Бутылка текилы на двоих
Шрифт:
В этом я убедился очень быстро: удар пришёлся точно в солнечное сплетение, и я закашлялся…
— Странно, что ты с трудом припоминаешь, — процедил Антон сквозь зубы. — Так старательно крутил задницей перед моим носом и так быстро забыл.
— А тебе, похоже, все эти полтора года моя задница снилась, раз до сих пор не забыл, — огрызнулся я в ответ: терять мне уже было нечего — бить меня собирались в любом случае.
— Эй! Вы чего творите! — Катькин голос раздался где-то далеко, но я прекрасно знал, что эта ненормальная кинется на помощь, даже если у неё не будет никаких шансов.
— Кать, иди отсюда… — процедил я, но она даже и не думала слушать меня.
Как я и предполагал, она кинулась на кого-то из этих придурков, но, конечно же, её тут же поймали. Её попытки восстановить справедливость во Вселенной уступали разве что Дону Кихоту с его ветряными мельницами: Катька барахталась, вырывалась, кусалась и, кажется, даже умудрилась кого-то пнуть. Почему-то от этой мысли стало безумно смешно.
— Чё щеришься, урод?
Я отвлёкся на Катерину и потому не мог точно сказать, кто это сказал, да это было и не важно…
— Катьку не трогай, Антон, — на удивление спокойно попросил я.
И это было совсем не наигранное спокойствие. Какого-то чёрта в голову пришла фраза из фильма про цыган: «Чему быть — того не миновать. Ибо нет такого коня, на котором от самого себя ускакать можно». Действительно, что толку было сопротивляться, если шансов у меня было один на миллион, и он заключался в том, что случится конец света…
— А то что? — гнусаво заржал Антон.
— Ну, она ж тебе не нужна. Ты же со мной поквитаться пришёл, что я тебе тогда отказал…
На следующий удар я даже не успел среагировать: он пришёлся точно по виску, и перед глазами тут же потемнело… Что было дальше, я помню с трудом. Позже мне казалось, что всё это происходило не со мной… Помню удар по затылку чем-то тяжелым. Помню звук ломающейся переносицы. Как заламывали руки. Вкус крови. Как перестала двигаться правая рука… Помню Катькины крики. Асфальт. Красные и чёрные пятна перед глазами. Удары по почкам. Боли не помню…
А потом просто всё исчезло. Было странное ощущение — как будто это длилось всего пять секунд, но меня успели перекрутить через мясорубку.
В себя я пришёл в машине скорой помощи. Не сразу понял, где нахожусь — машину трясло, и кто-то разговаривал, но голоса были мне не знакомы. Никак не получалось открыть глаза. И всё ещё не было больно. Катькин голос же я узнал вполне: она диктовала мои данные, которые, похоже, записывали для медицинской карты.
Первое, что я осознал, — это то, что на лице
Стойкий запах медикаментов в больнице нельзя перепутать ни с чем. Но тогда я его не чувствовал. Меня перекидывали, как дрова, с носилок на операционную кровать несколько раз, потому что сначала кто-то что-то перепутал, потом что-то не понравилось врачу. Если бы я мог, я бы, наверное, наговорил и врачам, и остальному медперсоналу много «нежных» слов. Но не мог…
Когда я наконец-то смог открыть глаза, то сделал сразу несколько выводов. Во-первых, я однозначно был в больнице — теперь я хорошо чувствовал и запах медикаментов, и капельницу в руке. Во-вторых, это странное ощущение — чувствовать эту тонкую пластиковую трубочку в вене, когда всё тело болит. В-третьих, абсолютная тишина — это ужасно. Ну, и напоследок — я ничего не видел. Глаза открывались и закрывались, этот процесс я вполне мог контролировать, но видел лишь белые и черные пятна перед собой.
Лежать одному мне пришлось недолго. Первым пришёл врач, который, как выяснилось позже, оперировал меня. Он перечислил всё, что было сделано, а я пытался понять, как можно быть живым, когда тебе переломали столько костей… Головную боль же он объяснил ушибом головного мозга средней тяжести. Частичную потерю зрения он отнёс к этой же травме.
Когда ушёл врач, пришли родители, потом Илья. К счастью, пробыли они недолго: от обезболивающих и успокоительных постоянно хотелось спать. Я отключался даже во время разговора. Хотя разговором это назвать было сложно — я-то сам ничего не говорил и даже не кивал, а просто изредка согласно моргал.
Из реанимации в обычное отделение перевели меня уже через неделю… Жить стало легче. К тому времени я уже мог говорить и вместо чёрно-белых пятен различал силуэты. Правда, оттого, что убрали капельницу с обезболивающими препаратами, постоянно болела голова — при каждом, даже малейшем движении. Боль утихала только когда я спал. Именно этим я и занимался большую часть дня.
Валерка появился во второй половине дня. Конечно же, когда я спал. Он сидел рядом с моей кроватью и что-то читал — был слышен шелест бумажных страниц.
— Привет, — сказал я, заметив силуэт. В том, что это Валерка, не было никаких сомнений.
— Привет, мумия, — тут же отозвался он. — Проснулся наконец-то?
— Мм… не уверен. Кажется, я только и делаю, что сплю…
— Ещё бы! Из тебя сделали чудную отбивную. Удивительно, что ты вообще такой бодрячок.
Послышался скрежет ножек стула по линолеуму, и я почувствовал прикосновение холодных пальцев к щеке.