Буянка
Шрифт:
XI.
Чащиловский театр переживал критическую минуту и напоминал своим унылым видом улей, из котораго вылетела матка. Скрылась Линевич-Винярская в самую горячую пору, незадолго до Рождества. Добрецов чувствовал себя сконфуженным вдвойне и как антрепренер и как сезонный муж. -- Эх, подлая старость!-- ругался он про себя.-- Что же, не родиться же мне для этих милашек во второй раз! Театр был каменный, старый, выстроенный "со всеми необходимыми неудобствами", как говорил Добрецов. Сцена была тесная и освещалась скверно, в коридорах дуло, уборныя походили на плохия стойла, зала -- одно огорчение. Полный сбор едва давал 400 р., и это губило Добрецова, потому что в праздники можно было разсчитывать на двойную цифру. Лучшим помещением в театре был буфет, потому, что являлся позднейшей пристройкой, только вот ход в него остался старый. Чтобы попасть в буфет из партера, нужно было подняться в третий ярус и опять спуститься. Между тем этот буфет являлся для Добрецова важным подспорьем, покрывая своей арендой специально-театральные дефициты. -- Какой подлец строил этот театр!-- ругался почти каждый день Добрецов.-- Публике ходить далеко, а на сцену тут и есть... Сколько у меня спилось от этой роковой близости буфета отличных комиков и благородных отцов! Я уже не говорю о зрительной зале, чорт с ней, но будь по-человечески устроен ход в буфет -- я каждый год получал бы чистейший дивиденд. Ход в буфет положительно отравлял существование Добрецова, особенно, когда разные приятели-театралы, как Петлин, начинали доказывать ему самым очевидным образом все то, что он сам знал лучше их в тысячу раз. -- Ах, милашка, разве я сам-то слеп?-- стонал Добрецов, хватаясь за голову.-- Вижу, все вижу, и безсилен... Своими бы руками повесил архитектора, который строил театр, а если есть у него какая-нибудь завалящая тетка, так и тетку вместе. Давно умер подлец, и я все собираюсь осиновый кол забить ему к могилу, милашке. Впрочем, зимой буфет служил единственным местом, где окоченевшие артисты могли согреться. В уборных гулял сквозняк, как в вентиляторах, и ни один артист не уезжал из Чащилова, не увезя с собой на память ревматизма. Чащиловские театральные ревматизмы в кругу бродячих артистов вошли в поговорку. Только один Добрецов оставался, к общему изумлению, цел и невредим и в случае жалоб указывал на себя. Особенно жаловались актрисы, когда им приходилось декольтироваться, и оне выходили на сцену с красными от холода руками. И сейчас артисты проводили свое время в буфете, хотя официально он и считался закрытым. Всеми овладело невольное уныние. Чащиловская публика любила Линевич-Винярскую, и теперь прощай сборы. Мужчина никогда не сделает сбора, подавай женщину, а где ее взять?.. Да и какая пьеса пойдет без заглавной женской роли, когда и пьесы-то нынче пишутся прямо на какую-нибудь одну женскую роль? Мужчинам скоро совсем некого будет играть, кроме обстановочных подлецов и вообще болванов. Когда ушел Буров, то публика почти этого и не заметила, а изволь вывернуться без примадонны. Была, конечно, вторая драматическая любовница, Залихватская, она еще в свое время Елену Прекрасную изображала, но она уже устарела и не могла разстаться с некоторыми опереточными приемами -- упирала руки в бока, высоко поднимала ноги, встряхивала головой. Комическая старуха шепталась с grande dame, благородный отец что-то разсказывал водевильной штучке, комик Чайкин ходил из угла в угол, заложив руки за спину. Не было и тени обычнаго оживления. -- Вы точно муху проглотили сегодня,-- приставала к Чайкину сорокалетняя ingenue comique.-- Скажите, по крайней мере, что-нибудь смешное, а то здесь околеешь с тоски. -- Посмотрите на себя в зеркало -- вот и увидите смешное,-- советовал Чайкин. -- Грубиян!.. Вы лучше на себя-то посмотрели бы... Подкравшийся сзади своей шмыгающей походкой Добрецов обнял комика, отвел в сторону и с необыкновенной таинственностью сообщил: -- Эврика, милашка!.. Чорт с ней, с Винярской... Мы такую птичку подцепили, что все пальчики оближешь. Удивляюсь, как это мне раньше не пришло в голову! Молода, пикантна и находится в таком настроении, что сейчас же на дыбы... У, милашка моя!.. Виктория, государь мой, и еще раз виктория... -- А кто она, не секрет? -- Дело вот в чем, милашка: все у нас кончено, даже ударили по рукам, только нужно еще немножко ее подготовить... Я два дня и две ночи ое уговаривал и весь изоврался, как сивый мерин. Даже в зеркало на себя не гляжу, а то совестно... Ну, она согласна, только вы ее еще подготовьте немножко. Знаете, бабы такой народ, что вечно мямлют: и хочется и колется... Да еще чорт послал младенца! Так вы, милашка, отправьтесь к ней на дачу и окончательно переговорите... Она слово дала и не может отказаться Кстати, вы за ней давненько ухаживаете, и я предоставляю вам прекрасный случай. -- Вы это про Елену Васильевну? -- Слава Богу, догадался... Эх, молодой человех, молодой человек!.. Берите, по крайней мере, пример с меня: никогда не любил, где плохо лежит. Уговор на берегу, могарычи мои... -- Мне кажется, вы увлекаетесь? -- Я? Милашка, Бог с вами: слово дала честное... Сейчас отправляйтесь на дачу, и я предоставляю вам последнее слово. Главное, говорите побольше жалких слов -- женщины любят это больше всего. Кстати, не нужно ли мелочи на извозчика? -- Нет, благодарю... Добрецов хихикал, потирал руки и весело подмигивал. Le roi est mort, vive le roi... Только бы завести в оглобли милашку, весь город побывал бы в театре: ведь своя первая любовница будет играть -- сразу и не выговоришь. Всякий дурак полезет... Винярская хорошо сделала, что во-время ушла, не тем будь помянута покойница. Когда Чайкин вышел, Добрецов не утерпел и сообщил свою радость ingenue dramatique, а через нее узнала вся остальная публика. В результате получились самыя разнообразныя мнения: мужчины вопросительно поднимали брови, дамы переглядывались между собой еще более вопросительно. -- Это та самая Лохманова-Голынец, которую бросил Буров?-- спрашивала комическая старуха.-- Нечего сказать, находка... -- Так, что-то кисленькое...-- вторила ей ingenue comique.-- Одна из тех женщин, которых мужчины бросают через две недели после свадьбы... В общем мнение господ артистов было не в пользу Буянки. Торжествовал только один Добрецов и, закрыв глаза, по пальцам высчитывал все выгоды предприятия: прежде всего, "Курьер" будет на его стороне, во-вторых, сбегутся в театр все местные любители, в-третьих, сама Буянка в таком настроении, что драматизма не оберешься. У ней есть огонек, чорт возьми... Конечно, она не заменит ему красавицы Винярской, но на безрыбье и рак рыба. Петлин будет печатать гнусную лесть, милый дядюшка Иван Петрович обмундирует
XII.
Что такое слава, успех, которые окрыляют артиста? Где та таинственная связь, которая спаивает его с публикой, с этим общим, что создает человеку репутацию, имя и громкую известность? В общем публика судит безошибочно, вернее всех критиков, рецензентов и так называемых знатоков, хотя, разбитая на единицы, представляет собой заурядный нуль. Знаменитости возникают вдруг, но их рождение всего труднее в своем отечестве, где сейчас же найдутся завистники, ревнивцы и клеветники. Как? Он или она живут среди нас, едят и пьют то же самое, что едим и пьем мы, мы знали их маленькими, знали их родителей и знаем всю их биографию -- и вдруг знаменитость?! Нужно что-то таинственное и неизвестное, что ореолом окружает отмеченную перстом гения голову. И вдруг в Чащилове, в захолустном губернском городе проявилась знаменитая артистка Лохманова-Голынец... Город был серьезно взволнован, так что даже не хватало мест в театре,-- все было разобрано вперед. Добрецов принимал это, как должное, с видом человека, который и не в таких переделках бывал. Меньше всех сознавала происшедшую перемену Буянка. Она находилась в каком-то тумане и не могла сжиться с собственной славой. Каждый выход на сцену для нея являлся целым подвигом: она появлялась с холодными руками, робкая и неуверенная, пока не захватывало ее увлечение и она забывала все. Когда она плакала настоящими слезами, публика аплодировала. Да, она принесла с собой на сцену громадный запас неизжитых сил, такую искренность смеха и глубокую, сердечную ласковость, что с ней плакала и смеялась вся публика. Когда она проходила в уборную, ее провожали неизвестные ей поклонники, точно царицу. За нее раскланивался и принимал поздравления Добрецов, набравшийся необыкновенной важности. Петлин бегал около ея уборной, как погребная крыса. Между ним и Добрецовым возникло уже несколько пререканий по поводу того, кто открыл Елену Васильевну,-- каждый честь этого открытия приписывал себе. Раз они обратились к третейскому суду Ивана Петровича, который обоих выгнал. -- Разве с сумасшедшими можно говорить?-- повторял он в азарте.-- Нашли сокровище!.. Очень уж просто открывать гениев вздумали, и Буянке надуют в уши Бог знает что. Нужно работать, учиться, труд -- единственный гений. Буянке пришлось оправдываться пред дядей в собственном успехе, а она боялась каждаго его слова. -- Ты и не мечтай о себе ничего,-- кричал на нее Иван Петрович.-- Публика глупа!.. Я не скажу, что ты играешь плохо, но и особеннаго ничего не вижу. Нужно учиться... Обыкновенно первый же маленький успех навсегда и губит самый микроскопический талант. Такие глупые люди, как Харлампий Яковлевич, являются чумой в искусстве, потому что, вместо трезвой правды и серьезной критики, только машут руками и кричать петухом. -- Дядя, Харлампия Яковлевича ты оставь,-- вступилась Буянка.-- Прежде всего, он на редкость добрый человек... -- Значит, очень уж угодил тебе? Ха-ха... Как немного нужно, подумаешь, человеку: похвали его, он и возмечтает о себе. Этак и Добрецов в угодники попадет! -- Что же, нужно быть справедливым и к Добрецову. Про него, кажется, много лишняго говорят... -- Ага, вон оно куда пошло! Поздравляю, ты начинаешь, действительно, подавать блестящия надежды... Для перваго раза произошла крупная размолвка, как бывало на даче. Иван Петрович опять кричал тонким голосом и размахивал руками, Колдунчик лаял, Карл Иваныч орал в своей клетке благим матом. -- Ты это говоришь из зависти!-- уверяла Буянка, раскрасневшись от спора.-- Может-быть, это и смешно говорить про себя, но я каждый раз переживаю на сцене свою роль... Талант прежде всего в искренности чувства, в его силе. Ты, например, ничего не чувствуешь и по себе судишь о других... -- Значит, Петлин чувствует больше и лучше меня? Благодарю... Слишком быстрые успехи Буянки приводили Ивана Петровича в искреннее негодование, как все незаслуженное. Старик слишком сильно любил племянницу, чтобы увлечься этой мишурой провинциальной славы. Был еще другой человек, который тоже не сочувствовал торжеству Буянки,-- водевилятник Чайкин. Открыто он ничего не высказывал, но его молчание было красноречивее слов. Нападки дяди Буянка обясняла себе слишком горячим участием и желанием добра, а поведение Чайкина являлось совершенной загадкой. Сама Буянка не начинала разговоров на эту тему. Встречаясь с Чайкиным на сцене, она только вопросительно смотрела ему прямо в глаза. Она стала замечать, что он точно старался ее избегать; по крайней мере, это ей казалось. Раз они встретились на репетиции в буфете. -- Здравствуйте, Елена Васильевна... -- Здравствуйте, Платон Егорович... Давненько мы с вами не видались. -- Как давненько? Слава Богу, каждый день встречаемся. -- Да, по службе... На даче я уже не живу, а переехала в город. -- К Ивану Петровичу? -- Нет, на свою собственную квартиру. Это гораздо удобнее. Кстати, могу сообщить и адрес, на случай, если вы вспомните про меня. Ах, как нехорошо забывать старых друзей... -- Вы это серьезно? А я не шел потому, чтобы просто не помешать вам. Я думаю, вы не знаете, как избавиться от непрошенных гостей. -- Вы про друзей артистов? Можете быть спокойны: для вас всегда найдется время. Чайкин церемонно поклонился, а Буянка пожалела, что сама вызвала этот разговор. Друзей у нея теперь, действительно, было достаточно, из того исключительнаго мирка, который складывается около каждаго театра из поклонников, почитателей, любителей и просто шляющихся людей. Ей "нанесла" визит даже сама m-me Ливаневская, жаждавшая видеть обстановку новой примадонны и кстати назначившая свидание в квартире Буянки своему новому другу Борщевскому. Само собой разумеется, что завернула также и Любовь Михайловна Моторина, грозная и торжествующая,-- она, в лице Буянки, праздновала косвенную победу над кружковцами, как и Петлин. Она приехала вместе с учительницей Лукиной, необыкновенно скромной и вечно конфузившейся особой. -- У вас была эта дрянь?-- спрашивала Моторина, не называя Ливаневской.-- Знаю, знаю... И вместе с Борщевским. Они в жестоких амурах состоять, И что, подумаешь, этой дряни нужно? Любопытство одолело.. На вашем месте, Елена Васильевна, я ея не приняла бы! -- Я лично против нея пока ничего не имею, Любовь Михайловна,-- ответила Буянка уклончиво.-- Приходится всех принимать, потому что... потому что так принято. -- Ну, это, матушка, вздор! А впрочем, все равно... Вот Ага?ьа Петровна тоже влюблена в вас. На стену девка лезет... Лукина окончательно переконфузилась и протестовала только умоляющими жестами, но воинствующая дама не унималась. Что же, полюбил -- не украл, чего тут краснеть? Буянка тоже чувствовала себя не совсем удобно. Она припомнила, что еще в театре заметила пару пристальных глаз, следивших за каждым ея движением,-- это была Ага?ья Петровна. Робкая учительница, действительно, влюбилась в Буянку. Это было странное чувство, какое иногда захватывает всецело именно такия пассивныя натуры. Ободренная первым визитом, Лукина стала навещать Буянку почти каждый день, поджидала ее в театральных коридорах и даже караулила на подезде, как влюбленный гимназист. В этой странной девушке проявилась необыкновенная энергия, какая бывает только у сумасшедших. Придет на квартиру к Буянке, сядет куда-нибудь в уголок и молчит, как убитая. Сначала это молчаливое присутствие стесняло Буянку, а потом она привыкла, как привыкают к новой мозоли. Впрочем, Лукина всячески старалась быть полезной: переписывала роли, возилась с Колей, следила за гардеробом Буянки и вообще оказывала массу чисто-женских услуг. Смешнее всего было то, что Ага?ья Петровна ревновала Буянку решительно ко всем, начиная с маленькаго Коли и кончая кутившим купцом Кожуриным. Выходили забавныя сцены. -- Вам трудно ходить ко мне каждый день,-- говорила ей Буянка.-- Переезжайте ко мне жить... И для вас и для меня удобнее. -- Нет... Я не могу,-- признавалась Лукина, опуская глаза. Она дошла до того, что подбирала брошенныя Буянкой ленточки и хранила их в особой коробке, как любовные сувениры. Но предложение Буянки даже обидело ее: разве к божеству можно так приближаться? Во время театральных разездов, когда Буянку ожидали поклонники за кулисами, в коридоре и на подезде, Ага?ьей Петровной овладевало ужасное волнение. Она шла за своим идолом с бледным лицом и стиснутыми зубами, как зверь, готовый броситься. Если устраивали какой-нибудь артистический ужин, пикник, или просто гости долго засиживались у Буянки, Ага?ья Петровна мучилась, как приговоренная к смерти. Если она не была участницей такого ужина, то ходила где-нибудь по тротуару, выжидая, когда уедет последний гость. Раз Добрецов вздумал подшутить над ней, но это кончилось для него очень плохо: Ага?ья Петровна наговорила ему крупных дерзостей. Трагикомическая история вышла у ней также с Петлиным из-за какой-то лишней редакторской фразы. Оставаясь с Буянкой с глазу на глаз, девушка обыкновенно молчала и старалась не смотреть на своего идола. -- Она когда-нибудь зарежет меня,-- шутила Буянка.-- У ней даже глаза делаются безумными... Поклонников у Буянки было столько, что она им давно потеряла счет. Были тут и богатые люди, привыкшие покупать даже любовь, были бедняки, молодые и старые, но сердце Буянки оставалось холодным. Ее возмущала эта шумная толпа, этот дешевый успех и главным образом то, что, когда она сидела прежде в партере, ее никто не замечал, а для этого нужно было выйти на подмостки. Мало ли и сейчас в партере и в ложах найдется женщин красивее ея, но их не замечают, как не замечали раньше ея. Дядя Иван Петрович был прав, хотя Буянка и бранилась с ним. Раз публика устроила Буянке шумную овацию. Шли "Блуждающие огни". Эта талантливая пьеса всегда волновала Буянку, и она испытывала неприятное нервное возбуждение. Для чего этот шум, крики, вызовы, когда ей все равно?.. Сознание, что она играла хорошо, всегда настраивало ее на грустный лад: она именно в эти моменты чувствовала себя особенно одинокой, потому что не с кем было разделить этот успех, эту радость. Раскрывалась старая рана, и по каплям сочилась свежая, кровь... В таком настроении Буянка возвращалась из театра домой. Поклонники были оставлены за флагом, а провожала ее одна Ага?ья Петровна. Еще дорогой Буянка заметила, что ея спутница точно сердится на нее, чего раньше она не замечала, и на этот раз не могла найти за собой никакой вины. -- Вы сердитесь на меня, Ага?ья Петровна?-- откровенно спросила Буянка, когда оне вдвоем пили чай в столовой. -- Да, сержусь...-- так же откровенно ответила девушка, глядя Буянке прямо в глаза.-- Я знаю, о чем вы думали все время, пока мы ехали из театра. Буянка вспыхнула: она, действительно, все время думала о Бурове, Ага?ья Петровна подслушивала ея самыя сокровенныя мысли... -- Голубчик, вы нездоровы,-- в шутливом тоне ответила Буянка.-- Вон и зрачки у вас расширены... Лукина осталась ночевать, а Буянка крепко притворила дверь своей спальни: она как-то инстинктивно начала бояться этой сумасшедшей.
XIII.
Маленький Коля оставался как-то в стороне, под надзором старой няни. Мать он видел только по утрам, т.-е. в одиннадцать часов, когда она еще в постели пила свой утренний чай. Обыкновенно в это время Буянка, прихлебывая из чашки, перечитывала какую-нибудь роль и машинально ласкала ребенка. Это отчуждение произошло как-то незаметно, сменив первую горячую привязанность почти равнодушием. Однажды дядя Иван Петрович строго заметил Буянке: -- Ты забыла о своем ребенке. Это нехорошо... Скажу больше: это гнусно. Буянка как-то испуганно посмотрела на дядю большими глазами, но ничего не ответила. Ей сделалось совестно, и она дня три няньчилась с ребенком. Но это настроение быстро соскочило с нея, заслоненное театральной поденщиной, хлопотами и дрязгами, а маленький Коля рос на руках няни. Если кто скорбел всем сердцем о судьбе покинутаго ребенка, так это дворецкий Сергей Иванович. Теперь он являлся на квартиру Буянки и без спросу увозил Николая Михайлыча к дедушке. Старик сердился на незаботливую мать и, когда Буянка появлялась в доме дяди, обходил ее строгим молчанием. Замечание Ивана Петровича было вызвано настоянием все того же Сергея Ивановича. -- Это не порядок, сударь,-- ворчал старик себе под нос.-- Дитё не виновато... Да. Эх, да что тут и говорить! Запуталась наша Елена Васильевна, как рыба в верше. Ребенок уже давно привык к старику и встречал его каждый раз радостной, светлой, детской улыбкой,-- это было лучшей наградой для Сергея Ивановича. Собственно говоря, в течение сезона Буянке театр с его закулисными дрязгами и все одними и теми же разговорами начинал уже надоедать, первое впечатление захватывающаго волнения сменилось ремесленным чувством. Одне бритыя актерския физиономии чего стоили. Буянка сама не могла бы дать себе отчета, из какого угла на мое пахнуло холодом, но это было так, и она поняла, отчего мужчины-актеры в большинстве случаев пьют горькую, а театральныя женщины интригуют и сплетничают. За стенами вот этого театра для них не осталось ничего, и они живут окружающей их мишурой и своего рода призраками. К каждом сидел невидимый обреченный человек, как в монахе. Были свои театральныя крысы, которыя настолько срастались с театром, что для них весь мир сосредоточивался под его крышей. Дойти до такого состояния Буянка, конечно, не могла, и ее по временам начинала глодать угнетающая раздвоенность: она теряла веру в себя, в театр, в искусство. Это было холодное чувство молчаливаго отчаяния, когда человек остается глух к самому теплому слову утешения или участия. "Умереть бы...-- думала Буянка, закрывая глаза.-- Но и тут фальшь: цветы, венки, некролог Петлина в "Курьере", вычурная надгробная надпись... Ложь, ложь и ложь, от колыбели до гробовой доски". Свободные вечера, когда не было спектаклей, Буянка проводила теперь у дяди. Там обычную публику составляли редактор Петлин и Добрецов. Обремененный старческими недугами, Иван Петрович всегда был рад этим гостям и усаживался сейчас же за карты. Если Буянки не было, играли втроем в преферанс, а с Буянкой устраивали генеральский винт. Положим, она играла скверно, но зато не обижалась, когда на нее накидывались все трое. Особенно неистовствовал Петлин, игравший хуже других. Он, как все плохие игроки, обвинял в своих промахах других. Раз в субботу они заигрались особенно долго. Петлин проигрался в пух и прах, "просандалив" шесть роберов. Буянка потихоньку зевала в руку, но Иван Петрович увлекся и не отпустил ея. В самый разгар игры к Буянке своей неслышной походкой подошел Сергей Иванович и шепнул ей на ухо: -- Николай Михайлович нездоровы... -- Что такое случилось? -- Жар-с... Маленький Коля играл в столовой с разгоревшимся личиком. Голова была горячая, глаза блестели. Буянка сейчас же увезла его домой, что очень разсердило Ивана Петровича. -- С этими бабами невозможно играть серьезно,-- ворчал старик.-- Ну что там такое случилось? Пустяки какие-то. -- Женское дело, Иван Петрович,-- защищал Добрецов.-- Мне эти театральные младенцы костью в горле сидят, а я молчу... Что поделаете: закон-с природы. -- Да ведь мы не кончили робера, Савелий ?едорович? -- Ах, милашка: женская часть особенная. -- И глупость тоже особенная. Ну что она бросилась, как угорелая? Разве этим поможешь... Наконец дети всегда хворают. -- Закон-с природы, милашка... Коля быстро расхворался, и Буянка не спала над ним всю ночь. На репетицию она явилась с теми же глазами, с какими ушла от дяди вчера. Как на грех, ею были взяты на три дня сряду ответственныя роли, отказаться от которых она не имела права. Приходилось играть, когда на душе скребли кошки. Буянка как-то сразу упала духом и мысленно обвиняла себя во всевозможных преступлениях: она бросила ребенка, забыла его... Эта последняя мысль убивала ее. Приглашенный доктор определеннаго ничего не сказал, но в то же время и не ободрял особенно:-- "Неизвестно, чем разыграется болезнь маленькаго джентльмена... Необходимо подождать, пока выяснится болезнь". За больным ухаживали Ага?ья Петровка и Сергей Иванович, и Буянке было совестно перед ними. Она даже плакала в своей уборной. -- Э, милашка, так нельзя,-- ворчал Добрецов.-- Публика не любит, когда примадонны выходят на сцену с красными от слез глазами. -- А если я не могу? -- Пустяки, милашка! -- Вы зверь, а не человек, Савелий ?едорыч!.. Так обращаются только с пожарными лошадьми. -- Знаю, милашка, все знаю: сам отец многочисленнаго семейства. -- Вы... вы можете, вы смеете говорить о своих детях, которых бросали на произвол судьбы? -- Что же из того? Я не хуже и не лучше других отцов, и только... Не нужно волноваться, милашка... Мы должны служить публике, а публика знать ничего не хочет о наших семейных радостях. Мы -- обреченные люди... Болезнь Коли не выяснялась, хотя ему делалось все хуже, и он быстро слабел. Буянка теряла голову, доктор пожимал плечами и поднимал густыя брови все выше. Много ли нужно этакому клопу? Да и сказать не умеет, что болит... Наступила масленица, когда шли двойные спектакли, утром и вечером. Буянка могла быть дома только ночью, усталая, разбитая, изнемогающая. Она с молчаливым отчаяньем следила за быстрыми шагами болезни и ломала руки от сознания собственнаго безсилия. Ах, там ждет публика, которую нужно развлекать, этот зверь, не знающий пощады... Бросить все, но ведь этим можно погубить всю труппу: масленица выручала Добрецова за весь год. И без того впереди голодный Великий пост и голодное лето, а тут еще расчет артисты получат неполным рублем. Добрецов отлично понимал, в какие железные тиски попала Буянка, и ни слова не говорил ей об ея обязанностях. Ведь и потерпеть-то всего какую-нибудь одну неделю, а младенец подождет... -- И лучше, если сам догадается умереть,-- разсуждал старый театральный волк про себя.-- Сладкаго-то немного быть незаконным сыном театральной девицы. Да и maman освободится от семейных радостей. Придавленная неожиданно налетевшим горем, Буянка не раз думала об отце Коли, который выбросил ее на улицу и забыл ребенка. Разве это справедливо? Он может спокойно спать, может прямо смотреть в глаза другим... Она, может-быть, и плохая мать, по делала свое дело, как умела. Эта мысль много ее подкрепляла. Только бы поскорее кончилась масленица!.. Боже, какия ночи переживала она сейчас, сидя у кроватки больного ребенка и прислушиваясь к праздничному шуму на улице! Все веселились и ликовали. Летели бешеныя тройки, заливались колокольчики, пьяная песня замирала где-то в морозной дали. Наступил и конец масленицы. Последний спектакль. Буянка ждала его, как своего избавителя. Завтра она опять будет свободна, как птица. Уйти от всех, спрятаться в своем уголке -- вот единственное, истинное счастье! В театр Буянка пришла, едва держась на ногах. Двойные спектакли и безсонныя ночи доконали ее. Ведь живут же другия женщины, которыя не знают проклятой службы. Как раньше Буянка презирала эту кисленькую, серую жизнь, так теперь завидовала ей. Но скоро все кончится, всего несколько часов. Добрецов только сжал плотно губы, когда увидал свою примадонну: нечего сказать, хороша будет "чародейка". Конечно, публика масленичная, полупьяная, но все-таки... -- Эх, милашка ты моя!-- пожалел Добрецов, качая своей головой,-- Ну, нечего делать: терпи казак, атаман будешь. Завтра на все четыре стороны... В средине второго действия в театре появился Сергей Иванович, бледный и растерянный. Он пробрался за кулисы и по дороге к уборной Буянки встретил Чайкина. Комик сразу понял, в чем дело, и остановил его за рукав. -- Что случилось, старина? Сергей Иванович только махнул рукой. -- Хорошо, ступай домой, а я устрою остальное... Сейчас нельзя останавливать спекталь. -- А ежели, например, упокойник? -- Да разве этим мы ему поможем? -- Сударь, побойтесь Бога... -- Завтра, завтра... Уходи отсюда, чтобы Елена Васильевна тебя не заметила. На эту сцену набежал Добрецов, зажал рот Сергею Ивановичу и вывел его из-за кулис. -- Милашка, нельзя...-- шептал Добрецов, разводя руками.-- Ангел мой, невозможно! Сама Буянка не предчувствовала разразившейся катастрофы. Уходя из дому, она была уверена, что больному лучше и что наступает благодетельный кризис. Хотя доктор и заявил в свое время о грозившей опасности и поднимал выше обыкновеннаго свои брови, но она уже привыкла к этим пожарным знакам. Ребенок стих, не метался и, когда она прощалась с ним, даже узнал ее, что она видела по выражению его глаз и по движению маленькой руки. Наконец разве Коля мог умереть, когда будут жить тысячи и миллионы других детей?.. Выйдя из театра, Сергей Иванович обругал и Добрецова и Чайкина театральными собаками, а сам решил попасть с другого хода. Он зашел с подезда артистов; а на сцену было еще два хода,-- один из коридора бенуара и другой через буфет. -- Дурака свалял я-то,-- ругался Сергей Иванович,-- прямо набежал на этого стрекулиста... Попытка проникнуть на сцену остававшимися двумя входами закончилась полной неудачей: дверь в буфет Добрецов запер на ключ собственными руками, а к двум другим дверям поставил капельдинеров с строжайшим наказом не пропускать на сцену "ни одного подлеца". -- Креста на вас нет!-- взмолился Сергей Иванович, когда очутился опять на улице.-- Ужо вот я Ивану Петровичу скажу, так он вам покажет коку с соком...
XIV.
Со смертью Коли порвалась последняя ниточка, связывавшая Буянку с прошлым. На первой неделе поста она переехала на дачу, чтобы скрыться от всех. Пусто было на даче, пусто и на душе, а слез не было. Буянка не жаловалась, не плакала, не требовала утешений. Иван Петрович по болезни вышел в отставку и тоже переехал на дачу, так что они устроились в том же порядке, как жили когда-то вместе. Сергей Иванович ужасно хлопотал, устраивая господ в старом гнезде. Попрежнему Карл Иваныч выкрикивал из своей клетки: "как? что? почему?", попрежнему Колдунчик лаял, и только недоставало обезьяны Форсунки. Она умерла при переезде из города на дачу. -- Николай Михайлыч очень уж любили ее,-- обяснил по-своему Сергей Иванович,-- вот и околела... Пословица такая есть: покойник у ворот не стоит, а свое возьмет... Те же гости посещали дачу, хотя весной дорога туда была самая убийственная. Попрежнему вечерами составлялся винт, причем Добрецов захватывал с собой Чайкина на случай, если Буянка отказывалась играть. -- Ты у меня в резерве, милашка,-- обяснял Добрецов.-- Сначала будешь играть за болвана, а потом, может-быть, помаленьку и в настоящие люди вылезешь. Иван Петрович разрушался на глазах, и Буянка со страхом думала о том моменте, когда земля безжалостно отнимет у нея последняго любимаго человека. Что тогда останется? Она боялась даже думать о будущем и чувствовала только, что с каждым днем все больше любит старика-дядю. Теперь она понимала в нем того неудачника, котораго раньше не замечала. Оставаясь вдвоем, они подолгу вели тихия, задушевныя беседы, как хорошие, старые друзья. -- Каждый день я просыпаюсь с мыслью: неужели жизнь уже прошла?-- любил говорить Иван Петрович.-- А ведь ежели серьезно разобрать, так, право, я и не начинал даже жить... И все так, Елена Васильевна. -- Просто, дядя, хандрите, и только. -- Нет, верно... Ведь это обидно наконец. Поживешь, так сама убедишься в этом. Я часто думаю о тебе... Вот я умру, и останешься ты одна-одинешенька. Мужчина еще может перебиться так-то по свойственному ему зверству, как я, например, а женщине трудно. Она вся вот в этом своем уголке, в домашнем тепле, в семейной обстановке... -- Что же мне делать? -- Что делать? Выходи замуж... -- Пробовала... -- Ну, то пустое, а ты по-настоящему., -- Я за Чайкина выйду... -- Что же, Чайкин хороший человек и, кажется, давненько ухаживает за тобой. -- Да беда в том, что я-то не люблю его... Не люблю, и все тут. Сердце не лежит, как говорит Сергей Иваныч... Чайкин в последнее время как-то избегал Буянки, и она забыла о его существовании. Он точно ревновал ее к сцене, как и Ага?ья Петровна. По переезде на дачу Чайкин сделался прежним Чайкиным и держал себя с обычной простотой, какая так нравилась в нем Буянке. Ей даже как-то странно было думать, что вот этот маленький человек может любить ее. Ага?ья Петровна бывала на даче редко: она не сошлась характером с Иваном Петровичем и опять поступила под покровительство m-me Моториной. Да и ревновать Буянку решительно было не к кому, и Ага?ья Петровна успокоилась. Правда, она очень внимательно осмотрела всю дачу, произвела ревизию в комнате Буянки и могла оставаться спокойной. Сейчас Чайкин сообщал Буянке все театральныя новости, которыя выкапывал из газет и разными, только ему одному известными путями. Раз он пришел и сообщил, что в Чащилов едет с первыми пароходами гастролирующая знаменитость -- Охотников. -- Вот Савелий ?едорыч будет беситься,-- обяснил Чайкин, между прочим.-- Ему эти гастролеры нож вострый... -- Да вы-то откуда это узнали? -- Сорока на хвосте принесла... Да и не все ли вам равно -- откуда? Важно то, что Охотников едет и будет у нас, а это верно. Добрецов поднял ужасный крик, когда узнал об Охотникове. Он совсем сбесился и сгоряча чуть не подрался с Петлиным, защищавшим гастролеров-знаменитостей. -- Небось, на четвереньках перед ним поползешь,-- язвил Добрецов.-- "Наш город осчастливил своим приездом знаменитый драматический артист Охотников..." Ну, признайся, поползешь? И гнусной лести наплетешь столько, что ни в какия ворота не пролезет? -- Я думаю, что каждый по-своему думает, Савелий ?едорыч. Такие гастролеры необходимы, чтобы познакомить публику, как играют настоящие артисты... -- Желал бы я видеть, как бы ты запел благим матом, если бы стал гастролировать со своей собственной газетой какой-нибудь столичный редактор... Ведь прямо надевай суму со своим "Курьером"" -- Мне не страшны конкуренты... -- А мне это нож... Понимаешь, последния крохи у нас отнимают эти столичные гуси. С жиру бесятся, а мы пропадай... Я думал несколько спектаклей после Пасхи поставить, чтобы дать кусок хлеба своим артистам, а тут чорт несет гастролера. -- Да ведь твоя же прямая выгода: ты ему сдашь театр за некоторую сумму, артисты твои у него же будут получать разовыя... а сколько выручит буфет? -- А самолюбие ты забыл, милашка? Конечно, публика глупа и бежит на каждое новое имя, а потом нам же в нос и будут тыкать этим Охотниковым... Мальчишка он и щенок, дутая знаменитость!.. Будет трепать и "Кина", и "Гамлета", и "Уриэля Акосту", а ты будешь расточать ему гнусную лесть. Это известие мало заинтересовало Буянку. Не все ли ей равно, кто едет в Чащилов? Театр оставил в ней ощущение тяжелаго похмелья, так что она старалась совсем не думать о нем. Ее еще наполняло ея молчаливое материнское горе, которым она не могла даже ни с кем поделиться. Мужчины все равно не поймут ея, а женщин у нея знакомых почти не было, за исключением все той же Ага?ьи Петровны и суровой m-me Моториной. В самом горе звучала какая-то фальшивая нота: ведь ребенок был незаконный, так о чем же плакать,-- вот что скажет ей практическая мудрость. Законныя матери имеют право оплакивать своих детей и требовать сочувствия, а не она. Ссоры Петлина с Добрецовым из-за ожидаемой знаменитости часто занимали Бунину больше, чем сам виновник этих ссор. Дяди Иван Петрович поддерживал Петлина, что еще более злило Добрецова. Чайкин отмалчивался и только раз заметил Буянке: -- Странно, что вас, Елена Васильевна, нисколько не интересует Охотников? -- Приедет -- увидим... А пока можно сделать такое предположение, что это такой же смертный, как и мы с вами. Мало ли дутых репутаций и фальшивых знаменитостей, как есть фальшивыя монеты и ассигнации. Кстати, кто он такой, этот Охотников? -- Зовут его Исаем Борисовичем, а по наружности... Одним словом, не русский. -- Вы его видали? -- На улице встречал, а на сцене не приходилось видеть. Во всяком случае, это большой артист, и меня удивляет, что вы, актриса, не интересуетесь им... -- Да ведь вы не признаёте во мне артистку! -- Я? -- Да, вы... Припомните ваше поведение во время сезона. Даже больше того: каждый мой промах доставлял вам удовольствие. Чайкину нравилось, когда Буянка сердилась,-- у ней выходило это так красиво-энергично. И теперь она смотрела на него так вызывающе своими потемневшими серыми глазами. К сожалению, в течение сезона она уже приобрела несколько казенных жестов, что портило "натуру". Чайкин, залюбовавшись ею, невольно улыбнулся, что окончательно
XV.
Гастроли Охотникова, рекламируемыя громадными афишами и целым рядом статей в "Курьере", привлекли массу публики. Добрецов рвал на себе волосы. Ведь вот идет же публика к какому-то заблудящему артисту, а у него полгода театр пустует. Нужно имя, известная помпа, а не искусство... Положим, что он лично не в убытке и оставшиеся в Чащилове артисты заработают малую толику, но тут было задето самолюбие стараго антрепренера. Какой-нибудь мальчишка и будет учить Добрецова!.. Нет, извините, молодой человек! Из-за Охотникова Добрецов в лоск разругался с Петлиным. -- Это разбойники, а не гастролеры!-- орал Добрецов:-- из-за них искусство падает... Буянка и Чайкин участвовали в гастролях Охотникова, который держался с ними, как со школьниками. Этот покровительственный тон возмущал Буянку до глубины души, но она решилась все перенести, чтобы только самой поучиться у настоящаго, патентованнаго артиста. -- Не нужно бить пудом там, где достаточно фунта,-- повторял Охотников свою любимую фразу.-- У вас, Елена Васильевна, слишком много энергии в игре, а истинный артист должен разсчитывать свои силы. Да, расчет -- в этом весь артист... -- Я буду стараться, Исай Борисович,-- с иронической ноткой по-школьнически отвечала Буянка.-- Мы ведь театральные кустари. Да и поучиться негде... Впрочем, и у вас не без промахов, как, например, в "Кине". Помните, сцена в таверне, когда вы выгоняете замаскированнаго лорда? Вы в самом горячем месте садитесь на стул и выкидываете ногой настоящий крендель... А Кин -- благородная натура, и в порыве своей возмущаемой гордости он не мог сделать такого водевильнаго жеста. Он должен выпрямиться и молча указать лорду дверь... Потом в Расплюеве вы первую сцену ведете на ногах, у самой рампы, тогда как избитому старику естественнее вести свой монолог, сидя в кресле. Ведь это трагический тип, когда Расплюев возмущается не тем, что его столько раз били, а тем, что его били боксом. У вас недостает простоты, необходимой в данном случае, как и во всех трагических ролях... -- Ого, да вы с ноготком, мадам!-- изумился Охотников, сеживая плечи.-- Что же, я согласен с вами и тоже буду стараться, как говорите вы мне... Между Буянкой и Охотниковым установились дружеския отношения. Что он такое -- она еще не знала. Его игра ей нравилась только вполовину, и она обясняла это себе тем, что не понимает многаго. С артистами он держался ровно, на дружескую ногу, хотя и не мог освободиться от покровительственнаго тона. Впрочем, в последнем были отчасти виноваты сами артисты, ловившие каждое слово Исая Борисыча, как откровение. Охотникова не было, а был Исай Борисыч. Буянке больше всего нравился у гастролера его голос, глубокий и полный, с такими мягкими нотами, просившимися в душу. Да, в нем было что-то, чего недоставало другим, хотя приходить в телячий восторг, как m-me Ливаневская, и не стоило. Оригинально преследовали теперь Буянку ея друзья, на время было успокоившиеся: они все начали ревновать ее к Охотникову. И Петлин, и Ага?ья Петровна, и Чайкин, и даже m-me Моторина -- все точно сговорились. Раньше, например, Петлин старался не замечать водевилятника Чайкина, а теперь они сделались друзьями. Все это доходило до смешного, так что даже сам Охотников обратил внимание на некоторыя странности. -- Вас стерегут, Елена Васильевна,-- шутливо обяснил он, глядя Буянке прямо в глаза.-- Но я-то не из тех, которые увлекают женщин, как вы и сами можете засвидетельствовать. -- Вы не любите женщин? -- Как вам сказать... Каждая женщина в себе самой видит героиню, а в мужчине требует героя. Согласитесь, что это не всегда возможно. Нет простоты отношений, потому что нет нормальных людей... Наше воспитание, обстановка, труд и даже самыя удовольствия создают таких героев неизбежно. Мне лично приходилось встречать несколько женщин, которыя нравились мне... Да. Но я не сделал ни одного решительнаго шага, чтобы понравиться им, потому что считаю себя решительно неспособным выносить женское иго. Я никого не обвиняю, но не желаю и обманывать самого себя миражами счастья. Все это говорилось так просто и убежденно, что Бунина начала интересоваться Охотниковым. Что он за человек, какое воспитание получил, из какой среды вышел, кто его друзья, какия у него привычки -- вообще, какое прошлое стоит за ним? Чащиловския дамы сходили с ума от красавца-гастролера, и Буянке как-то было совестно вмешаться в эту толпу даже мысленно. Кстати, он никогда и ничего не сказал ей об ея сценических достоинствах, за исключением нескольких мелких замечаний. Это ее бесило, но спрашивать самой ей не хотелось. -- Это очень умный господин,-- заметил Иван Петрович, разговаривавший с Охотниковым всего раза два.-- С перваго слова заметно... Да и образование наконец есть, него недостает прежде всего и после всего нашим артистам. Всех спектаклей было десять. Охотников уезжал. Перед отездом он опять явился с визитом на дачу и остался на целый вечер, хотя "его дни в Чащилове уже были сочтены", как острил Петлин,-- гастролера приглашали всюду нарасхват, так что, действительно, у него не оставалось ни одного свободнаго часа. Целый вечер, отданный поездке на дачу, польстил Буяике, и она ужасно волновалась, ожидая от этого визита чего-то особеннаго. В ней опять проснулась неудовлетворенная жажда какой-то иной жизни и позывы в неведомую даль. Ведь ее здесь решительно ничто не связывало, кроме больного старика-дяди, который, во всяком случае, не стал бы ее удерживать. А Чащилов ей совсем опротивел: неужели целую жизнь прожит в этом медвежьем углу и даже не посмотреть, как живут другие люди? Так, как она жила,-- нельзя жить: это похоронить себя заживо... Добрецов, Петлин и Чайкин явились раньше Охотникова, и их присутствие раздражало Буянку. Им-то что нужно? Только будут мешать и, наверно, не дадут сказать слова. Это возмутительно!.. Петлин вперед говорит: "наш Исай Борисович",-- что за амикошонство? Болтуны провинциальные, и больше ничего. Когда приехал Охотников, Буянка чувствовала себя очень скверно -- она была раздражена на всех. За чаем Петлин не утерпел и спросил: -- А как вы полагаете, Исай Борисович, относительно Елены Васильевны? Это общая наша любимица... -- Я не знаю, будет ли интересно самой Елене Васильевне знать мое мнение,-- уклончиво ответил Охотников, ласково взглянув на хозяйку.-- Навязываться со своим мнением как-то неудобно... -- Моя роль давно определена дядей в двух словах: чащиловская примадонна,-- не без горечи ответила Буянка.-- Потом, я не понимаю подобных разговоров вообще, потому что в глаза говорить правду но принято... Она была очень хороша в этот момент, хороша своей затаенной внутренней энергией, вибрацией голоса, взглядом потемневших глаз, всей фигурой. Охотников ловко переменил тему и заговорил вообще о новых веяниях в искусстве. Больным местом сейчас являлась обстановка пьес, убивавшая простоту недавняго добраго времени. Публика идет смотреть декорации и костюмы актрис, а не пьесу. Даже есть обстановочныя пьесы, от которых один шаг до феерии. Действующими лицами на сцене являются настоящия лошади, настоящие верблюды и даже слоны, настоящие паровозы, колбасныя лавки, фонтаны, дебаркадеры железных дорог, настоящий шелк и бархат, а в придачу к этому идут уже артисты. Это крайне опасный путь, который грозит деморализацией сцены, той сцены, на которой Шекспир ставил свои пьесы при сальных огарках. -- Верно, collega,-- соглашался Добрецов.-- Даже настоящих собак вытаскивают на сцену... А между тем я, например, всегда лаял за сценой сам, когда это требовалось по ходу действия. -- Вот видите...-- с улыбкой ответил Охотников.-- Я вас вполне понимаю, Савелий ?едорович. Буянка едва дождалась, когда кончится чай, и она незаметно увела Охотникова в сад. Весна только начиналась, и дорожки были усыпаны еще прошлогодним сухим листом. Зеленая мягкая травка пробивалась только кое-где, да цвели желтоватыя лесныя анемоны. Пахло горьким ароматом настоящаго весенняго леса, и Охотников вдыхал его полной грудью с особенным удовольствием. -- Вот что, Елена Васильевна,-- заговорил Охотников первым, прерывая неловкое молчание.-- Вы не спрашивали, а я ничего не говорил... Но теперь, перед отездом, могу сказать вам откровенно, что вам оставаться чащиловской примадонной просто грешно. В вас есть искренность, есть правда, а это такое сокровище, которое быстро заигрывается на маленьких сценах под руководством таких ценителей, как Петлин или Добрецов. Мой совет: уезжайте отсюда... -- Куда?-- тихо спросила Буянка.-- Я сама много раз думала об этом и ничего не могла придумать... -- Хотите, я вам помогу? Я понимаю, что ваше самолюбие может оскорбиться этим предложением, но ведь не все же люди думают только о себе... Себя самого я не желаю выставлять образцом добродетели, тем более, что в данном случае я хлопочу более всего о самом себе: мне доставит большое удовольствие видеть вас настоящей артисткой. Буянка молчала. Он взял ее за руку и старался заглянуть ей в глаза. Они, молча, шли все дальше и дальше. "Он меня подманивает, как комнатную собачку",-- думала она с непонятным для самой себя упрямством. В ней вдруг зародилось страшное недоверие к нему, к его хорошим словам, к безупречным манерам, ко всему,-- чем он ей нравился. Это было темное органическое чувство, охватившее ее с безотчетной силой. Ведь те маленькие провинциальные артисты, с их недостатками и пороками, лучше уже по одному тому, что они все на виду. -- О чем вы задумались, Елена Васильевна? -- Я боюсь вас, Исай Борисович... -- Вот как... Благодарю, не ожидал! Последнюю вульгарную фразу он сказал уже совсем другим тоном, прищурив глаза и сжав губы. Вся "хорошесть" точно слиняла с него. -- Да, боюсь,-- повторила тихо Буянка.-- Я отлично представляю себе тех женщин, которым вы уже говорили то же самое, что сейчас высказали мне... "Искренность, правда..." -- да? Оне вам верили и шли за вами, а потом вы отыскивали следующий номер искренности... Я вижу это по вашим глазам, по той излишней самоуверенности, с какой вы относитесь к женщинам, по вашему самодовольному тону... "Вот так влетел..." -- охнул про себя Охотников. -- И знаете, Исай Борисович, мне обидно за вас,-- продолжала Буяпка уже с азартом:-- обидно за вашу талантливость, за ваше исключительное положение, за искусство, наконец. В нас, маленьких людях, живет неискоренимая вера в исключительных людей, с которыми мы связываем все лучшее, чистое, святое... До этого разговора я именно так верила в вас, а сейчас вижу, что вы свое имя не носите с гордостью, а тащите, как приманку. -- Довольно, Елена Васильевна: вы правы...-- печально согласился Охотников.-- Да, вы угадали. Ну что же, легче вам от этого? Вы довольны?
XVI.
Буянка уехала с Охотниковым. Случилось это как-то совсем вдруг, так что Иван Петрович только развел руками. Сама же нападала на Охотникова, сама отыскивала в нем разные недостатки и вдруг свернулась. Перед отездом у дяди с племянницей произошла жаркая стычка, причем Буянка уже защищала Охотникова. -- А я ему не верю, этому накрахмаленному премьеру!-- кричал Иван Петрович.-- Нисколько не верю... Он весь фальшивый и, что опаснее всего, прилично-фальшивый. -- Да ведь это только одно предположение? Ни вы ни я не знаем Исая Борисыча. -- А что ты раньше говорила? а? Одно имя чего стоит... Из жидов не из жидов, из поляков не из поляков, а просто какой-то оборотень. -- Прекрасная логика: если человек ничего дурного не сделал, так сделает. Это называется разсуждать по-бабьи! Человек предлагает мне учиться... Это редкий случай, что я могу воспользоваться советами опытнаго и талантливаго артиста. Наконец, возьмем самое худшее: что он может сделать мне дурного? -- Знаем мы этих господ опытных артистов!.. Этот намек на Бурова бросил всю кровь в голову Буянке. Да, она была глупа, как пробка, но она дорого заплатила за свою ошибку, и, кажется, это достаточное ручательство за то, что вторая подобная глупость не повторится. Несмотря на частые споры и взаимныя недоразумения, Иван Петрович еще в первый раз позволил себе подобный намек на прошлое. Эта деликатность старика всегда обезоруживала Буянку, а теперь она уже ничем не сдерживала себя. -- Да, я любила Бурова,-- повторяла она с ожесточением.-- Да, он бросил меня... Да, у меня нет того будущаго, на какое в праве разсчитывать другия девушки. Что же из этого следует? Разве я кого-нибудь обманула? Разве я солгала кому-нибудь? Если нет мужчин, которым можно довериться, если нет сердца, которое не обмануло бы вас... Дядя, милый, ведь ты забываешь, что я молода, что я жить хочу!.. -- Вот это-то я и хотел тебе сказать, что в молодости главная опасность... Положим, что этот недостаток у женщин проходит быстро, но мы говорим о настоящем. Не верю я твоему Исаю Борисычу!.. -- Он столько же твой, сколько и мой... Я хочу учиться, я хочу видеть настоящих артистов, жизнь людей... Что же мне осталось? Ну, скажи! что?.. -- Разве я оракул, чтобы отгадывать будущее? -- А я тебе скажу, что,-- отравиться... Да. Теперь понял? Разве я не понимаю, что так жить, как я жила, невозможно, что, наконец, порвалась последняя нить, которая привязывала меня к жизни... Я -- лишняя. Когда тебя не будет, куда я пойду со своим одиночеством? Ты думаешь, для меня все в том, чтобы сделаться чащиловской примадонной? Жестоко ошибаешься... Мне мои дешевые успехи уже надоели, и я не хочу жить фальшивой монетой. -- Слова, слова, слова!..-- грустно повторял Иван Петрович, покачивая своей седой головой в такт азартной речи Буянки. Но этим дело не ограничилось. Следующим номером явился Добрецов, который молчал до последняго момента. -- Вам-то что от меня нужно?-- довольно резко спросила Буянка, когда Добрецов приехал к ней прощаться. -- Напомнить о себе заехал, Елена Васильевна,-- с необычной для него кротостью ответил старый театральный волк.-- Вот вы на большую дорогу выходите... да. Что же, большому кораблю большое и плавание. Да-с... Обо всем позаботились вперед, милашка, и себя не забыли, а только вот нас-то и обошли. Впрочем, что же, не вы первая, не вы последняя!.. Всех туда тянет, где и слава, и деньги и шум, а мы будем здесь дотягивать свою гарнизонную службу. -- Все-таки не понимаю, что вам от меня нужно, Савелий ?едорыч? -- Ничего-с, Елена Васильевна... У нас свой воз, а у вас свой. Когда я был молод, то и меня тянуло туда, но я воздержался: мне вот здешнее-то дорого-с. Да... Кто без меня-будет гг. артистов пропитывать? Плох Добрецов, и плут он, и ругатель, а без него тоже нельзя. Залетные-то гости не надежны: сегодня здесь, завтра там, а Добрецов останется. Да-с... -- И только? -- И только. Добрецов останется на своем посту и умрет, как водовозная кляча в своих оглоблях... Буянке показалось, что Добрецов чего-то не договаривает и что в его тоне с ней чувствовалась какая-то новая нотка. Ей безотчетно сделалось жаль старика-дядю и неугомоннаго редактора Петлина. Последний успел забыть о своих нежных чувствах к Буянке, потому что они были заслонены горделивым сознанием того, что это он предсказал ей блестящую артистическую будущность. -- Вот посмотрите, как мы развернемся там...-- ораторствовал он, размахивая руками.-- Елена Васильевна, вы припомните провинциальнаго редактора, который всегда гордился вами. Чайкин и Ага?ья Петровна ничего не говорили, но их молчание было красноречивее всех слов. Жаль было и попку Карла Иваныча и собаку Колдунчика, но что поделаешь?.. -- Дальние проводы -- лишния слезы,-- решил Охотников, назначив день отезда. До первой станции провожал Буянку один Сергей Иванович, который привез от нея общий поклон. Старик хмурился и молчал, несмотря на все разспросы. Что же тут было говорить, уехала и все тут. Первые месяцы о ней не было ни слуху ни духу, точно в воду канула. Первую весточку о Буянке принес на дачу все тот же Петлин, вырезавший из газет заметку о гастролях Охотникова на юге России. Фамилия Лохмановой-Голынец упоминалась только между прочим, как дополнение к путешествующей театральной звезде. -- Это первые опыты, а до сезона еще далеко,-- обяснял Петлин ничего не значившее известие.-- Артисты сбиваются в кучки осенью, как перелетныя птицы, тогда и мы увидим, к какому стаду пристала наша Буянка. Осенью Петлин усиленно разыскивал в театральных анонсах имя Буянки и не находил. Ошибка заключалась в том, что он искал его рядом с именем Охотникова. Буянка потерялась окончательно. Иван Петрович сильно встревожился и старался совсем не заводить о ней речи. Ну, отчего она не написала ему ни одной строки? Неужели это так трудно, тем более, что она знает, как ея молчание тревожит больного и стараго дядю. По ночам на Ивана Петровича нападал иногда какой-то суеверный страх; уж не сделала бы над собой чего-нибудь она, эта эксцентричная и крайне искренняя голова? Но ведь тогда можно бы знать через газеты, что и как, а пока в газетах о Лохмановой-Голынец ни слова. Настал октябрь. Труппа Дсбредова открыла свой зимний сезон. Из прежняго состава оставался один Чайкин, да еще поступила на выходныя роли Ага?ья Петровна. -- У этой милашки таланта ни на грош,-- говорил про нее Добрецов.-- Но нам нельзя без хорошеньких рожиц... Каши маслом не испортишь. Поп и комик мой голову повесил: мрачный, мерзавец, сделался. В конце октября Чайкин заявился к Ивану Петровичу на дачу,-- старик жил на ней безвыездно,-- и с торжествующей таинственностью подал письмо. -- От Буянки?-- изумился Иван Петрович, не веря собственным глазам.-- Что же она такое пишет? -- Читайте... Вооружившись очками, Иван Петрович с трудом разобрал небрежно написанное письмо, в котором Буянка сообщала, что "служит" на одной из частных столичных сцен под новым псевдонимом Ривольской. В приписке она спрашивала о здоровье дяди,-- это, повидимому, была главная основа всего письма. -- Да, теперь понимаю...-- вслух думал Иван Петрович, перечитывая письмо.-- Она не хотела выступить под своей фамилией чащиловской примадонны и захотела создать себе новое имя. Да, артистическая гордость... А вы, Платон Егорыч, ничего не слыхали о Ривольской? -- Нет, читал в одной театральной газетке, что это новая артистка, которая пользуется большим успехом. Ей даже предсказывали будущее... -- А Петлин-то, Петлин-то в каких дураках остался!-- от души смеялся Иван Петрович.-- Он ищет Лохманову-Голннец, а от нея давно и след простыл... Ха-ха! Ловко... Старик не досказал одного, именно, что молчание Буянки обозначало и то, что она ошиблась в Охотникове, но не хотела об этом ничего говорить. Обойти этот вопрос молчанием в письме к дяде было неудобно, вот она и пишет Чайкину, как нейтральному лицу, которому ни до чего дела нет. Что же, этого следовало ожидать, и только нужно удивляться, как это ему раньше не пришло в голову. Буянка иначе и поступить не могла, насколько она еще осталась Буянкой. Незадолго до Рождества, когда дни начали уже прибывать "на воробьиный скок", Сергей Иванович ранним утром несколько раз на цыпочках подходил к спальне Ивана Петровича, прислушивался, не проснулся ли барин, и опять отходил. Было еще темно, и в столовой горела стенная лампа. В двух комнатах уже топились печи, как велось издавна, чтобы печи были истоплены, когда барин проснется. По зимам для них это первое удовольствие, чтобы в комнатах было жарко. Сергей Иванович сегодня особенно усердствовал и накалил печи до невозможности. Время от времени он на ходу крестился и бормотал себе под нос: -- Дай Ты, Господи! Охрани, Владычица небесная... А барин как на грех разоспался дольше обыкновеннаго. Старик наконец не утерпел, подошел к двери спальни и осторожно кашлянул: куда ни шло -- семь бед, один ответ. -- Ты с ума сошел?-- послышался недовольный голос Ивана Петровича.-- Чего сапожищами-то своими стучишь, точно лошадь, которую подковывают? -- Сударь... -- Я вот тене покажу такого сударя... Барин обругался форменно, а заснуть во второй раз не мог. Послышалась зевота, старческое кряхтенье и опять брань, но уде добродушная, так, для фасону. Сергей Иваныч даже улыбнулся в руку, стоя у двери. -- Эй, Сергей Иваныч... -- Сейчас, сударь! Когда Сергей Иванович вошел в спальню, на ночном столике уже горела свеча. Ивану Петровичу стоило взглянуть на вернаго слугу всего один раз, чтобы понять, что случилось что-то необыкновенное: старик весь так и сиял... Сначала это даже немного точно обидело Ивана Петровича: чему обрадовался старый дурак? Но потом он сам почувствовал себя тоже весело и, как бы между прочим, спросил: -- Что случилось-то? Уж не именинник ли ты сегодня?.. -- Помилуйте, день ангела моего пятаго июля справляю, сударь... Оглядевшись, Сергей Иванович на цыпочках подошел к самой кровати и прошептал: -- Приехали-с... -- Кто приехал? -- Оне-с... Слушаю этак около пяти часов, будто колокольчик в лесу дрогнул... Кому бы к, нам быть в такую пору? Ну, прислушался... Ближе, ближе... Я вскочил, накинул живой рукой шубенку, а к крыльцу уж подкатила этакая кибиточка. Выскочил я на крыльцо, гляжу и собственным глазам не верю: Елена Васильевна собственной персоной. Ей-Богу!.. Вас не приказали будить и сами сейчас спать. И сейчас спят... -- Тише ты, чего рот-то разинул!.. Сергей Иванович закрыл рот обеими ладонями и даже затаил дыхание.
XVII.
Буянка вернулась в Чащилов навсегда. Она ничего не разсказывала, не жаловалась и не делала никаких предположений относительно будущаго. Иван Петрович, по свойственной ему деликатности, ничего не разспрашивал, как будто ничего особеннаго не случилось. Время от времени на даче появлялись старые друзья, сама Буянка не хотела никуда носа показывать, счастливая тем, что у ней есть свой угол. Из старых знакомых не приезжал пока один Чайкин, занятый в театре утром и вечером. Буянка послала ему наконец записку. Чайкин приехал вместе с m-me Моториной. Эта почтенная женщина была в ужасном волнении, так что несколько времени не могла выговорить ни одного слова, а только махала руками. -- Уж вы здоровы ли, Любовь Михайловна?-- спросила ее Буянка. -- Нет, вы представьте себе, Елена Васильевна, тихоня-то наша... а?-- заговорила Моторина, захлебываяс.-- Нет, я не могу говорить... Вот Платон Егорыч скажет... А я-то, дура, с ней няньчилась! Можно ли так ошибаться в людях в мои годы? Никогда, никогда не прощу себе этого случая... Вчера встретила на улице Ливаневскую... Она уж бросила Борщевскаго и теперь раскатывает по всему городу с Косульским,-- это их кружковский премьер. Хорошо... Повстречалась со мной, взглянула, и сейчас этакая улыбка... У, мерзавка!.. Думает, что я ничего не вижу и не понимаю... -- Любовь Михайловна, я все-таки ничего не понимаю,-- заявила Буянка. -- Ах, я не могу...-- томно проговорила Моторина, закрывая глаза.-- Понимаете, мне просто совестно. Платон Егорыч, разскажите вы... Мужчины ведь умеют в форме шутки разсказывать всякия гадости. Но моему мнению, женщина, посвятившая себя искусству, не должна прикасаться к мужчине... Да, не должна!.. Она должна высоко держать знамя своей независимости... В будущем -- о, я в этом убеждена!-- артистки организуют совершенно замкнутый кружок, в роде весталок, с обетом целомудрия. Да, это единственное условие, при котором только возможно отдать себя всю беззаветно искусству. Самый лучший мужчина в конце концов все-таки порядочная свинья... Excusez du peu, Платон Егорыч, хотя вы и мужчина. Нет, скромница-то наша... а?.. -- Ага?ья Петровна?-- сделала догадку Буянка. -- Ах, я не могу слышать этого имени... Говоря между нами, у меня был отличный план: помните Александра Иваныча Фукина? Ну, так вот была бы отличная парочка... Я смотрю на мужчин, как на печальную необходимость. Да... И кто бы мог подумать?.. Старый развратник, о котором говорить даже неприлично, насказал этой дурочке всяких нелепостей: "у вас, милашка, талант", "я вас выведу в люди" и т. д. И она поверила, и теперь... Нет, я не могу!.. -- Одним словом, Ага?ья Петровна сошлась с Добрецовым,-- обяснил наконец Чайкин сконфуженно.-- Ничего в этом особеннаго нет, по крайней мере, для нас... -- Мне до других дела нет,-- спорила Моторина,-- но эта тихоня... кто бы мог подумать? Наконец какое мое положение, и в какон положении Александр Иваныч? Она -- артистка, она, которая не умеет сказать двух слов... Занятая своими мыслями, Моторина даже не спросила Буянку, надолго ли она приехала, где была и что думает делать. Этот комический эпизод опять сблизил Буянку с Чайкиным, и они даже переглянулись. -- И знаете, кто напел этой дуре в уши: "талант! ах, какой талант!"?-- спрашивала Моторина после небольшой передышки.-- Наш редактор, Харлампий Яковлевич... Да я ему глаза выцарапаю, только попадись он мне!.. Он будет знать... У меня тоже талант! Любовь Михайловна явилась и исчезла, как буря. Она только на одну минутку завернула к Ивану Петровичу в кабинет, чтобы сказать ему несколько теплых слов. -- Матушка, да ты сбесилась?!..-- обругал ее старик.-- К Пастеру надо всех вас отправить... Чайкин остался обедать, а Буянка называла его "печальной необходимостью", как Моторина окрестила всех мужчин. Иван Петрович хохотал над этой кличкой до того, что в дверях столовой показалось встревоженное лицо Сергея Ивановича. -- Вы это что же нас-то забыли, безсовестный человек?-- упрекала гостя Буянка.-- Сознайтесь, ведь вам немножко совестно, печальная необходимость? Только после обеда Чайкин вспомнил, что сегодня у них назначена репетиция, и что Добрецов теперь рвет и мечет. Э, нашлепать и на Добрецова: все равно штраф платить. Он опять чувствовал ту предательскую теплоту, с которой не хотел разстаться. Он сидел и смотрел на Буянку, которая что-то такое ему разсказывала, а он ни слова не понимал и только растерянно улыбался. -- Ведь Любовь Михайловна права,-- говорила Буянка,-- я с ней совершенно согласна... Это грустная правда, но тем не менее правда. Я поставила крест на свою артистическую карьеру, именно потому, что... Послушайте, да вы не слушаете меня, печальная необходимость?.. Кому же я говорю: в пространство?.. Вы читали когда-нибудь, как монахи прежде образа писали? Наложит на себя пост, молится, исповедуется и только потом приступит к работе... Это и есть искусство. Нужно всю душу в него вложить и чистую душу... Газетчики смеялись над одной опереточной актрисой, которая молилась в своей уборной, прежде чем выйти на сцену Прекрасною Еленой. Но я ее понимаю... Тут дело не в окладах жалованья, не в рецензиях, не в аплодисментах, а в собственном сознании. Должны быть жрицы в искусстве, а не женщины, которыя продают себя дороже или дешевле. Где искусство меряется деньгами, там его нет... Нет, вы сегодня неспособны слушать меня!.. Вечером приехал Петлин и был встречен общим смехом. -- Вот ужо задаст тебе Любовь Михайловна,-- травил его Иван Петрович.-- Будешь знать, как открывают новые таланты. Она меня по пути чуть не отдула... -- Что же, я, кажется, ничего не сделал, господа?-- смешно оправдывался редактор. А что касается Ага?ьи Петровны, так это... гм... как это сказать? Одним словом, я тут решительно ни при чем... С возвращением Буянки жизнь на даче приняла самый оживленный характер. Даже появилась раз сама Ага?ья Петровна в сопровождении, конечно, Добрецова. Она отнеслась к Буянке самым строгим образом и, между прочим, спросила, что делает здесь Чайкин,-- он совсем испортился и пропустил уже две репетиции. -- Да, милашка, загулял,--подтвердил Добрецов, ужимаясь и подмигивая. -- Целых две репетиции, это ужасно!-- говорила Буянка, покачивая головой.-- Уж не сошел ли он с ума?.. Ведь это нынче принято. -- Он делается просто ужасным человеком,-- продолжала Ага?ья Петровна.-- Реплики перепутывает, как-то глупо улыбается, когда начнешь с ним говорить... -- Вообще идол,-- подтвердил Добрецов.-- А мы его штрафиком, милашку, прикроем... штрафиком. Это иногда образумляет... Вот что, Елена Васильевна, а мы к вам по делу: сейчас вы свободны... публика вас любит... -- Ну, я кончила, Савелий ?едорыч,-- смущенно ответила Буянка.-- И очень устала... -- Ну, это вздор, милашка... -- Нет, не вздор... Отказ был решительный и безповоротный, так что Добрецов и Ага?ья Петровна имели полное основание обидеться. Так искренно обрадовавшийся возвращению Буянки Сергей Иванович ходил хмурый и недовольный. Иван Петрович положительно терпел от него притеснения, но молчал, покоряясь своей доле. Особенно брюзжал Сергей Иванович, когда на дачу приезжал Чайкин,-- старый дворецкий просто ненавидел водевилятника, точно тот хотел что-то украсть и только ожидал удобнаго момента. Однажды Сергей Иванович заявился утром в кабинет к Ивану Петровичу и заявил прямо, что он больше не слуга. -- Это еще что за глупости? -- А уж, видно, так, сударь... Стар я стал, самому пора на отдых. Будет, послужил... -- Глупости! -- Нет, уж увольте. Не согласен, и все тут... -- Да говори человеческим языком, а не тяни из меня жилы. -- Что же тут говорить: только слепой не видит. Не сегодня -- завтра, а Елена Васильевна закон примут с этим стрекулистом... Да. А я не согласен. Претит. Не по себе дерево выбрал... -- Да нам-то какое дело до них? -- Вы про себя как знаете, а я не согласен, сударь... Иван Петрович позвал Буянку и потребовал обяснений. Сергей Иванович переминался у дверей, опустив стыдливо глаза. -- Правда это?-- спрашивал Иван Петрович дрогнувшим голосом.-- Да...-- тихо ответила Буянка.
– ----
Ровно через год Охотников приехал опять на летния гастроли в Чащилов. На пароходной пристани его встретил Буров, служивший в труппе Добрецова. Старые знакомые обнялись и расцеловались. Вечером они сидели в гостинице "Париж" и пили красное крымское вино, как и следует премьерам. -- Знаешь новость: Ривольская вышла замуж,-- сообщил, между прочим, Буров. -- Ривольская? Позволь, фамилия, кажется, знакомая... -- Еще бы! Она теперь m-me Чайкина... ха-ха!.. А тебе стыдно забывать свои маленькия увлечения... Тогда увез ее и... Ну, одним словом, я не охотник до семейным тайн, а ты все-таки порядочная свинья. -- Позволь, да ведь это Буянка? Она же Лохманова-Голынец? -- Прежде всего я скромен в таких делах, и всякое женское имя для меня священно... -- И для меня тоже. Но это все вздор... Я с ней немножко был знаком когда-то. Гм!.. Пауза. Бутылка опустела и заменена новой. Лица раскраснелись. -- Вот что, Исай Борисыч, сделаем ей завтра визит?-- предложил Буров. -- Это еще что за фантазия!.. -- Нет, серьезно... Мы с тобой люди без предразсудков и не будем ревновать Елену Васильевну, а мне ужасно хочется взглянуть на Чайкина в роли мужа. -- Зачем же ставить человека в неловкое положение? А впрочем, мне все равно, едем... На другой день утром они катили за город, на дачу. Одряхлевший Сергей Иванович не узнал Бурова и провел гостей в залу. -- Нам Платона Егорыча нужно видеть,-- повторял Буров. Хозяин не заставил себя ждать. Его появление было встречено снисходительными улыбками и переглядыванием. Чайкин сначала покраснел, а потом побелел. -- Что вам угодно?-- спрашивал он, не двигаясь от дверей. -- Как что: в гости приехали старые товарищи. У Чайкина захватило дух, и он молча указал на дверь. Но непроспавшимся премьерам показалось это так смешно, что они продолжали сидеть. -- Нас, кажется, просят удалиться?-- заметил Охотников.-- Но прежде я желал бы видеть Елену Васильевну... -- Вон!..-- крикнул на них Чайкин, топая ногами. На этот крик послышались легкие шаги, и в дверях столовой показалась Буянка. Гости поднялись со своих мест, как и следует благовоспитанным людям. Буянка посмотрела на них, потом на мужа и скрылась. -- Вон, мерзавцы!..-- орал Чайкин, не помня себя от бешенства. -- Молчи, щенок!-- крикнул ему Буров и погрозил пальцем. В этот момент где-то в соседней комнате раздался глухой стук. -- Ну, это семейное счастье началось,-- заметил Охотников, шагая в переднюю. Когда Чайкин вбежал в столовую, он чуть не запнулся на лежавшую на полу Буянку: она лежала с простреленной головой. Попугай Карл Иваныч неистово выкрикивал из своей клетки: "как? что? почему?". Оставить комментарий Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович ([email protected]) Год: 1880 г.