Бургомистр города Верне

Сименон Жорж

Кроме того, мне надо бы малость деньжат, потому как я нашел один ход и мне будут носить еду из солдатской столовой, а также покупать сигареты. Ни письма, ни переводы проштрафившимся не отдают, но вы можете оставить конверт с деньгами в известном вам кафе — за ним зайдет один мой сослуживец.

Вы знаете: мне никогда не везло и не к кому обратиться, кроме вас.

Именно потому, что у меня пусто в кармане, меня и донимают в казарме.

Рассчитываю на вас, крестный, в том, что касается капитана ван дер

Донка и денег.

Не говорите ничего моей матери: она ничего не поймет и перепугается.

Благодарю и шлю сердечный привет.

Альберт».

Сигара Терлинка потухла, и он снова раскурил ее. Потом без всякой цели встал, обошел вокруг стола, невольно отводя взгляд от того, казалось бы, ничем не примечательного места, где отныне перед ним всегда стоял Жеф Клаас.

— Мария! — неожиданно крикнул он, распахнув дверь.

Она явилась, вытирая руки передником, и Терлинк с первого взгляда понял, что она все знает.

— Закройте дверь, Мария. Что он написал вам?

— Все то же, баас. Сидит на гауптвахте. Похоже, вахмистр невзлюбил его.

— Скажите, Мария… Он сообщил вам, что написал мне?

— Да, он пишет об этом. Говорит, что…

— Что он говорит?

— Что вы наверняка вытащите его с гауптвахты, потому как вам достаточно сказать словечко капитану ван дер Донку.

— Это все?

— А в чем дело? Разве еще что-нибудь случилось?

Наверху затрещала кровать. Невзирая на боли, Тереса наверняка пытается расслышать через пол их разговор!

— Вы сказали ему?

Она, не моргнув глазом, притворилась удивленной.

— Он знает правду, не так ли? И рассказали ее вы?

— Клянусь, нет, баас. Он сам… Как-то раз, когда я умоляла его быть посерьезней и задуматься о своем будущем, он рассмеялся: «Чего мне думать о будущем? Старику придется сделать все необходимое… «А я, клянусь Пресвятой Девой, никогда не сказала ничего такого, чтобы он вообразил…

Она отваживалась поглядывать на хозяина, но понимала все меньше и меньше. Казалось, дело идет о ком-то постороннем и его совершенно не касается.

— Можете идти, Мария. — И когда она уже собиралась перешагнуть порог, Терлинк добавил:

— Кстати, должно быть письмо и для моей жены. Раз уж он за это взялся, значит, попробует сделать максимум.

— Да, письмо есть.

— Дайте сюда… Да, да! А моей жене можете сказать, что я потребовал отдать его мне.

Терлинк положил письмо рядом с первым.

«Дорогая крестная, Пишу вам потому, что очень несчастен и, кажется, серьезно болен… «

Мальчишка давно подметил, что заговорить с Чересой о своей болезни значит открыть себе дорогу к ее сердцу и кошельку.

«Если не сумею устроиться так, чтобы мне носили малость еды из солдатской столовки, просто не знаю, как… «

Часы на ратуше начали бить восемь точно в тот момент, когда зазвонили

колокола. Терлинк взял шапку, натянул короткую шубу и спустя минуту уже пересекал ровным шагом площадь, задерживаясь, как обычно на несколько секунд перед стаями голубей.

Мимо проехал и свернул на дорогу в Брюссель большой американский автомобиль ван Хамме. С тех пор как Леонард вернулся из Южной Франции, он меньше участвовал в жизни Верне, зато несколько раз на неделе ездил в Брюссель.

Терлинк обычным путем добрался до своего служебного кабинета, где, как всегда, глянул на Ван де Влита. Сразу вслед затем встал спиной к печке, вздохнув так, словно хотел этим выразить полное безразличие ко всему.

— Вы на месте, господин Кемпенар?

Дверь открылась. Поспешно вошел Кемпенар с бумагами в руках:

— Добрый день, баас. Правда ли, что госпожа Терлинк нездорова и утром к ней приходил врач?

— Вам-то что до этого, господин Кемпенар?

— Прошу прощения, я…

— Вы сказали это, чтобы что-то сказать. Даже не для того, чтобы доставить мне удовольствие.

Он сел. Кемпенар склонился над ним, одну за другой подавая ему бумаги, и бургомистр просмотрел их, карандашом нанося на поля резолюцию или переадресовочную надпись.

— Господин Команс опять приходил вчера днем, баас. Сказал, что зайдет повидать вас сегодня с самого утра.

— Что ему надо?

— Он не сказал, баас.

Неожиданно, прежде чем успело спрятаться солнце, на площадь, стуча об окна и отскакивая от них, посыпались градины. Потом солнце скрылось и опять вышло, но уже из-за другой тучи.

— Добрый день, Терлинк. Я пришел так рано, чтобы наверняка застать вас на месте.

Это уже пришел нотариус Команс — розовое лицо, белая борода, словно розово-белый фарфор. Улыбаясь и подпрыгивая на ходу — этакий лукавый весельчак, — он с ног до головы окинул Терлинка взглядом, явно ожидая увидеть в нем перемену.

Однако он остерегался начать разговор, пока не уйдет Кемпенар, собиравший бумаги.

— Правда ли, что вы задумали открыть сигарный магазин в Остенде?

Нотариус наконец сел. Стал набивать пенковую трубку, что отнюдь не мешало ему двигаться всем телом, включая короткие ножки, словно он все еще семенил по кабинету.

— Возможно, это и неплохое дело. Остенде — крупный город.

— Я не собираюсь открывать магазин в Остенде, — возразил Терлинк.

— Нет? Значит, это ошибка? Но говорят, вы ездите туда каждый день и… Впрочем, не стоит об этом.

Старая обезьяна! Хорошо вымытая, причесанная, одетая старая обезьяна, вечно строящая гримасы!

— Кемпенар доложил мне, что вы хотели меня видеть.

— Да. То есть… Да и нет. Я не склонен отнимать ваше время, если у вас есть дела поважнее. Речь идет самое большее о рекомендации.