Буря Жнеца
Шрифт:
– А трое остальных? – ухмыльнулся в сумраке Корик. – Спорим, ты не верила, что я могу быть таким быстрым?
– Что-то мне подсказывает – ты и сам в это не верил.
Он промолчал, потому что она была права. Он впал в какое-то бешенство, однако глаз и рука оставались холодными, точными. Он словно наблюдал со стороны каждый выпад, каждый блок, каждое изменение стойки, каждый взмах тяжелого клинка. Наблюдал, да – но с глубокой любовью к этому мигу, к каждому мигу. Он ощущал нечто подобное в стене щитов той ночью, в Малазе. Однако то, что началось как смутная эйфория, сегодня стало
– Не терпится еще раз увидеть твой танец, – пробормотала Улыба.
Корик заморгал, пытаясь различить ее во тьме, сдвинулся с места. Она озабочена? Ему как-то удалось пробудить то местечко, что между мускулистых ног? Потому что ему нравится убивать? «Станцевать джигу еще раз, Улыба?» – Чем больше тебя узнаю, женщина, тем страшнее ты кажешься.
Улыба фыркнула: – Так и должно быть, полукровка.
Тарр подал голос откуда-то справа от Корика: – Думаю, меня сейчас стошнит.
Из-за него раздался смех Каракатицы: – Да, Тарр, так и бывает, когда рушится весь твой привычный мир. Конечно, – добавил он, – если ты научишься находить поэзию в танце смерти…
– Хватит. Прошу.
– Не беспокойсь, – не унимался Каракатица. – Ты не из танцоров. Ты укоренен словно дерево, Тарр, и движешься не быстрее дерева.
– Может, я и медленный, Карак, но все же они падают как подкошенные. Верно?
– О да, падают. Я ни на что не намекаю. Ты один заменяешь стену щитов, эт точно.
Капрал Буян сплевывал кровь. Проклятый локоть заехал в рот, теперь два зуба шатаются и язык прикушен. Может, это был его же локоть… кто-то со всей дури налетел на него в неразберихе, когда Буян поднял руку и отвел меч наружу. Чуть плечо из сустава не вылетело.
Он яростно отмахнулся, и шар рукояти продавил висок нападавшего; тот зашатался, глаз наполовину выскочил из обриты. Потом Курнос добил летерийца.
Потом они начали атаку – он сам, Курнос и трио устрашающих леди, каждая из которых могла бы поглядеть на распаленного бхедрина сверху вниз… и превратить его в кровавую кашу, если потребуется. Капрал Буян чувствовал себя счастливчиком. А вот Песку не повезло. «Но больше мы не прошляпим. Никто из нас. Я нашел себе пехотинцев по вкусу, и в следующий раз мы раздавим всех, кого на нас ни пошлют.
И не только на нас. Тарр и этот Корик… Скрип тоже получил весомый подарок. И Улыба… у нее каменное сердце, как у Когтя. Отличные взводы для такой работенки. Теперь пора повернуться и выдать им всем хука в челюсть. Руки чешутся. Скрип и Геслер, они тоже хорошо проварились в котле старины Келланведа».
Он был в восторге, что Адъюнкт решилась спустить их с поводка. Самое время. «К Худу походы клятыми колоннами. Нет, надо налетать, резать – и убегать. Пусть они тут головами вертят сразу
– Проклятье Келланведа, – промычал он.
Острячка подняла круглое лицо: – Сказал что-то, капрал?
– Мы малазанская морская пехота, вот кто мы, милашка.
– Не тяжелая пехота? А я думала…
– Мы и те, и те. Расслабься. Видишь ли, малазанские морпехи не занимались тем, для чего обучены, уже много лет. Со смерти Келланведа. Нас этому учили, понимаешь? Делать именно то, чем мы заняты сейчас. Хвала Фенеру! Бедные ублюдки Эдур и летерийцы. Бедные невежественные ублюдки.
– Достаточно умные, чтобы подловить нас, – сказала Уру Хела из-за спины Острячки.
– Но разве у них вышло?
– Только потому…
– Молчать, Уру Хела. Здесь я разговариваю. Ваш капрал. А ты просто слушаешь.
– Да я просто…
– Еще одно слово, солдат, и окажешься в рапорте.
Если она и засмеялась, то тут же превратила смех в кашель. Геслер зашипел из-за Скрипача: – Тихо вы там! – Но суть была уже сказана. Буян кивал сам себе. Малазанская морская пехота. Да.
Скрипач кивнул в сторону узкой кривой тропы, ведущей к неказистым зданиям ближайшей фермы: – Мы идем туда, не спеша, тащим раненых. Прямо к дому, вдоль той дорожки.
– Как будто все еще паникуем, как будто нас запугали, – кивнул Геслер. – Да. Разумеется, ферму придется зачистить, то есть убить гражданских. Скажу тебе, Скрип, мне это не по душе.
– Может, обойдемся без этого, – подумал вслух Скрипач. – Бутыл?
– Здесь, сержант. Я устал, но, наверное, смогу их зачаровать. Может, даже заброшу в их головы парочку ложных идей. Типа мы ушли на север, хотя на самом деле мы ушли на юг. Вроде того.
– Не вздумай умирать, Бутыл, – сказал Геслер, бросив затем Скрипачу: – Пойду соберу припасы своего взвода.
– Мне и Караку, – кивнул Скрипач.
– Растянем проволоку?
– Нет. Долго привязывать, и на свету заметно. Мы устроим «барабан».
– Худ меня подери, – шепнул Геслер. – Ты уверен? То есть я кое-что слышал…
– Слышал. Но мы с Ежом его придумали. И довели до совершенства. Более или менее.
– Более? Или менее?
Скрипач пожал плечами: – Или сработает, или нет. В крайнем случае у нас есть иллюзии Бутыла.
– Но вернуть долбашки уже не получится, так ведь?
– Нет. Впрочем, если желаешь узреть ослепительный белый свет…
– Что ж, – улыбнулся янтарнолицый моряк, – если есть возможность узреть ожившую легенду, к тому же в присутствии изобретшего ее гения… не стану отговаривать, Скрип.
– У меня лишь половина гения, Геслер. Еж забрал вторую с собой.
– Что, сомнения берут?
– Уже не в первый и не во второй раз. Но все равно сделать надо. Когда люди будут готовы, поведешь вперед всех, кроме меня и Каракатицы. К ближайшему дому. Думаю, дальний дом не заброшен. Может быть, хозяин его перестраивает. Поля выглядят на загляденье ухоженными, не так ли?