Бурное лето Пашки Рукавишникова
Шрифт:
— Скокарь я.
— Токарь?
— Ага.
— Ты что, в отпуске сейчас?
— Точно. Угадал ты, Пашка.
— Может, ты со мной поедешь? Я тебя с Володькой познакомлю.
— Посмотрим. Может, и поеду.
«Ну вот, а я-то, дурак, всяких глупостей навыдумывал, — упрекнул себя Пашка. — Хорошо ещё, что Генка не знает. Стыда бы не обобрался. А всё из-за Лисикова проклятого. На каждого теперь думаю, как балбес последний».
На шоссе показалась машина.
— Карета подана, мой повелитель, —
Начиналась обещанная Генкой беззаботная жизнь.
Глава одиннадцатая. Ночлег у «старушки»
В город добрались быстро, с ветерком. Стояли в кузове, облокотись на кабину. Генка барабанил пальцами по крыше и во всё горло распевал песню про фонарики ночные.
Ветер облеплял рубашкой тело, ерошил волосы, щекотал прохладными пальцами шею.
Машину швыряло на выбоинах, приходилось приседать, балансировать, хвататься за борта.
Грузовик становился кораблём, а Пашка морским волком. Вокруг грохотал шторм, хлестали волны, но Пашке, разумеется, всё было нипочём.
Он ещё не успел окончательно разобраться, кто он такой — то ли пират на бригантине, то ли командир торпедного катера, летящего в атаку, как грузовик заскрежетал тормозами и остановился.
— Приехали, — крикнул Генка и спрыгнул на землю. Пашка сиганул за ним.
Он видел, как Генка пытался сунуть рубль шофёру — круглолицему, со смешной детской чёлочкой парню в лоснящейся от старости кожаной куртке.
Но парень, поначалу добродушно улыбавшийся, увидев деньги, улыбаться сразу перестал, сквозь зубы что-то тихо сказал Генке и укатил.
Генка побледнел, сердито сунул рубль в карман и сплюнул.
— Вот дубина! — сказал он. — Ему бы спасибо сказать, так нет ругается ещё. Честность свою людям в нос суёт.
Генка долго ещё возмущался, а Пашка ликовал.
— Ты-то чего радуешься? — окрысился на него Генка. — Кто он тебе? Родственник?
— Ага, ответил Пашка, — мне все шофёры родственники. У меня батя шофёр.
— И тоже не берёт?
— Что?
— Вот эти любезные бумажечки, — Генка помахал рублём.
— Нет. Не берёт.
Пашка так это сказал, что Генка обозлился ещё больше. Он помолчал, потом криво и жёстко усмехнулся и, будто кому-то третьему, в сторону бросил:
— Ну, ты-то не в батю.
Пашка остановился. У него перехватило дыхание. Он, как рыба, молча открывал и закрывал рот и никак не мог ответить Генке.
Эта короткая, вскользь брошенная фраза ударила Пашку словно кулаком под дых.
Пашка
Генка быстро, горячо заговорил. Он смеялся, хлопал Пашку по спине, а Пашка глядел на него, как на экран немого кино.
Он сперва ничего не слышал, только видел, как шевелятся тонкие Генкины губы, и думал, что Генка очень талантливый артист, ему бы в театре работать — вон как быстро изменил выражение лица, вон как стремительно развеселился.
Чуточку слишком стремительно и оттого неестественно. Потом до него дошло, что Генка извиняется, говорит, что пошутил, сболтнул глупость.
Генка довольно толково объяснил, почему Пашке не надо принимать его слова всерьёз, не надо обижаться.
— Ну сам посуди, чудак-человек, при чём здесь ты и шоферюга, подумай. Ну что, я на тебе верхом езжу, что ли? Просто так я брякнул, а ты сразу… Как же вас сравнивать-то можно. Что ж ты — грузовик, а, Пашка? Ха-ха-ха! Я потому сказал, не в батю, что ты наверняка дальше пойдёшь. Инженером станешь или там капитаном. А что? Ты же, Пашка, голова… И плаваешь вон как замечательно.
Он ещё что-то говорил: хорошие, лестные Пашке слова — и всё смеялся, всё обнимал за плечи. Но Пашка ему уже не верил.
Он шёл, уставясь в землю, и под конец кивнул Генке, будто соглашаясь, а на самом деле для того, чтобы тот отвязался и помолчал. Надоела Пашке горячечная Генкина болтовня.
«Чего он так распинается? — думал Пашка. — Это ведь не зря. Нет, не зря. Не такой он, по-моему, чтобы зря что-нибудь делать. Для чего-то я ему нужен. Кто же он — этот Генка? Но я ему нужен, факт. И надо держать ухо востро».
Пашка совсем забыл о трёх десятках, данных ему Генкой, и, нащупав их в кармане куртки, хотел сразу вернуть, бросить ему эти подозрительные, лёгкие деньги. Но в последний миг передумал.
«А если он мне наврал? Если он их вовсе и не нашёл? Нет, погожу. Посмотрю, что дальше будет. Вернуть всегда успею», — подумал он.
А Генка успокоился так же быстро, как и разволновался.
Они шагали по вечерним шумным улицам. Генка оборачивался вслед девушкам, а Пашка всё думал и думал. В голове у него всё перепуталось.
Был тёплый воскресный вечер. То любимое Пашкой время, когда на город опускаются прозрачные тихие сумерки, а фонари ещё не зажглись, и потому всё вокруг кажется таинственным, а сам ты наполнен ожиданием чего-то необычного и радостного.
Так должно было быть в такой вечер, так всегда бывало с Пашкой, но так сейчас не было. Не то у него было настроение.
А всё из-за одной короткой дурацкой фразы.
Пашка подумал, что дома, в Ленинграде, теперь белые ночи и всех людей тянет в такой вечер к Неве.