Буревестник
Шрифт:
— Внизу, говорите совсем другое? — сказал он сдержанно, но тем же насмешливым тоном. — Да? Совсем другое? А когда лодка была кулацкая и снасть кулацкая, рыбаки тогда, по такой погоде, что делали? Бросали все и укрывались на пароходе?
— Ха-ха-ха! — громко рассмеялся Ермолай. — Парохода тогда и вовсе не было! А у кулака разговор был короткий — так с тобой расправится, что не обрадуешься.
Симион не поднимал глаз. Емельян молчал, уставившись на инструктора и упорно думая о чем-то своем.
Тот, между тем, продолжал допекать Симиона, у которого был негодующий и
— Что приходилось делать рыбаку, если он терял снасть? Приходилось за нее платить. А потеряв лодку, можно было проститься с жизнью. Нынче не то — нынче жизнь рыбака в безопасности. Так неужто вы народное-то достояние будете беречь меньше, чем кулацкое? Разве это дело? Ведь государство тоже может потребовать вас к ответу. Есть закон, есть суд. Но мы смотрим на государственное имущество, как на наше собственное, — закончил он, обращаясь уже не к Симиону, а ко всем.
Симион понял намек и попятился, смешавшись с толпой.
— Разве я один? — презрительно заметил он, пожав плечами. — Поговорите с ними тоже — нас девять человек было.
— А старшина ты! — резко заметил Симиону Лука.
Человек в синем костюме поглядел на остальных членов бригады, которые стояли пристыженные, сконфуженные, сердитые.
— Они тоже хороши. Если старшина струсил, они должны были его остановить.
Симион вызывающе, в упор, посмотрел на инструктора:
— На пароходе-то хорошо разговаривать… В море другое дело…
Инструктор пристально, сузившимися глазами, поглядел на Симиона:
— Это верно… — сказал он, сухо, невесело рассмеявшись. — На море — другое дело…
И громко прибавил:
— Лодки нужно вернуть. Кто охотник?
Никто не отвечал. Палуба то вздымалась, то уходила под их ногами. Люди с трудом держались на ногах. День был пасмурный, серый. Жалобно завывавший в такелаже фок-мачты ветер кружился вихрем, по свинцовому морю ходили белые пенистые гребни.
Рыбаки глядели на нырявшие в волнах куттеры, то на поднимавшийся, когда опускалась палуба, то опускавшийся, когда она поднималась, горизонт и упорно молчали.
Первым вызвался Емельян.
— Я пойду.
— И я, — еще лаконичнее проговорил Лука.
— И я с ними, — сказал великан Косма.
После него откликнулась бригада Ермолая: первым Андрей, потом сам Ермолай, потом еще один:
— Мы тоже!
Инструктор поднял руку:
— Довольно. Шестерых хватит!
И прибавил, обращаясь к Николау:
— Распорядитесь, если можно, спустить нам лодку.
Николау вздрогнул и торопливо проговорил:
— Можно, товарищ… Даже две, если хотите! Инструктор окинул его беглым взглядом и снова повернулся к Емельяну и Луке. Послышался грохот лебедок. Над палубой повисли тросы. Матросы завели под днище лодки строп из пенькового троса.
Боцман, дядя Мариникэ, размахивая руками, командовал лебедчиками. Вскоре лодка, скользя на блоках, уже раскачивалась над бурным морем.
Опустив голову, Прикоп задумчиво побрел к себе, на жилую палубу. Проходя мимо старшего механика, стоявшего облокотясь на планшир и видевшего все, что произошло, он услышал его неизменное: «фиу-фиу-фи!»
— Видел,
— Что?
— Видел конторщика?
— Видел…
— Моряк. Не иначе как бывший моряк, черт возьми… Помнишь, как взбунтовались ребята на «Арабелле Робертсон», когда мы шли в Бахиа-Бланка? Еще старшего помощника капитана Василиу хотели за борт выкинуть? А норвежца помнишь, который скандал затеял? Этот — не то, этот, сразу видно, парень порядочный. Однако бедовый… Я бы сам с ними отправился… А этот, смотри, что выдумал! — прибавил старик, показывая на Косму.
Когда лодка была уже готова перенестись за борт, Косма уцепился за трос и влез в нее, несмотря на то что ее сильно раскачивало в воздухе. Стоя в лодке, он схватил крюк и стал отталкиваться им, стараясь избежать опасного удара о борт «Октябрьской Звезды». Медленно скользили на блоках тросы, медленно опускалась лодка, все более приближаясь к воде. Но вот ее настиг огромный вал и, ударившись гребнем о ее борт, окутал белой пеной, потом отпрянул и лодка снова повисла в воздухе. Еще метр троса — и она запрыгала на волнах. Косма ловко отдал трос, который через минуту, аккуратно подвязанный, болтался в воздухе, устремляясь к фок-мачте. Рыбаки полезли вниз по штормтрапу, который Косма уже успел подтянуть своим крюком. Инструктор легко перемахнул через планшир и исчез за бортом. Прикоп задумался и озабоченно молчал. Старший механик чирикнул и невозмутимо отправился дальше.
Внизу волны буйно играли лодкой. Гребцы — по двое на каждой банке — налегли на весла, и она стала отдаляться от парохода, врезаясь в пепельно-серую, бурлящую воду.
Когда они стали подходить к куттеру, который должен был отбуксировать их к покинутым лодкам, Косма тронул инструктора, сидевшего загребным и бесхитростно спросил:
— Ты рыбак?
— Он из нашего села… — ответил за инструктора Емельян. — Ты его не знаешь — малым ребенком был…
Инструктор повернул голову и украдкой посмотрел на Емельяна, но промолчал.
— А я тебя узнал, — пробормотал Емельян, — ты — Адам Жора. С моим братом рыбачил… Изменился, конечно, но все-таки я тебя узнал…
Высокий пепельно-серый пароход с тонкими мачтами и дымящейся трубой остался позади, то поднимаясь, то опускаясь на крупной волне, между тем как их лодку сильно трепало, то и дело зарывая ее в серо-зеленые провалы, из которых видны были лишь хмурое небо да верхушки мачт «Октябрьской звезды».
— Я тебя узнал, — повторил Романов. — Отчаянный был парень… Помнишь, как я тебя побил?
— Я, помнится, тогда Якинтову девку за что-то обругал, а ты за ней ударял, — сказал Адам с едва заметной улыбкой, не глядя на сидевшего рядом, на той же банке Емельяна. — Что с ней теперь?
— Мы поженились… У нас уже дети взрослые…
— Желаю им всякого благополучия.
— И тебе того же… А у тебя дети есть?
— У меня ничего нету, — коротко ответил Адам.
Емельян продолжал молча грести. Лодку они выбрали самую большую и тяжелую. Волна была крупная, шли против ветра и грести было трудно. К тому же Емельян был видимо взволнован встречей с Адамом.