Буря на Волге
Шрифт:
— Знаем! — выкрикнул техник Шувалгин.
— Тем хуже, если знаете.
Что вы предлагаете? — спросил директор.
— Я предлагаю самим ремонтировать трансформаторы и снова устанавливать их в киосках, а не продавать их и не гасить свет в рабочих районах.
— Вы хорошо подумали над этим вопросом, прежде чем предлагать? — спросил главный инженер.
— Да, Павел Фомич, — подумал и кое-что придумал: провод-то в редких случаях сгорает, а разрушается только изоляция, которую с успехом можно заменить новой.
— Правильно говорит!
— Ну, что ж, Василий, надо продумать этот вопрос, - сказал Стрижов.
Чилим, возвращаясь с собрания, думал: «Черт побери, будь бы у меня хоть какое техническое образование, непременно сделал бы обмоточный станок, чтоб можно было накладывать новую изоляцию взамен разрушен-ной. Но как же быть? Неужели отказаться от своего предложения? Нет. Не отступлюсь. Времени и труда не пожалею, а станок сделаю».
Дома Чилим поужинал и, когда все улеглись спать, сел к столу, достал кусок голого провода, катушку ниток и принялся накручивать нитку на проводник. Повторяя несколько раз эксперимент, он приговаривал: ну-ка пропущу сквозь шпульку, тут как получится? Ага, выходит, все в порядке, — обрадовался он. — Если сделаю две катушки большого размера, посажу на полые оси и буду крутить одну по часовой стрелке, а другую против, то получится два слоя хлопчатобумажной пряжи... Будет обмотка такая же, как и на фабричном проводе. Все! Гадать больше нечего, нужно только делать.
Василий тут же вырвал листок из тетради и начал чертить, как умел, предполагаемый станок. На следующее утро он пришел в мастерскую раньше и начал рыться в углу, где складывали утиль. Выбрал подходящие трубки, куски листового железа, все это спрятал в ящик своего верстака, чтобы после смены заняться конструированием.
В первый же вечер, работая над своим изобретением, Василий вспомнил слесаря Кучерова, с которым ему пришлось трудиться первые месяцы работы в сети. То был искусный мастер, имеющий большой практический опыт, Василий всегда дивился его смекалке. Вспомнилось, как вместе с Кучеровым он делал латунные клеммы для опорных изоляторов. Дня три Кучеров тогда ходил, дымил трубкой и думал, как приступить к делу, а на четвертый день Чилим, придя утром, застал его уже за работой. Он подгонял к ручному прессу какую-то сложную деталь, изготовленную им самим.
«Что это такое?» — спросил Чилим. «А вот увидишь. Давай-ка отрежем полоску латуни». Разрезали полоску на требуемые куски. Два удара ручного пресса — и вылетала совершенно готовая клемма.
«Вот теперь бы в компанию мне Кучерова», — думал Чилим, приступая к изготовлению деталей для задуманного станка. Недели две Василий оставался вечерами, вел заготовку. Наконец, каркас был собран, детали расставлены на свои места. В тот вечер, увидя в окнах мастерской свет, зашли туда Плашкотин с техником Шувалгиным. Оба были навеселе. Очевидно, возвращались с пирушки и по пути забрели.
— Ты чего это, Василий, не идешь отдыхать? — спросил
— Еще не устал, — отшутился Чилим. — Со станком занимаюсь.
— С каким станком? — Шувалгин рассматривал сделанное Чилимом сооружение.
— А провод обматывать для ремонта трансформаторов.
— И думаешь, получится? — допытывался Шувалгин. — Ты, чего доброго, не хочешь ли стать вторым Эдисоном?
— Не Эдисоном, а Кулибиным, — в тон ему добавил Плашкотин.
— Ни тем и ни другим. Хочу быть только Чилимом.
— И ты серьезно думаешь, что станок у тебя получится?
— Да, вроде бы должен получиться.
— Вряд ли! Пошли, пошли, Павел Фомич! — сказал Шувалгин. — А то, не ровен случай, выучишься у него и будешь изобретателем, — язвительно засмеялся он.
— По-моему, тут нет ничего смешного. Вещь нужная для производства. Вы и сами отлично знаете, что при каждом отключении мы гасим целые рабочие районы, — спокойно сказал Чилим.
— Найдите выход осветить ваших рабочих! — крикнул Шувалгин.
— Вот то-то и плохо, Тихон Савельич, что мои рабочие, а ваших-то, видимо, нет... Вот я и ищу для них выход.
— Мы об этом и сами знаем! Так же знаем, что ты ничего не сделаешь, не сможешь сделать. Ты еще не знаешь, сколько дважды два.
— Ничего, на пальцах подсчитаю.
— Полегче, Тихон Савельич, нужно дело говорить, — осадил его Плашкотин и снова обратился к Чилиму:
— И все-таки ты, значит, все это серьезно продумал?
— Делаю серьезно, но моей серьезности никто не верит, да и вы. Дело, конечно, покажет. Если и не выйдет, тоже не убыток: пропадет только моя работа, а утиль-то так и останется утилем.
— Так-то оно так, а стоило ли убивать свое время, которое тебе отпущено законом на отдых? Знаешь, сколько людей билось за этот закон?
— Это я знаю. И сам капли две крови пролил.
— Знаешь, а не выполняешь.
— Послушайте, Павел Фомич, как же иначе? Ведь в рабочее время заниматься станком я не могу. Вы же сами спрашиваете, получится ли... Да и я тоже не в полной уверенности. Но буду добиваться. И крупные изобретатели иногда просчитывались, они ведь тоже были люди.
— Это ты верно говоришь, что все изобретатели были люди. Одно только не учитываешь, что они были ученые люди, а ты еще соломой крытый мужик, каких миллионы, — не унимался Шувалгин.
— Пусть будет так, а все-таки я с вами не согласен, упорствовал Чилим. — В этом-то вся и соль, что неученый хочет выучиться и что-то сделать полезное для производства, а вот вы ученые-то, работающие на этом же производстве, не хотите ему помочь.
— Да мы бы с радостью тебе помогли, если бы видели, что из твоей затеи выйдет какой-то толк. А я уверен, что у тебя ничего не получится. Пошли, Павел Фомич.
— Упрямый черт, — ворчал Плашкотин, когда вышли из мастерской.
— Повозится да бросит, — успокоил его Шувалгин. — Зайдем, выпьем еще по кружке пива и по домам.