Буран

Исетский Александр Иванович

— Ну, заменить сразу стадо коров невозможно. Но четырех-то быков за три года вы могли сменить?

У Кротовой нашлись неожиданные единомышленницы — доярки.

— Что мы вам говорили, Семен Викторыч, на отчетном собрании? — И, обращаясь к гостям, одна из них задорно сообщила. — Не одна я, а вот все мы Семену Викторычу так сказали: «Ежели у правления нету средств на покупку породных быков, так мы можем выдать председателю ссуду из кассы взаимопомощи!» — и манерно, как на переплясе, вывернув перед Гусельниковым ладонь, доярка отошла к смеющимся подругам.

Смеялись гости, откровенно смеялся и сам Семен Викторович, но едва уловимая тень виноватости в его глазах все же была замечена и гостями и доярками.

После ферм гости из «Смычки» побывали в хорошо оборудованных с помощью шефов мастерских, где заканчивался

ремонт посевного инвентаря. Завершился осмотр хозяйства колхоза на парниковом участке. Здесь вниманием хозяев завладел уже кротовский председатель. Со знанием дела Зотов одобрительно отозвался о подготовке парникового хозяйства, давал советы и обещал семян скороспелых помидоров и огурцов, выведенных им на рудничном подсобном хозяйстве. Зашли посмотреть и производство торфоперегнойных горшочков.

Одна из колхозниц, смесительница торфоперегнойной массы, подошла к Гусельникову и заботливо спросила:

— Ты, наверно, Сеня, голодный? Убежал утром без завтрака. Я там приготовила. Приглашай гостей закусить. За день-то ведь и они проголодались.

Гусельников представил колхозницу:

— Жена моя, Мария Петровна. Только как я там без тебя обойдусь? Девчата, может, вы отпустите Машу на часок, товарищей угостить?

Девушки, конечно, согласились, и несколько неожиданно мы оказались на квартире Гусельникова. Она оказалась очень культурно, с хорошим вкусом обставленной. Хозяева сумели и здесь, «в глуши далекого селенья», превратить простую крестьянскую избу в почти современную городскую квартиру.

За столом хлебосольных хозяев деловая беседа приобрела как бы подытоживающий характер. Федор Федорович Зотов, оглаживая каштановую бородку, мечтательно рассуждал:

— Не знаю, как удастся, а хотелось бы и мне годика за два подтянуть нашу «Смычку» к передовым артелям. По зерновым мы, конечно, учтем ваш опыт. Но не откажите мне побывать у вас еще по вопросу, так сказать, стиля руководства артельными делами. Ну, и у себя мы будем рады видеть вас во всякое время. А что касается быков... Посоветовались вот мы с Валентиной Гавриловной. Сказали вы ей, что Племзаготконтора в этой части вас подводит. Так, может, мы вас выручим? Ради дружбы. Трех тагильских бычков можем дать.

Гусельников просиял.

— Да вы нас так обяжете! — крепко пожал он руки Зотову и Кротовой. — А расчет — чем пожелаете.

— В нашем положении лучше бы кормами.

В конторе правления благородная сделка была оформлена договором. Хозяин и гости дружески расстались.

***

Вернулся я домой к Матрене Тихоновне и поделился с нею впечатлениями от виденного, от встреч с интересными людьми.

Матрена Тихоновна отозвалась тотчас же своими живыми, непосредственными рассказами, мудрыми суждениями о людях, о событиях.

— Вот я тоже забежала как-то на новую ферму, так только руками схлопала. Как наших доярок разодели: в халатах, сапожках! Для облегчения работы какие приспособления! А как мы работали? Вот хоть бы про себя. Мое дело было — скот водой обеспечивать, а его двести голов. Встану с утра-то к колодцу, песни пою, направо-налево бабам шуточки побрасываю, вороток-то будто сам крутится, а я только держусь за него. А во полдень-то уж не пою, и вороток вроде как тяжелеть начинает... А к вечеру, как ухвачусь за него оберучь, глаза закрою и качаю: раз, два... пять... десять... Шестнадцать оборотов — пока ведро выкачаешь. Левой-то рукой дужку нашарю, опрокину в чан, да опять мотаюсь за воротком-то, раз, два... четыре... семь... Бабы домой пойдут, кричат: «Матрена, ты чего это петь перестала?» В шутку это, конечно... Так в этот раз, как я вам сказываю, на ферму-то забежала, бабы мне показывают на ветряк, что воду качает. «Вот, говорят, погляди, Матрена Тихоновна, кто теперь твою-то работу выполняет». А я им в ответ: «Чего же, говорю, девоньки да бабоньки, вы на собраниях жалуетесь, что там вам тяжело да не под силу? Я бы на вашем месте да при таких приспособлениях век не изробилась.

Выключив свет и укладываясь спать, Матрена Тихоновна вопросительно говорит:

— Если сон вас не долит, так я еще вам про Гусельникова добавлю. Это к вашему слову, что народ у нас смело говорит. Так это тоже от него пошло. Приедет ли когда на поле или на ферму зайдет, обязательно с каждым поговорит, у каждого выспросит,

нет ли каких препятствий по работе. И как только он нас всех помнит? — не то что по имени, по отчеству назовет. Ну, каждому это, конечно, приятно, что тебя не обошли, поговорили, твоим мнением поинтересовались. При нем я еще с полгода, что ли, техничкой в бригаде поработала. Так вот тоже приехал, судят чего-то с конюхами, а я у притолки стою. Хотелось мне сказать ему, что коней у нас недокармливают, уходу за ними настоящего нету, а сунуться как-то неловко. Вот бы чего со мной заговорил, так я к слову и о конях бы упомянула. А он пошел. Ну, думаю, пускай кто другой его надоумит или сам как-то наткнется на этот непорядок — промолчу. А он поравнялся со мной в дверях-то, да давай-ка меня благодарить, что я поработать-то еще пошла. Вышли мы с ним на крылечко, тут я ему все и высказала. Конечно, есть, которые и лишку допускают с разговорами-то. Вот на том же отчетном собрании можно было и не всякое лыко ему в строку ставить. Тоже и наша матаес Семена-то Викторыча во многом подводит. Ну, один или другая чего-то дельное, сказали, а третий думает — я тоже голоса не лишен и чешет и чешет языком-то об угол. Договаривались которые — хоть снимай его, Гусельникова-то! А тут прибежала техничка из конторы — его к телефону требуют. Вернулся он в клуб и говорит, что-де вызывают его немедленно в область, а там будто и дальше на какое-то совещание в Москву ему выпадает ехать. Так, дескать, вы продолжайте обсуждение, а я должен выехать. Вот народ и перетрухнул. А вдруг его хотят от нас куда-нибудь перебросить? На дельных-то председателей вон какой спрос по артелям пошел! А может, его куда и повыше переведут? Давай-ка выпытывать у него, а он смеется: «Ежели, говорит, доверие окажете, так непременно вернусь». Попрощался и уехал. Ну, тут и давай мы припирать тех, которые языки-то чесали. «Из-за вас, дескать, какого человека можем потерять! Кто кричал, что правление неудовлетворительно работало?» А это птичница Парасковья Макаровна выражалась, что неудовлетворительно. Гусельников, видите, не позволил ей туберкулезных петухов в новый птичник перетащить. Вытолкали ее к трибуне, а она, как дурочка, смеется: «Я, дескать, этого слова «не» и выговаривать-то не умею». Так вот посудите-ка, как необдуманное-то слово изо рта выпускать. А ведь после собрания та же Парасковья в клубе на вечеру голосистее всех с приплясом выпевала:

Любила писаря, Любила заседателя, Еще бы полюбить В колхозе председателя.

2

В восемь часов утра, как было условлено, за мной заехали. Комиссия нечаевцев отправилась в Долбняково с проверкой выполнения соцдоговора. Возглавлял ее председатель ревизионной комиссии Белозеров Василий Кондратович, он же секретарь парторганизации колхоза. Выезд был нарядный: на дугах красные флажки, лошади с лентами в гривах, бляхи на шлеях блестят, кошевки в цветастой росписи с бронзовыми разводами. Я удивился этой праздничности.

— Такой у нас заведен порядок, — ответил Белозеров. — Запрягаем так по торжественным случаям. Как выборы в Верховный Совет, мы подаем к избирательному участку этаких десять пар, да еще с колокольцами: для престарелых избирателей, для почетных колхозников. То же самое во время отчетно-выборных собраний. Ну, и на свадьбы даем праздничную упряжку.

Празднично, конечно, были одеты и члены комиссии. Но в Долбняково нечаевцев никто и не встретил, хотя о выезде им по телефону сообщили. Радушно приветствовали соседей только случайно оказавшиеся в правлении долбняковские колхозники.

— А мы уж думали — вы обиделись, не приедете. Это чего-то нынче наш Косотуров напутал.

Председатель колхоза, между тем, сидел в своем кабинете и в раскомандировочный зал не выходил. Помещение правления было, видимо, не так давно капитально отремонтировано и распланировано с претензией на солидную хозяйственную контору. На дверях комнат поблескивали золотом стеклянные таблички: «Бухгалтерия», «Агрозоотехнический отдел», традиционное окошечко в стене — «Касса». На дверях председателя, кроме внушительной стеклянной таблички, было еще расписание часов приема посетителей по деловым и личным вопросам.