Бури
Шрифт:
— Верно, — кивнул Кристиан.
— Они тоже часть целого. Все мы часть целого. В конце прошлого Цикла на нашу планету пришли люди. Мы не враждовали с ними, жили мирно, хотя Альтания всегда была закрытым миром. Но тогда люди были другие. Этот мир в опасности, Кристиан. Волки в опасности. Наши братья предпочли другой путь — путь войны. Они убивают людей, используют их в пищу, а люди убивают волков просто так. Это не приведёт ни к чему хорошему, потому что мы не должны избирать этот путь. К сожалению, люди не доверяют нам.
— А вы готовы им поверить? — спросил Кристиан. —
— Ты прав. Мы относимся к людям с подозрением. Ты — исключение, потому что ты странник. Открывшие путь не бывают плохими. Они всегда достойные люди.
— Что ж, — усмехнулся мужчина, — приятно это слышать. Мне не хочется разочаровывать тебя, Зубан… Но почему вы с Карчем думаете, что те люди мне поверят?
— Мы хотели попросить тебя не совсем об этом… — признался Зубан. — Ты прав, они не любят долгих разговоров. — Волк поглядел на землю, залитую розово-оранжевым звёздным светом. — Наша родина. Леса и моря, и золотые луга. Древние, как сам Промежуток, чащобы. Ты ещё не видел, что люди сделали с нашей землёй. Она умирает, Кристиан. Альтанию губят их примитивные механизмы и их глупость. Они жестокие и жадные, и большинство кланов ненавидит людей. Мы пытались действовать мягко, пытались объяснить людям, что планета, вот эта чёрная земля под нашими ногами — живая и чувствующая. Она знает о нас всё, видит наши стремления. Но слова бесполезны, а поступки наши добавляют сердцам городских жителей злобы.
— Почему они стали такими, Зубан? Ведь ты говорил, что изначально люди на Альтании вели себя иначе.
— Они заблудились в себе и уснули внутри тел. К сожалению, они настолько глупы, что засоряют собственное логово и в этих нечистотах живут.
— Знакомая картина, — пробормотал Кристиан. — В моём мире так было раньше.
Волк нахмурил высокие тёмно-рыжие брови, и Кристиан вдруг подумал, что этот зверь напоминает ему Алеарда.
— Ты поможешь нам, Кристиан? — прямо спросил волк, и глаза его тоже были похожи на глаза Алеарда: они были светло-ореховые, внимательные и спокойные.
— Я помогу вам, — ответил мужчина, — но боюсь, что мне одному не справиться.
— Карч поможет тебе развить дар, — ответил Зубан, — но перед тем, как ты узнаешь людей с Альтании, тебе нужно узнать нас, волков Альтании. Поэтому ты не гость здесь, ты теперь один из нас. Всё, что моё — твоё. Пойдём…
…Эдман пропадал на полдня, затем возвращался, звонил кому-то. Ева сидела дома. Заняться ей было нечем, не пироги же печь! Она подолгу стояла на балконе, глядя на город, или практиковалась в даре, создавая несложные предметы. В конце концов ей это надоело. Если он собирается и дальше строить какие-то планы относительно Безовалов — она в этом участвовать не будет.
Эдман оказался приятным в общении человеком: сдержанным, спокойным, умеющим слушать. Он был чутким и внимательным, даже заботливым. За эти дни она узнала его и как человека решительного, готового идти до
— Не надо, Ева, — ответил он.
Она не совсем поняла, что означало это таинственное «не надо», но больше подобных разговоров не заводила.
— Я не могу больше сидеть дома, — сказала она за поздним ужином. — Пожалуйста, Эдман, давай прогуляемся! Понимаю, глупо звучит, но можно же тихонечко, очень осторожно где-то появиться? В парке, или в кафе, или забраться на крышу в конце концов! Неужели у Безовалов везде глаза и уши?
Мужчина рассмеялся.
— Тебе плохо здесь одной, да?
— Да.
Он покачал головой.
— Это будет величайшая глупость.
— Иногда можно позволить себе сглупить! — улыбнулась Ева. — Эдман, пожалуйста. Я покрылась пыльной коркой! Ну?
И он сдался. Найти подходящее место было несложно, учитывая, как хорошо он знал город.
В этот день на средних уровнях отмечали буйные дни Второго закона. Собирались на празднике все, и Безовалы, конечно же, были там. Наверняка Найар и Серж тоже. Эдман повёл Еву на другой конец города смотреть представление «Летучих». И не пожалел.
«Летучие» были своего рода символом города. И если Безовалы были его чёрной дырой, то «Летучие» представляли свободу как она есть. Не слишком-то безопасное место, но самое лучшее для того, чтобы отвлечься.
Ева была в восторге. Она кричала, махала пролетающим мимо них ребятам руками и то и дело вскакивала с места. Но вконец ошарашила Эдмана её способность свистеть.
— Ну ты даёшь! — не выдержал он.
— Это меня брат научил, — рассмеялась девушка. — Тебе нравится?
— Да, — кивнул Эдман. — Мне нравится.
Ещё большее удовольствие он испытал, когда Ева подвинулась к нему поближе, привалилась плечом, и волнующе, без тени смущения положила руку на его бедро. Волосы её растрепались, затейливое платье современного фасона очень ей шло. Она оживлённо болтала о том, как они с братом гоняли по пустыне на автомобиле, и Эдман, слушая её, всё больше убеждался: Ева определённо очень подходила ему. И не потому, что они были похожи. Исходила от неё теплота и доверчивость, которых он прежде не знал. И её такую — нежную, но сильную, — нужно было оберегать. Истинную красоту души легко разрушить, и Эдман знал это. Он осторожно проводил пальцем по её руке, но девушка не замечала, поглощённая гонками.
— А ничего, что я так на тебя облокотилась? — спохватилась она, поднимая голову.
Эдмана пленила её ласковая искренность. Он хотел одного: поцеловать Еву. Но сдержался.
— Ничего, Ева. Мне это нравится.
Она улыбнулась, глубоко и радостно вздохнула.
— А почему ты привёл меня именно сюда?
— Надеялся, что тебя это позабавит.
— Здесь здорово, Эдман! Они красивые, эти автопланы.
— Вон тот, тёмно-синий, как раз наших рук творение, — сказал Эдман, указывая на самый длинный и острый автоплан, сильно отличающийся от остальных.