Буриме перед бурей. Статьи, рецензии 2022 года
Шрифт:
– Вы не устали?
– Нет, – говорил один.
– Нет-нет, – отвечал второй.
– Я тоже не устал, – не признавался тот, который спрашивал.
И они шли дальше. Они срывались с гор и снова ползли на них, как одержимые. Они тонули в реке, но, выбравшись на берег, снова шли дальше. Все дальше и дальше.
– Они и сами не верили, что дойдут, – перебивает Федора девушка.
– Неправда, – говорит Федор. – Они верили. Но они не дошли. Так получилось».
Очерк об изыскателях Александре Кошурникове, Алексее Журавлеве и Константине Стофато, погибших в 1942 году во время трассирования
Спустя много лет взрослый сын Константина Стофато, Владимир, приезжает на трассу. Сначала посмотреть на место смерти отца, а потом – чтобы «завершить дело, начатое отцом». Перевозит семью. Вот как поэтично, но и реалистично описано Распутиным это решение – ехать в Сибирь из родного Липецка, разговор Владимира с женой:
«– Мы уезжаем на трассу, – объявил Володя чуть ли не с порога, как только вернулся в Липецк.
– И я? – спросила Нина.
– И ты.
– И Ленка?
– И Ленка, и Костя.
– Володя, – сказала Нина, – но ведь Ленке всего четыре месяца.
– Да-да, – ответил он.
– И тебе нельзя никуда уезжать.
– Можно.
– Нельзя.
– Можно.
Нина засмеялась.
– Я не собираюсь тебя держать, я же понимаю, но надо подождать Ленку, пусть она станет покрепче.
– Нина, – сказал он, – я был на нашем разъезде. Мы там поставили обелиск. Он стоит возле деревянного мостика через Джебь. А поселок на разъезде еще не поставили.
– А институт? – спросила она.
– Я там поступлю в железнодорожный.
– Но ведь ты на четвертом курсе.
– Мне всего 24 года.
– А мой техникум? – снова спросила она.
– Техникум? – он задумался. – Я ничего не знаю, – сказал он. – Я не знаю, как быть с техникумом, но потом будет поздно. Я там был, они там каждый день работают и работают. А потом пойдут поезда. Говорят, у Журавлево, у Кошурниково и у Стофато все машинисты будут давать гудки. Они там строят, а я здесь, я далеко.
Они сели. Было ясно, что надо собираться.
– Надо предупредить наших.
Он ушел.
Бабушка сказала:
– Я еду с ними.
– И я, – подхватила Римма, Володина сестра.
– А со мной кто-нибудь останется? – спросила мать.
– С тобой останется Римма. А я там у них буду оставаться с ребятишками. Без меня они ничего не сделают, – уверенно сказала бабушка.
В октябре они уехали. Володя уехал от института, Нина от техникума, бабушка от библиотеки, в которой работала, и все вместе они уехали от родного тракторного завода и из родного Липецка. За их поездом, как эскорт, шли поезда. Маленький Костя стоял на коленях на скамье и смотрел в окно.
Это было начало отчего края, и они ехали этот край обживать».
И вот из концовки очерка:
«Нет, не мог Володя Стофато не приехать на трассу. Это было бы нечестно и по отношению к отцу, и по отношению к себе. Он был очень нужен здесь. Дело даже не в той мере пользы, которую он приносил, как строитель, – дело в большем. Ему пишут письма отовсюду. Ребята, которые останавливаются на распутье, не зная, куда свернуть, среди многих других имен вдруг вспоминают, что есть на свете он, Володя Стофато. И они в первую очередь вспоминают, что он не остался только сыном героя, а стал
Минуло с тех пор полвека. Трасса Абакан – Тайшет живет, идут грузовые составы, идут пассажирские; но в народе большая ее часть известна как «из Абакана в Красноярск через Саянскую». Станция Стофато крошечная. Кто живет в тех нескольких домиках под насыпью? Как сложилась судьба Владимира, его жены Нины, их детей Кости и Лены?… В интернете я об этом ничего не нашел. Но они были, и совершили поступок, который запечатлел Валентин Распутин.
Ушло то время, ушло внимание к героям тех строек, ушла и книга «Костровые новых городов», изданная буквально через несколько месяцев после начала постоянной эксплуатации железной дороги Абакан – Тайшет. Впрочем, какая-то часть из пяти тысяч ее экземпляров сохранилась, наверняка кто-то из ветеранов великих строек открывает ее, перечитывает. Молодеет на некоторое время.
Как не помолодеть от этих слов:
«Был в Дивногорске такой человек, который приехал откуда-то из западных краев. Когда он там жил, то каждый год ко дню рождения делал себе подарок: покупал билет в город, в котором он еще никогда не был. Он дарил себе города, как другие дарят себе костюмы или портсигары. Так он побывал в Риге, Ташкенте, Новосибирске и Якутске. Следующим был Дивногорск. Но, когда он приехал сюда, оказалось, что Дивногорск еще не город, что это пока рабочий поселок, и его подарок оказался недействительным. Он остался здесь и работал почти полтора года, пока Дивногорск не стал городом. И только после этого он уехал, но, говорят, теперь он дарит себе только недостроенные города и сам их достраивает» (Из очерка «Подари себе город на память»).
Да, патетично, да, похоже на миф, но наверняка таких людей были в то время тысячи. Есть они наверняка и сегодня (скорее всего, кто-то успел принять участие, например, в строительстве Богучанской ГЭС, олимпийских объектов в Сочи, в возведении космодрома «Восточный»), но о них не пишут. По крайней мере, не пишут так.
«Они ‹…› ехали на работу. Не на место жительства, а на место работы. Это не одно и то же. Город, как место жительства, нередко подчиняет себе город, как место работы. Стройка, как место работы, всегда подчиняет себе стройку, как место жительства. На стройке быт создается для работы. Потому что стройка – явление временное, она – как почка на дереве, которая является почкой, пока из нее не появятся листья, – превращается в город, в гидроэлектростанцию, в дорогу, в завод.
Как садовники, они выращивают на земле города, дороги, заводы, электростанции. А когда их сады начинают плодоносить, они зовут сборщиков урожая. Собирать урожай будут другие, а они уйдут на новое место, чтобы разбить на нем новый сад» (Из очерка «Золотые костры романтики»).
Интересный образ, но сложноватый для жанра очерка. Вообще, если даже не знать, что автор книжки «Костровые новых городов» – будущий великий (не побоюсь этого слова) Валентин Распутин, то все равно обратишь внимание, что написаны они очень талантливым человеком. Очень талантливым, очень воодушевленным, бескомпромиссным.