Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
Двое мюридов, стоявших у дверей, вышли. Спустя минуту-другую выстрелы смолкли. В саклю вошел пленный казак.
— Слушаю тебя, имам, — он почтительно поклонился.
— Как тебя зовут?
— Александр.
— Значит, Хасан, — уточнил Гази-Магомед. — Как дела с убитыми русскими?
— Закапываем.
— А теперь, Хасан, от мертвых перейдем к живым. Здесь рядом в сакле отбивается от моих мюридов русский солдат, один, а нас много… Храбрые люди, подобные львам, редки, и убивать их надо только в крайних случаях. Этот русский — храбрец, да простит аллах ему кровь правоверных,
Казак нерешительно шагнул было к двери.
— Имам! — сказал он. — Я знаю этого человека. Это не простой солдат, это разжалованный, из тех, которые пошли пять лет назад противу нонешнего царя… в декабре месяце.
Гази-Магомед с любопытством слушал его.
— Он офицер из дворян. Его разжаловали в рядовые, — подбирая подходящие слова, чтобы его поняли мюриды, продолжал казак.
— Тем более нужно сохранить жизнь этому человеку, — тихо произнес имам. — Я знаю, зачем эти люди бунтовали против Миколай-падишаха. Они хотели своему народу добра, они хотели освободить его от рабства. Аллах не помог им, и царь потопил в крови хорошее дело этих людей. Шамиль, пойди вместе с Хасаном, убеди русского сдаться. Мы сохраним ему жизнь и его веру…
Шамиль и казак вышли из сакли.
— И среди русских есть люди достойные, с которых можно брать пример.
Мюриды молчали, хотя было видно, что слова имама некоторым пришлись не по душе.
Со стороны крепости опять громыхнуло орудие, забили барабаны, и снова орудийные выстрелы слились с ружейной пальбой.
— Идем к воинам! — поднимаясь с места, предложил Гази-Магомед.
Коноводы подвели копей, и конная группа человек в двенадцать с развернутым зеленым знаменем газавата рысью вынеслась за околицу Андрей-аула.
Майор Опочинин, обойдя роту, занимавшую подступы к крепости, прошел к стрелкам-охотникам, поговорил с ними, проверил наличие запасов пороха и пуль, побеседовал с фальконетчиками и, дав указания, как быть, если горцы пойдут в атаку, вернулся в крепость.
— Ворот не запирать до тех пор, пока в случае неустойки во внутрь не отойдут все солдаты. Полуроте егерей и спешенной сотне моздокских казаков при единороге, трех фальконетах и ракетнице прикрывать отход пехоты от валов и рва, — пояснил он боевую задачу капитану Тушнову, командовавшему боевым участком у ворот Внезапной.
Когда майор Опочинин в сопровождении прапорщика Аркаева поднялся в комендатуру, там никого не было.
— Где же подполковник Сучков? — осведомился он у дежурного писаря.
— Не могу знать, вашсокбродь. Только вы ушли за ворота крепости, как они пошли к себе.
Майор
— Разыщи коменданта и скажи, что я жду его на крепостной стене возле четвертого орудия.
— Слушаюсь, вашсокбродь! — И писарь опрометью выбежал из комендантской.
Майор прошел по двору. Несколько армян с пожитками, три женщины, понуро сидевшие над своим наспех собранным скарбом, десяток ребятишек, хмурые солдаты с сосредоточенными лицами, спешенные казаки, группами расположившиеся возле расседланных коней… Женщины с тоской и надеждой смотрели на него, вздрагивая при каждом ударе орудий, систематически бивших с верков крепости.
У открытых ворот толпились дежурные солдаты. Здесь же стояла пушка с наведенным на выход стволом. У орудия, заряженного картечью, стоял батареец с дымящимся фитилем в руках. Несколько солдат, одетых как попало: кто в рубахе, кто в кургузом засаленном мундире, а кто в горском бешмете с нашитыми желтыми погонами, — сидели возле орудия.
«Хороша «гвардия», — усмехнулся про себя майор, глядя на ноги солдат. Ни у кого из них не было положенных по службе сапог. Одни были босы, другие прятали ступни ног в горские чеги, в рваные чусты или в стоптанные башмаки, давно потерявшие и вид и свое назначение обуви.
«А все комендант. Все его искариотская душа, вор, трус… подлюга», — проходя мимо и стараясь не высказать вслух своих мыслей, думал майор Опочинин.
Стрельба опять стихла, и лишь изредка одиночные выстрелы нарушали тишину.
— Как дела? Что там у них делается? — спросил майор Опочинин поспешившего ему навстречу штабс-капитана.
— Особенного ничего, только все прибывают и прибывают и конные, и пешие… Тысячи, я думаю, четыре будет, — ответил штабс-капитан, оборачиваясь в сторону Андрей-аула.
— Ты, Степан Сергеич, старый кавказский офицер, на тебя надеюсь… Как думаешь, пойдут они сегодня на приступ или только окружат крепость? — продолжал майор, тревожно поглядывая вдаль.
На поле сейчас было значительно больше горцев, чем полчаса назад.
Опять рассыпалась по полю пехота мюридов, показались конные толпы с несколькими значками, и опять позади аула, на дороге, ведшей в сторону Гудермеса, поднялась густая пыль.
— Думаю, и окружат нас, и пойдут на приступ, — сказал штабс-капитан.
— И я так считаю. А чего им ждать?.. Люден у них много, а время не терпит. Ежели затянут с нами, им несдобровать, И Коханов, и сам Эммануэль недалече… Придут на помощь.
— Они ж тоже не дураки. Их Кази-мулла, даром что не генерал, а свое дело знает, — тихо сказал штабс-капитан.
— Вашбродь, гляди, орда зашевелилась, массым-масса… усю крепость обложить хочут… — заговорили солдаты.
Офицеры поднялись на вал. Поле стало черным от множества пеших, то кучками, то в одиночку, то цепью двигавшихся к крепости. Далеко по флангам шла конница. А из аула все выходили и выходили новые толпы.