Буря Жнеца
Шрифт:
Она смотрела неверующим взором, как будто прося сделать что-то, не просто качать головой. Он слишком устал. Он потерял ночью своих воинов. Псы бросались из высокой травы. Псы… и Кашены – двое, их только двое, не так ли? Те же, которых он видел прежде. Один – с приделанными к лапам клинками. Клинками, разрубившими его к’риснана надвое. Один мелькнул слева, второй – справа. Они не встретились – левый прошел чуть выше, прорезав грудь под плечом; правый разрубил ребра, выпустил кишки, вышел из бедра, забрав часть бедра с собой. Если говорить точно, не надвое его разрубили, а натрое.
Второй Кашен использовал только клыки и когти, оказавшиеся не менее опасными – Брол считал,
Но звери не бессмертны. Им можно пустить кровь. Нанести ранения. У Эдур оказалось достаточно копий и мечей, чтобы изрубить толстые шкуры, отогнать обоих.
Брол Хандар заморгал, вспомнив об Атрипреде. – Да уж, меткий выстрел.
Ее лицо исказилось бешенством: – Этот был связан со вторым магом, они развертывали цепь силы. Они истощились, они все вложили в заклинания. – Женщина плюнула. – У второго тоже голова взорвалась. Как у этого. Я потеряла двух магов от одной клятой стрелы! – Она неуклюже встала. – Кто тот лучник? Кто?
Хандар промолчал.
– Заставьте вашего к’риснана…
– Не могу. Он умер.
Это ее остудило. На миг. – Смотритель, мы перемололи их. Понимаете? Погибли тысячи, а с нашей стороны едва две сотни.
– Потеряно восемьдесят два воина из Тисте Эдур.
Он обрадовался, заметив ее смятение, увидев, как потускнели глаза.
– Стрела. Одинокий всадник. Не овл – свидетели утверждают это. Маг – убийца.
«Ночной налет оставил в тебе глубокую занозу. Вижу. Но ничем не могу помочь». Хандар отвернулся. Прошел десять, пятьдесят шагов по потрескавшейся, выжженной, покрытой пеплом земле.
Магия пожрала траву. Магия похитила жизнь у самой почвы. Одноглазое солнце смотрело на землю, туда, где на заре похитили его славу. Оно гневалось на соперника.
Да, гневалось.
Глава 17
Он умел красиво рассуждать о тайнах, выражая на лице почтение и восторг; но, говоря по правде, тайны устрашали Клюва. Да, он умеет чуять магию, ощущать ее поэзию и музыку, столь ясную и красноречивую. Однако пламя волшебства так легко опаляет, прожигая смертного до сердцевины души. Он не наделен особенной храбростью, в отличие от многих других солдат – например, от капитана Фаредан Сорт, сидящей сейчас на коне рядом с ним.
Трусость и глупость – понятия, идущие вместе (как полагал Клюв), и оба относятся к нему. Он чуял магию, чтобы прятаться от нее, избегать ее. Что до «свечей» внутри… что ж, он рад, если ничто не заставляет их племя мигать, вздрагивать, бешено разгораться. Он подозревал, что решение стать солдатом было еще одним примером его глупости. Жаль, что ничего поделать уже нельзя.
Маршируя по пустыням той страны, что называют Семиградьем (Клюв видел только два города, но был уверен, что где-то еще прячутся остальные пять), он наслушался жалоб собратьев – солдат. Насчет всего не свете. Придется воевать. Почему не воюем? Днем жарко, ночью холодно, проклятые койоты воют так громко, что можно поверить – они стоят в темноте прямо над твоим ухом. Насекомые кусаются, скорпионы, пауки и змеи так и жаждут вас убить. Да, они всегда находят, на что жаловаться. Ужасный город И’Гатан, богиня, что открыла той ночью один глаз и похитила злобного мятежника Леомена. Но когда, казалось, все пропало – девушка Синн явила свою свечу, ослепительно яркую, столь чистую, что Клюв отпрянул. А они и тут нашли повод для недовольства. Синн должна была заранее учуять огненную бурю. Адъюнкт должна была подождать еще несколько дней, потому что морпехи так просто не помирают.
А что насчет самого Клюва? Мог он учуять их? Ну, может быть. Тот маг – Бутыл – со всей его живностью… возможно, Клюв чуял, что он еще жив где-то под пепелищем. Но разве же он не трус? Подойти, скажем, к Адъюнкту или капитану Добряку, доложить – о нет, это слишком. Добряк похож на его отца, а тот не любил слышать ничего такого, чего ему не хотелось бы услышать. Что до Адъюнкта… гм… даже ее солдаты ей не верят.
Он со всеми остальными выслушал ее речь после Малаза (что за страшная была ночь, и он так рад, что оказался далеко, на одном из транспортных кораблей), он помнил, как она намекала, что теперь они остаются совсем одни. Что они будут делать дела, о которых никто никогда не узнает. Без свидетелей, так она сказала. Как будто это важно. Речи обычно смущали Клюва – но не эта особенная речь. Он понимал, что вся его жизнь идет «без свидетелей». Так что она сделала всех солдат похожими на него, на Клюва. Неожиданный подарок от такой холодной, ледяной женщины. Трус или нет, глупец или нет – она покорила его той ночью. Ясно, она о нем даже не думала – но он так высоко оценил даже ее невнимание…
При этой мысли сердце его замедлило бешеный бег; Клюв поднял голову и поглядел на капитана. Сидит на коне в глубокой тени, недвижно, как и прежде; и все же ему казалось, что только что раздался мгновенной стихнувший звук – плеск волн о камень, крики сражающихся солдат, мечи и смерти, копья, ледяными пиками пронзающие плоть, снова волны – но тут всё исчезло.
Вероятно, она заметила его внимание, потому что тихо сказала: – Они прошли мимо, Клюв?
– Так точно.
– Не уловив наших запахов?
– Да, капитан. Я спрятал нас синей и серой свечами. Было легко. Их колдунья, она склоняется перед Оплотами. Она ничего не знает о синем и сером садках.
– Считается, что летерийские маги должны стать нам союзниками, – пробурчала Сорт. – Но мы нашли их скачущими рядом с Тисте Эдур, работающими на них.
– Да, и они встревожены. Особенно здесь.
– В этом и проблема, – ответила капитан, подбирая поводья и выводя коня из-под сени толстых ветвей, в которых они прятались. Дорога, по которой промчался вражеский отряд, была в пятнадцати шагах. – Мы вышли далеко вперед прочих взводов. Или Хеллиан потеряла разум, или Урб. А может, оба сразу.