БУПШ действует!
Шрифт:
— Правильно! — подхватили мы. — Сама попробуй.
В общем, напустились на нее, а Вику-Жигу защитили; И вроде улицу свою тоже. Потому что все наши порядки казались нам хорошими и правильными.
Видя, как дружно мы на нее насели, Люська присмирела и нахохлилась. Уселась на бревна и постреливала то в одного, то в другого своими огромными серыми глазищами.
А мы скоро выдохлись и замолчали. Я думал, что сейчас Люська начнет подлизываться. Но она негромко, но твердо сказала:
— Вот и попробую. — И вдруг ни
Вика насмешливо передернула плечами.
— Что это ты заинтересовалась Черданцевым? — пропела она. — Понравился, да?
Мы засмеялись. Только я вспомнил, что Борис, наверное, ждет нас, своих Главных Командиров. Я вскочил, кивнул своему овраженскому тезке, и мы побежали.
Наше убежище
Только Бориса мы нигде не нашли. Даже в гараже!
Есть у нас такое местечко…
Наверное, мне сразу нужно было начать с этого… Недаром ведь взялся я за дневник из-за Люськи: она уже два раза была поймана около нашего тайного убежища. Первый раз ее засек Рудимчик. А через день — я. Это было, когда мы как раз собирались на свой Совет Командиров. Я подошел к гаражу, осторожно оглядываясь. И вижу: по пустырю прохаживается Люська — туда-сюда. Будто ни в чем не бывало — взад и вперед. А сама глазищами в мою сторону зырк, зырк!
Я не стал расспрашивать, что ей здесь надо, погнал — и все. Она убежала. А я, еще раз осторожно оглянувшись, прошмыгнул сквозь кусты сирени.
Дело в том, что гараж мы заняли тайно. И об этом никто не должен знать. А тем более хозяин — усатый пенсионер Демьяныч, который всегда сосет свою трубку.
Дом Демьяныча на Овраженской улице самый последний. Дальше идет пустырь. И овраг. Вот с задней стороны Демьянычева двора и пристроен к забору гараж — большущий сарай из досок, с плоской железной крышей. Огромные ворота с двумя створками выходят на пустырь. Когда-то в гараже стояла машина, но уже давно в нем ничего нет, кроме разного хлама. И дорожка из гаража заросла густой травой. А ворота заперты наглухо — на них висит заржавленный замок.
Мы, конечно, в ворота не входим. Проломили две доски и ныряем под куст сирени, можно сказать — вползаем на животах.
Открыл это место Борис. Он привел нас сюда, когда образовывался Боевой Совет Главных Овраженских Командиров.
— Только ша! — предупредил он.
Главный Адмирал заверил:
— Как в трюме.
С тех пор мы и собираемся здесь, когда Борис сзывает нас перед каким-нибудь решающим уличным сражением. Здесь же храним свои пистолеты и сабли. У нас даже есть свое знамя.
Мы любим сидеть здесь в жаркую погоду, в прохладе и полумраке, среди веселых зайчиков, падающих сквозь щелястые стены.
А Борис вообще чуть не живет в гараже. Когда ни придешь, он тут. Свистнешь — просигналишь, откроет.
Выволокли мы это кресло из завала в углу — красное, бархатное, кое-где потертое, но, в общем, красивое. Конечно сидеть на нем, хотя и почетно, не совсем приятно: из сиденья торчат пружины. При малейшем неосторожном движении они впиваются, как царапучие кошки. Однако Борис ухитряется даже развалиться в этом кресле, положив ногу на ногу, как и полагается Генералу Главнокомандующему. Один раз я спросил у него: — Что ты тут все время делаешь? Он ответил, нахмурясь:
— Клад ищу!
Так вот мы с овраженский Гошкой не нашли Бориса даже в гараже. Постояли около кустов, посвистели без толку и разошлись.
Когда мы были уже около моего дома, тезка сказал:
— А все-таки он там!
— Да нет, — заспорил я, — наверное, уже у себя дома.
Тезка стоял на своем: там!
— А пойдем к нему, и увидишь, что он дома! — сказал я.
Мы пошли, но я подумал про Черданиху: вдруг вспомнит, как я стащил с веревки полотенце? И мне расхотелось идти.
— Ладно, не могу я сейчас, некогда.
Овраженский Гошка засмеялся.
— Эх, ты! Спорщик!
И я пошел к себе, очень собой недовольный. У меня часто так: хочешь что-нибудь сделать, даешь слово, а не делаешь.
Конечно, на все бывают причины. Хотел в пятом учиться на «пять», но разве кто знал, что Иван Степанович поставит по арифметике трояк? Или вот хотел за лето прочитать двадцать пять книг, а прошло пол-лета, а я и одну не осилил — про кратер Эршота. Но ведь никто же опять не знал, что у нас будет Совет Командиров: читать-то просто некогда!
Дед на днях заявил, что у меня нет единства слова и дела. Он теперь выражается, как в книгах пишут. И чтобы я лучше вникал, поднимает кверху указательный палец.
— Скажи, Георгий, кем ты хочешь быть? — спросил он вчера.
— Не знаю еще, — ответил я беспечно.
Он рассердился:
— Как не знаешь? Вырос, оболтус, и не знаешь?
— Почему это — оболтус? — обиделся я.
— А потому — вникай. Я в твоем возрасте уже у переплетчика подмастерьем работал!
— Так разве ты хотел стать переплетчиком? — удивился я. — Ты же инструментальщик.
Дед замотал головой.
— Ничего я не хотел. Насильно меня отдали!
— Вот видишь! — сказал я тогда. — Посылайте и меня в переплетчики.
— Зачем еще?
— Оболтусом называть не будете.
Некоторое время дед молчал, потом взорвался:
— Ты, Георгий, брось над стариком глумиться! Я дело спрашиваю, потому — времена не те и у тебя в твоей современной жизни должон быть идеал. Потому — воспитательное значение имеет роль положительного примера. Понял? Вот и ответствуй: кем быть хочешь?