Буря Жнеца
Шрифт:
Может быть».
Багг готовился исчезнуть. Иначе адвокаты, не говоря уже о кредиторах, разорвут его по суставам. Это был бы весьма неприятный жизненный опыт. Но вначале надо предупредить Теола.
Старший Бог оглядел контору с неким сентиментальным сожалением, почти с ностальгией. По крайней мере, она была веселой. Эта игра. Как и большинство игр. Он гадал, почему Теол так рано остановился в первый раз. Ну, возможно, для него это не было забавой. Сойтись лицом к лицу с жестокой истиной –
«Правильно сказал Слям: в отчаянии нет ценности.
Но в ценностях есть немало отчаяния – когда открывается их иллюзорность. Ах, я действительно устал…»
Он вышел из конторы, чтобы никогда в нее не возвращаться.
– Как это «осталось всего четыре курицы»? Да, Аблала Сани, я смотрю именно на тебя!
– Ради милостей Странника, – вздохнула Джанат, – оставь беднягу в покое. Чего ты ждал, Теол? Это куры, не способные нестись, а значит – тощие, жесткие и столь же бесполезные, как болтовня ученых матрон в моей прежней школе. Аблала совершил акт настоящего мужества.
– Съев их? Сырыми?!
– Но перья он выщипал.
– К тому моменту они были уже мертвыми?
– Давай не будем обсуждать детали, Теол. Каждый имеет право на ошибку.
– Бедные мои зверушки, – простонал Теол, глядя на чрезмерно набитую подушку, служившую полукровке изголовьем (он спал теперь на тростниковой подстилке в его комнате).
– Это не зверушки.
Теол сурово уставился на свою бывшую наставницу: – Мне припоминается, ты не уставала говорить о засилье ужасного прагматизма в исторической науке. А теперь, Джанат, что я слышу? «Это не зверушки». Декларация, произнесенная на редкость прагматичным тоном. Неужели слова способны очистить то, что на деле является жестоким птицеубийством?
– У Аблалы больше желудков, чем у нас с тобой вдвоем. Их нужно наполнять, Теол.
– О?! – Он оперся руками о бедра – собственно говоря, чтобы проверить положение сцепляющих одеяло иголок, с мгновенным испугом припомнив вдруг публичное обнажение неделей раньше. – О!? – спросил он снова. – И что не так с моим знаменитым Мучным Супом?
– Есть его – сплошная мука.
– Ты намекаешь на сочетание всех тонких приправ, какие только можно смести с пола, особенно остатков жизнедеятельности голодных кур?
Женщина выкатила глаза: – Ты же не взаправду? Неужели ты высыпал в суп мусор с пола? С ЭТОГО пола?
– Едва ли есть повод для такой трагической мины, Джанат. Разумеется, – бросил он небрежно, подходя к запятнанной кровью подушке, – творческий подход требует развития некоторой изысканности нёба, культивирования вкусовых… – Он пнул подушку. Она заквохтала.
Теол подпрыгнул и уставился на Аблалу. Тот сидел у стены, опустив голову. – Оставил одну
– Ощипанную или нет?
– Ну… она сидит там, чтобы тепло сохранять.
Теол оглянулся на Джанат. – Увидела? Увидела, Джанат? Увидела наконец?
– Что?
– Опасную пропасть прагматизма, госпожа. Полное доказательство твоих давних аргументов. Привычка Аблалы к неосознанным рационализациям – если можно счесть, что в этом черепе может находится что-то рациональное – привела его, и смею добавить, множество ничего не подозревающих куриц – к неизбежной, ужасающей крайности… э… пошлой наготы в подушке!
Она подняла брови: – Та недавняя сцена так тебя огорчила. Почему?
– Не будь нелепой, Джанат.
Аблала высунул язык – большой неровный кусок мяса – и пытался разглядеть его, скосив глаза.
– Ты чем занят?
Язык скрылся. Аблала Сани поморгал, возвращая на место глаза. – Порезался клювом.
– Ты ешь куриные клювы?
– Проще начинать с головы, они тогда не дергаются.
– Неужели?
Аблала кивнул.
– Полагаю, ты считаешь это милосердием?
– Что?
– Разумеется, нет, – фыркнул Теол. – Просто прагматичным. «Ох, меня едят? Ну и пусть. Все равно головы нету!»
Аблала нахмурил лоб: – Никто вас не ест, Теол. И голова на месте. Я ее вижу.
– Я говорил за куриц.
– Но они не понимают летерийский.
– Ты не съешь моих последних куриц.
– А та, что в подушке? Хотите ее назад? У нее и перья отрастут, если не подхватит насморк или еще что. Я отдам, если хотите.
– Очень мило с твоей стороны. Нет. Предоставим ее ужасной судьбе. Но не забывай про клюв. Кстати говоря, тебе нужно быть более организованным. Разве ты не собирался уехать уже несколько дней назад?
– Я не хочу на острова. – Аблала начал ковырять неровным ногтем грязь на полу. – Я послал весточку. Это же хорошо, а? Послал весточку.
Теол дернул плечом: – Если хорошо, то и хорошо. Да, Джанат? Ради всего святого, оставайся с нами. Только будешь искать еду. На всех нас. Пойдешь на охоту, Аблала. Это будет нелегко. Совсем нелегко. По реке теперь приходит едва один корабль с продовольствием в неделю; народ запасается всем, чем может, как будто впереди ужасные бедствия. Еще раз намекаю, Аблала: будет совсем нелегко. И, хотя мне противно это говорить, есть люди, не верящие в твои будущие успехи.
Аблала сани вскинул голову. Глаза его загорелись. – Кто? Кто?
Четыре курицы прекратили копать пол и одновременно склонили набок головы.
– Лучше я промолчу, – ответил Теол. – Так или иначе, нам нужна еда.
Тартенал вскочил, ударившись головой о потолок, затем принял привычное полусогнутое положение. Кусочки штукатурки усеяли его волосы, опустились на пол. Куры заквохтали, столпились у ног Аблалы.
– Если ты не сумеешь, – сказал Теол, – начнем есть… эээ… штукатурку.