Бурсак в седле
Шрифт:
Петухов Калмыков не любил. Наверное, потому, что сам был петухом, иногда ловил себя на этом и лицо у него делалось мрачным, морщинистым, будто у старика, тонкие бледные губы сжимались в твердую длинную скобку.
Он думал, что гродековские старики, когда он приехал с фронта в Гродеко, примут его настороженно, но старики — самые важные в войске люди, — приняли Калмыкова радушно:
— Человек с фронта — это святое. Чувствуй себя как дома. Ты нам нравишься, сотник.
Калмыков длинным, специально отращенным на мизинце ногтем
— Я и сам себе иногда нравлюсь, господа старики.
Старики захохотали дружно:
— Однако шустрый!
Сотник вновь расчесал ногтем усы, взбодрился — понимал: если эти сивые деды отнесутся к нему с недоверием — жизни в этом крае не будет. Придется вновь возвращаться в саперы… А этого допустить никак нельзя. Он прижал руку к груди и, хотя ему не хотелось гнуть хребтину и ломаться в поясе, низко поклонился старикам. Произнес с пафосом:
— Сердечный вам привет с фронта. От земляков, от братьев-казачков, готовых свернуть голову кому угодно, не только австриякам с немаками…
Старики приосанились, сделались степенными, словно бы каждому из них подарили по кисету с табаком, распушили бороды.
— Ну как, одолеваем мы немаков?
— Пока нет, но победа все равно будет за нами.
— Любо!
Первый Уссуриийский полк с фронта еще не вернулся — казаки митинговали, решали, продолжать войну или нет. Сотник Калмыков прикинул, что же ему светит в эту странную революционную пору, — и неожиданно для всех вступил в партию эсеров.
Не только агитаторы большевиков посещали фронтовые окопы, но и агитаторы эсеровские: эта партия также нуждалась в свежем притоке, в пополнении. Калмыкова, только что представленного к награждению георгиевским золотым оружием — именно саблей, — взяли в эту партию охотно.
Когда сотника спросили в полку, зачем он это сделал, Калмыков надменно вскинул голову:
— Социал-революционеры борются за подлинное народовластие. Я — с ними, я хочу, чтобы мой народ был свободным. Понятно?
Никто в полку не понял сотника, кроме одного человека, с которым Калмыков продолжал враждовать, вахмистра Шевченко.
— Сотник, а ты, оказывается, лучше, чем я думал о тебе, — сказал вахмистр.
Калмыков на это ничего не ответил.
Шевченко вздохнул и сожалеющее покачал головой.
Когда стали избирать полковой комитет, — пошла-покатилась такая мода по фронтовым полкам и дивизиям, — Шевченко неожиданно предложил на должность секретаря комитета сотника Калмыкова.
Калмыков, услышав это, чуть со стула не слетел — поступок заклятого врага поразил его. Он нахмурился, брезгливо выпятил нижнюю губу и хотел было отказаться, но в следующую секунду передумал: почувствовал, что он вряд ли куда прорвется и даже не получит очередного чина, если не примкнет к какой-нибудь политической структуре. Эсеры были для Калмыкова самыми подходящими.
Впрочем, когда ему было выгодно, он выдавал себя за рьяного
Впрочем, от неприятностей Калмыков себя все равно не уберег.
В полковом комитете Калмыков оглядел своих товарищей, отметил, что большинство членов комитета носит обычные солдатские погоны и заявил:
— С большим удовольствием я сбросил бы все офицерские знаки различия, — потянулся с вкусным хрустом и добавил: — С большим-с!
— Что, надоели погоны, господин хороший? — спросил его мрачноватый, со складчатым, обожженным газами лицом хорунжий, прибывший из дивизионного комитета, и нервно дернул головой.
— Надоели — не то слово, — не стал скрывать Калмыков. — Опасно. В пехотных полках офицеров поднимают на штыки.
— Слава богу, у нас этого нет.
Калмыков ухмыльнулся.
— Нет, так будет.
Хорунжий не ответил, лишь отрицательно покачал головой.
— У нас, например, командира полка Пушкова скоро шашками заколят. Из него командир полка такой же, как из меня хабаровский губернатор, — сказал Калмыков. — Его надо менять. Разве этого в штабе дивизии не видят?
— Тебя, сотник, ждут, чтобы прозреть.
— Вполне возможно, — ухмыльнулся Калмыков.
— Только звание полковника, которое имеет Пушков, ты, сотник, получишь очень нескоро, — в глазах представителя дивизионного комитета мелькнуло презрительное выражение.
— Я, если понадоблюсь, и без звания стану командиром полка, — жестко отчеканил Калмыков.
— Вряд ли.
Калмыков знал, что говорил: через несколько дней по требованию полкового комитета Пушков был отстранен от должности.
Его место занял!.. Калмыков.
Бывалые казаки изумленно чесали затылки:
— Надо же, как ловко этот хорь пробрался в командиры. Как таракан в задницу, без всякой смазки.
— Вряд ли он долго продержится…
Долго Калмыков действительно не продержался — его вызвали в штаб Третьего конного корпуса к такому же маленькому и тщедушному, как и сам Калмыков, есаулу; виски у есаула были седыми — повидал на свете этот человек немало…
— Была бы моя воля, я содрал бы с вас, сотник, погоны, — процедил он сквозь зубы.
— Руки коротки, — едва сдерживая внутреннее бешенство, отрезал Калмыков.
— Посмотрим. А пока вы, а также сотники Былков, Савельев и Савицкий предаетесь военно-полевому суду.
Калмыков ошалело приподнял одну бровь:
— За что?
Внутри у Калмыкова что-то дрогнуло, ему сделалось холодно — вот те и покомандовал полком, вот те и погарцевал на лихом коне перед строем спешенных казаков… Калмыков сглотнул комок, закупоривший ему горло.