Буря над городом
Шрифт:
Куголь Аб
Куголь Аб оставался спокоен, когда наделенный нечеловеческой силой Идай Маизан убил его эффа Угала, зверя, к которому он привык, даже привязался. Эфф почувствовал зло в бывшем Мудреце, эфф, не способный больше убить человека, бросился на то существо, кем стал этот предатель Света, Мудрости и Арайской Кобры.
Куголь Аб хранил молчание под пытками и выдержал больше, чем думал, что сможет выдержать. Он оставался хладнокровен, заглядывая в глаза самой смерти и не отводя взора от отравленного злом
Он не позволил самообладанию покинуть себя, когда узнал о делах, что творил тот, кто был раньше Перстом Света. Маизан и тарийские колдуны предали не только Ару и Тарию, земли, родившие их, но и весь мир, всех людей, чей огонь зажег Создатель, – они пробудили Атаятана!.. Легенды о котором передавались из уст в уста от отца к сыну, от матери к дочери, и каждый раз, рассказав о «купающемся в крови», мудрый старец или старица добавляли: «Не забудь того, что было. Берегись того, что будет. Никогда пятеро не должны произнести его полного имени, чтобы не пробудить».
Куголь Аб выдержал все, но, увидев воочию Атаятана-Сионото-Лоса, потерял невозмутимость, забыл о гордости, позволил сердцу своему стучать подобно набату, позволил ногам своим подкоситься, позволил бы рукам вырвать свои глаза, чтобы не видеть, если бы руки не были связаны за спиной… Ужас воссел на троне! Смерть обрела плоть! Древний владетель земли пробудился ото сна и жаждал… Проклятый Создателем Идай Маизан привел ему… трапезу… тысячу человек из Ары. И хотя большинство из них были лишь рабами, такой участи не заслуживал никто живой!
Куголя Аба держали связанным братья Шайт, заставляя глядеть, как одного за другим, невзирая на то, мужчина это или женщина, старик или ребенок, раздирает Атаятан, проливая на себя кровь… Купающийся в крови… А Куголь стонал, извиваясь в веревках, не в силах выдержать такую пытку. Он видел среди рабов даже знакомых ему. Он видел черного Сибо, седого Эльшохо, юную Иту и других, кто принадлежал когда-то к'Хаэлю Оргону. Смерть от зубов эффа была бы милосердием для них. Но даже после смерти тела их не оставили уготовленному всякому пеплу – вечному покою. Существа, что названы были слугами Древнего или смаргами, пожирали их мертвую плоть, отбрасывая в сторону нетронутыми головы…
О! Если бы его предали смерти после увиденного! Освободили от кошмарных воспоминаний, что будут теперь всегда преследовать его! О! Если бы огню его потухнуть!.. И пеплу забыть!..
Куголь Аб плакал впервые… с младенчества… Его отец учил, как и дед учил его отца, что сердце должно оставаться твердым, что слезы не должны касаться глаз мужчины, что предавшийся чувствам… страстям – будь то любовь, ненависть, горе или страх – недостоин быть смотрителем эффов: зверь сразу почует, из чего ты сделан, и никогда не послушает человека мягкого и не способного держать себя в руках в любых обстоятельствах.
– Он сломался, господин! – воскликнул Кид Шайт, у того сердца не было, раз он взирал на все происходящее без содрогания, а брат его Эхто и вовсе будто наслаждался зрелищем.
– Тогда
Они стояли в дальнем конце пещеры на небольшом выступе. Под высокими ее сводами парил живой свет, какой, как говорили, могли создавать тарийские Долгожители, и все, что происходило в центре пещеры, было хорошо видно в его лучах.
Вдруг Атаятан встал, вытянувшись во весь рост, и, указав кинжалом, который был у него вместо ногтя, на Маизана, сказал:
– Твой Дар мне не нужен! – Куголь впервые слышал голос чудовища – таким голосом только петь песни, услаждая слух императора… но нет… так сладко шепчет смерть, что подкрадывается, желая потушить твой огонь.
Лицо бывшего Мудреца посерело.
– Но ты сделал все хорошо! – продолжил Атаятан. – Ты насытил меня. Кровь, что ты принес, разнообразна. И я доволен. Ты хорошо служишь, поэтому можешь остаться в Первом моем Круге. Но передай маленькому Пророку, что отныне мне доступен Путь Тени и я сам буду выбирать людей для Первого Круга – не он! Пусть помнит, кто он!
Маизан пал ниц. Братья Шайт также повалились на пол, пригибая и голову Куголя. И лишь когда древнее существо, что обрело теперь полную силу, ушло куда-то в глубь пещеры, оставив после своего отвратительного пиршества лишь груды мертвых тел, Идай Маизан медленно поднялся, дрожа всем телом.
По пещере бродили мерзкие смарги Атаятана, подбиравшие и пожиравшие убитых. Он увидел среди них множество тварей поменьше, некоторых совсем маленьких, не доходящих до пояса человеку, совершенно обнаженных, но именно они с особой жадностью впивались в мертвые тела, топорща над головами воротники точно такие же, как у эффов.
«Тысяча… – подумал с содроганием Куголь. – Тысяча мертвецов».
Братья Шайт схватили его за шиворот и повели в другой зал пещеры, где их ожидали способные перемещать из одного места в другое тарийские Долгожители, служащие Маизану и Атаятану.
Сердце Куголя возрадовалось, будто он вернулся домой, когда его бросили на пол в камере неизвестного ему подземелья: он знал, что Атаятан-Сионото-Лос, его смарги и останки рабов – все это осталось далеко, где-то очень далеко… Его камера – в Тарии, может быть, даже в Городе Семи Огней – это он понял по разговорам братьев Шайт.
– Тебе пора рассказать все, Куголь Аб, – жестко произнес Маизан. – Как ты узнал, что Кид Шайт служит мне? Что еще знает Хатар Ташив?
Куголь Аб молчал, как и всегда.
– Если ты будешь упорствовать, я верну тебя в пещеру и смарги пожрут тебя живьем!
Куголь Аб уже смог вновь возобладать над своим ужасом и отвращением. Он – смотритель эффов в пятом поколении, ныне он – Служитель Обители Мудрецов. И никакой предатель жизни и огня Создателя не услышит от него слов о достойном всякого восхищения Мудреце Ташиве. Он будет молчать, как молчал под каленым железом, и в зубах этих существ – смаргов, какой бы страх они ни вызывали в нем. Они похожи на эффов, а эффы убивают быстро…