Буря мечей
Шрифт:
— Но, милорд, вы же сами ни разу не слышали, как я пою. Прошу вас, минуту внимания. — Пальцы Саймона забегали по струнам, и он запел:
Он в глухую ночь оседлал коня, Он покинул замок тайком, Он помчался по улицам городским, Ненасытной страстью влеком. Там жила она, его тайный клад, Наслажденье его и позор, И— Там еще много всего, — сказал он, прервав пение. — Особенно, как мне кажется, хорош припев: «Золотые руки всегда холодны, а женские — горячи…»
— Довольно. — Тирион вынул руку из кармана, так ничего и не достав. — Я не желаю больше слышать эту песню. Никогда.
— Вот как? — Саймон отложил арфу и хлебнул вина. — Жаль. Ну что ж, у каждого своя песня, как говаривал мой старый учитель. Быть может, другим она понравится больше — например, королеве или вашему лорду-отцу.
Тирион потер рубец у себя на носу и сказал:
— У отца нет времени на песни, а сестра моя далеко не так щедра, как можно подумать. Молчанием умный человек мог бы заработать больше, чем пением. — Яснее он выразиться не мог, но Саймон, как видно, разгадал смысл его слов.
— Мою цену вы найдете умеренной, милорд.
— Приятно слышать. — Тирион стал подозревать, что тридцатью драконами дело не обойдется. — Назови ее.
— На свадьбе у короля Джоффри будет певческий турнир.
— Там будут также жонглеры, шуты и пляшущие медведи.
— Медведь будет всего один, милорд, — поправил Саймон, который явно следил за приготовлениями Серсеи пристальнее, чем Тирион, — а вот певцов — семеро. Галейон из Кью, Бетани Быстрые Пальцы, Эйемон Костан, Аларик Эйзенский, Хэмиш-Арфист, Коллио Кьянис и Огланд из Староместа будут состязаться за золотую арфу с серебряными струнами… однако того, кто превосходит их всех, почему-то не пригласили.
— Позволь мне угадать, кто это. Саймон Серебряный Язык?
— Я готов доказать свою правоту перед королем и всем двором, — со скромной улыбкой молвил певец. — Хэмиш стар и часто забывает, о чем поет, а о Коллио с его тирошийским акцентом и говорить нечего. Если вы поймете хоть одно слово из трех, считайте, что вам повезло.
— Празднеством распоряжается моя дражайшая сестра. Даже если я добуду тебе приглашение, это покажется странным. Семь королевств, семь обетов, семьдесят семь блюд… и восемь певцов? Что скажет верховный септон?
— Вы не показались мне благочестивым человеком, милорд.
— Дело не в благочестии, а в правилах, которые следует соблюдать.
— Жизнь певца не лишена опасностей… Мы занимаемся своим ремеслом в пивных и винных погребах, среди буйных пьяниц. Если с кем-то из семерых избранников вашей сестрицы вдруг случится несчастье, я надеюсь занять его место, вот и все. — Саймон хитро улыбался, очень довольный
— Шесть — число не менее несчастливое, чем восемь. Я наведу справки о здоровье певцов Серсеи. Если кто-то из них занеможет, Бронн тебя найдет.
— Превосходно, милорд. — Саймон мог бы остановиться на этом, но в порыве торжества добавил: — Так или этак, в свадебную ночь короля Джоффри я все равно буду петь. Если меня пригласят ко двору, я исполню перед королем свои лучшие песни, которые пел уже тысячу раз и которые, как я знаю, нравятся публике. Если же мне случится петь в каком-нибудь кабаке… я могу счесть это удобным случаем, чтобы испробовать нечто новое. «Золотые руки всегда холодны, а женские — горячи…»
— В этом не будет нужды, даю тебе слово Ланнистера. Бронн скоро зайдет к тебе.
— Превосходно, милорд. — И певец снова взял свою арфу.
Бронн, ждавший с лошадьми у входа в переулок, помог Тириону сесть в седло.
— Когда мне надо будет отвезти его в Синий Дол?
— Никогда. Через три дня ты скажешь ему, что Хэмиш-Арфист сломал руку. Скажешь, что ему, Саймону, нужно заказать новый наряд, поскольку его теперешний для двора не годится. Тогда он пойдет с тобой без разговоров. — Тирион скорчил гримасу. — Можешь взять себе его язык — он, насколько я понимаю, серебряный. Остального найти не должны.
— Я знаю одну харчевню на Блошином Конце, где варят суп из всякого мяса, — ухмыльнулся Бронн.
— Позаботься о том, чтобы я там не ел. — Тирион перешел на рысь. Ему хотелось вымыться, и чем скорее, тем лучше.
Но даже в этом скромном удовольствии ему было отказано. Как только он вернулся к себе, Подрик Пейн доложил, что его вызывают в башню Десницы.
— Его милость хочет видеть вас. Десница. Лорд Тайвин.
— Я помню, кто у нас десница, Под. Я лишился носа, но не разума.
— Смотри не откуси парню голову, — засмеялся Бронн.
— Почему бы и нет? Он ею все равно не пользуется. — «Что же я сделал на этот раз, — подумал Тирион, — или, вернее, чего не сделал?» Вызов от лорда Тайвина ничего хорошего не сулил: отец никогда не посылал за ним, чтобы разделить с ним трапезу или чашу вина.
Войдя в отцовскую горницу, он услышал голос, говоривший:
— …ножны вишневого дерева, оплетенные красной кожей, с заклепками из чистого золота в виде львиных голов. Вместо глаз можно вставить гранаты…
— Рубины, — поправил лорд Тайвин. — В гранатах нет огня.
Тирион прочистил горло.
— Вы посылали за мной, милорд?
— Да. Взгляни-ка. — На столе лежала обертка из промасленной кожи, а лорд Тайвин держал в руке длинный меч. — Мой свадебный подарок Джоффри. — При свете, льющемся через ромбы стекол, клинок мерцал чернью и багрянцем, а рукоять и эфес сверкали золотом. — После всех этих толков о светящемся мече Станниса у Джоффри тоже должно быть нечто из ряда вон. Королю и меч нужен королевский.