Бурные страсти тихой Виктории
Шрифт:
Стремительное воображение вдруг нарисовало картину его жизни с Лизаветой, в которой все правильно и оттого невыносимо скучно. И Лизавета… Она же авторитарная, слушает обычно только себя. А когда уверена, что права, давит на других, как асфальтовый каток… Да если уж на то пошло, Вика спасла его от самой крупной ошибки в жизни!
— А давай мы сегодня вечером с Блэком погуляем, — предложил он в момент просиявшей жене.
— Давай!
— Вот только поводка у него нет.
— Есть, — спохватилась Вика. — Я, честно говоря, даже не успела рассмотреть
— А чего вдруг ты решила позвонить отцу? — ревниво поинтересовался Санька. Надо же, первый, о ком она вспомнила, был не он — любимый муж, а отец, который по полгода не видел любимую доченьку!
— Я знаю, что он, еще когда дома жил, хотел большую собаку купить, но мама была против. А потом, в новой семье, ребенок родился, и опять ему это сделать не удалось. Он сказал, что Блэк — прекрасный пес!
— Еще бы! — нарочито хмыкнул Санька. — Разве моя жена могла подобрать на улице какую-нибудь захудалую дворнягу? Мы на мелочи не размениваемся.
Вика как раз домыла посуду, вытерла полотенцем руки и присела рядом с мужем, обняла его, прижалась и выдохнула куда-то в шею:
— Я очень люблю тебя, Санька!
— Я тоже тебя люблю, Тростинка, — пробормотал растроганный Санька.
Поздно вечером, устав от ласк мужа, на которые сегодня он оказался неистощимым, она сонно подумала, что, несмотря ни на что, день выдался удачным.
— Ах да, — вдруг вспомнила она, — папа просил, чтобы я завтра с утра к нему на работу приехала.
— Зачем? — поинтересовался Санька совсем несонным голосом.
Чего это он заснуть не может? Нет, надо забыть о том… о той, а то сейчас напридумывает себе такого, что и сама начнет бессонницей мучиться.
— Кажется, он хочет предложить мне какую-то работу.
— Вспомнил, — отчего-то раздраженно проговорил Викин муж. — Я раньше недоумевал, неужели ему все равно? У такого уважаемого в городе человека дочь работает на толчке, шмотками торгует!
— Санька!
— Что — Санька? Или тебе на твоей оптушке нравится? Еще бы, там же бродят такие лоси, как этот твой… Ефрейтор!
— Майор, — машинально поправила Вика.
Александр Петровский в армии не служил. У него в подростковом возрасте после перелома неправильно срослась нога, и теперь левая была чуть короче правой. Он слегка прихрамывал, но не очень заметно. Правда, это вовсе не значило, что Санька не разбирается в званиях. Наверное, думал, она обидится за Майора. Вот еще, можно подумать, он ей нужен!
Но раз муж об этом вспоминает, значит, его это до сих пор задевает. Только она все равно не станет считаться, кто из них виноват больше, кто меньше. Сказала, что все забудет, значит, забудет. А если он хочет, чтобы она непременно повинилась, то что ж, ей не трудно.
— Ты прости меня, Саша, — в ответственные моменты она всегда его так называла, — сама не знаю, что на меня нашло. Если хочешь знать, он мне никогда не нравился, это я так…
— И ты меня прости! — горячо откликнулся Санька.
Что-то они
— Что-то тебя беспокоит? — спросила Вика.
— Беспокоит… Ты только ничего такого не подумай, но Лизавета… Она мне пригрозила. Мол, ничего, ты меня еще вспомнишь!
— А что она тебе может сделать?
— К примеру, будто нечаянно поменяет одну цифру в номере вагона или зашлет документы вместо Ачинска в Архангельск, и мне можно будет сливать воду.
— В каком смысле? — испугалась Вика.
— До смерти не расплачусь, — вздохнул он.
— Пусть только попробует, — неуверенно сказала Вика, хотя и представить не могла, как она такому коварству отвергнутой соперницы смогла бы помешать.
Вообще-то Вика, наверное, никогда не сможет понять, как деньги — или, в случае с Санькой, вагон с лесом — могли бы пропасть бесследно. По телевизору часто звучат рассуждения неких официальных лиц, будто какая-то невероятно большая сумма денег куда-то бесследно исчезла. Конечно, она не была экономистом, но простая логика не давала поверить в такие принародные заявления. Просто никто, наверное, не занимается тем, чтобы проследить прохождение этих самых денег или, как при отправке лесоматериалов, товара по определенной цепочке.
Она еще подумала и поправила себя: исчезнуть что-то в никуда — против законов Ломоносова — может лишь в случае отсутствия должного учета. Но и тогда найти виновного и взять его за жабры вряд ли так уж сложно…
Опять увлеклась!
Не совсем кстати пришла Виктории на ум фраза какого-то юмориста: если мир материален, значит, чего нет, того нет! Или наоборот, что есть, то просто так в никуда не исчезает…
Так, Санька засопел. Заснул все-таки. Теперь она не спит. Жена, простившая виновного мужа. Кто-то другой сказал бы, что она незлопамятна. И может прощать такое! А ведь это же просто: не думай о случившемся в подробностях, не растравляй себя зря. Никто не станет винить человека, который свалился в яму из-за плохого освещения улицы.
Было бы нечестно: на словах простить, а на деле поедом есть. Вот если он еще раз посмеет что-нибудь этакое отчебучить, тогда, конечно, не будет ему ни оправдания, ни прощения…
Бойся, несчастный! Разошлась она ни на шутку.
Однако неужели угрозы Лизаветы стоит воспринимать всерьез?
Санька перевернулся на спину и захрапел. Прямо как в анекдоте, перебросил свои проблемы в ее голову и успокоился. «Спи, Мойша, пусть теперь он не спит!»
Утром, собираясь на встречу с отцом, Вика не стала ни надевать мини-юбку, ни применять боевую раскраску. Белые брюки, белая кофточка, босоножки на небольшом каблучке. Чуть тронула помадой губы — простенько и со вкусом.