Bye-bye, baby!..

Платова Виктория Евгеньевна

Божество хмыкнуло, показав совсем неагрессивные снежно-белые зубы и подергав себя за сложносочиненную монгольскую бородку:

– Врожденная грамотность, ха! Забавно. Куришь?

– Курю.

– Пошли покурим.

– Легко.

Теоретически я знала, что такое сигарета и как она выглядит в анфас и профиль. Сигареты штабелируются в пачки, по двадцать в каждой, могут быть с ментолом, могут быть с фильтром и без; сами фильтры тоже отличаются друг от друга по цвету и варьируются от грязно-желтого до сомнительно-белого. Взять подобную отраву в рот – да не в жизнь! Гран мерси мусику, лет десять назад притаранившему в мой академический дом три рентгеновских

снимка легких курильщика с двадцатилетним стажем. «Босх отдыхает», – резюмировала мусик явление триптиха и тотчас же разнесла его части по дому: первая отправилась в туалет как в наиболее популярное место паломничества; две другие оккупировали кухню и ванную комнату. Не прожив с никотиновым триптихом и суток, я с содроганием выбросила его на помойку, но увиденного было достаточно, чтобы отказаться от идеи затянуться на досуге навсегда. Теперь, вперившись взглядом в шикарные волосы божества по имени Тимур, я с тоской поняла, что «навсегда» в отношении сигарет закончилось. И наступает совсем иное «навсегда», гораздо более пугающее, чем легкие курильщика с двадцатилетним стажем, чем Босх, оба Брейгеля и кошмарный Отто Дикс в придачу.

Для справки: я ни разу не видела работ Отто Дикса в оригинале.

Курилка располагалась в дальнем конце коридора, рядом с выходом на черную лестницу. Выход был заколочен намертво, а висящий на нем пожарный щит с бутафорским багром и истлевшим от времени брезентовым шлангом лишь подтверждал наличие новой реальности: ты попалась, лапуля, отсюда не выбраться, обратной дороги нет.

Обратной дороги нет. Отныне, куда бы ни лежал мой путь, я буду вечно натыкаться на силки, сработанные из шикарных волос, в природе нет крепче материала, чем этот; сопротивление бесполезно, ты попалась, попалась!..

– Не угостишь меня сигаретой?

– Конечно, – улыбнулся новоявленный птицелов. – У меня, правда, совсем не дамские. «Кэмел».

– Подойдет.

– Без фильтра.

– Подойдет.

Под каким углом необходимо сунуть сигарету в пасть, чтобы не выглядеть посмешищем в глазах божества и когда пробьет час первой затяжки – до того, как божество поднесет огонь, или после? И достаточно ли будет одних губ, чтобы удержать все это хозяйство, или же придется прибегнуть к помощи зубов?.. Даже перед своим первым минетом я так не волновалась. А потом (как и в случае с первым минетом) решила положиться на интуицию.

– Очень эротично, – задумчиво сказал Тимур, после минутного наблюдения за моими манипуляциями с зажженной сигаретой.

– Что именно?

– Ты куришь очень эротично. С та-аким подтекстом…

– Никакого подтекста, – оборвала я божество, не на шутку струхнув.

Предстать перед ним в образе дешевой шлюхи – только этого не хватало! Напрасно я взяла за образец опыт первого минета, можно было ограничиться опытом первого знакомства с зубочисткой или опытом первого знакомства с чупа-чупсом.

– Значит, тебя зовут Элина. – Тимур пропустил мое замечание мимо ушей. – А сокращенно как? Эля? Лина?

Собственное имя не устраивало меня ни в каком виде, оно шло мне как корове седло; любительница трехгрошовой экзотики мусик и здесь умудрилась подгадить: Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, такое и в страшном сне не приснится! а ведь ничто не мешало ей по-простецки назвать новорожденную Таней, или Леной, или Наташей с одомашненным производным Тусик, мусик – Тусик, ну разве не прелесть?..

– Элина и есть сокращенный вариант.

– Страшно представить, как выглядит полный.

– Еще страшнее, чем ты думаешь, – заверила Тимура я.

– Я буду звать

тебя Ёлкой, если не возражаешь.

Возражать, как и в случае с мусиком, не имело никакого смысла, разница заключалась лишь в том, что божество имело гораздо большую (почти неисчерпаемую) квоту на безаппеляционность. И все же я решилась спросить:

– А почему именно Ёлка?

– По-моему, это красиво. Навевает мысль о празднике. Навевает мысль о Рождестве.

Лично у меня чертова ёлка не ассоциировалась ни с чем иным, кроме ржавого остова, коротающего март за балконной дверью, опять же – благодаря мусику: это мусик отравила мое детство складированием оставшихся от сладких зимних утех мертвецов-деревьев. В иные времена их набиралось по пять-шесть, и все они были похожи друг на друга – одинаково голые, одинаково скрюченные. Зрелище – хуже не придумаешь, неужели и я в глазах божества выгляжу столь же непрезентабельно?

Да нет же, нет! – у него наверняка совсем другой опыт, связанный с зимними утехами.

Совсем.

– …Хорошо. Ёлка так Ёлка. Я согласна. Но при условии, что я буду единственной Ёлкой. Вдруг ты называешь так всех женщин. Почем я знаю?

– Ты будешь единственной! – с жаром заверил меня Тимур. – Ты и без того – единственная.

Он шутит или?.. Какой смысл он вкладывает в слово «единственная», неужели он чувствует то же, что чувствую я? Все из-за сигареты, первой в жизни: меня слегка подташнивает, окружающий пейзаж распадается на отдельные, никак не связанные между собой детали, – и все они медленно тонут в волнах его волос. Его волосы – вот что доминирует. Его волосы украшены обрывками постеров (фестивали, конкурсы, концерты), монтажными срезками из фильмов Грегга Араки (редкостная мочеполовая туфта в стиле home-видео, я и десяти минут не продержалась); его волосы украшены устрицами, креветками и садовыми улитками, в них вплетены тонкостенные пробники с самыми модными в этом сезоне ароматами – и это уже не море волос, как было вначале, -

целый океан.

Чтобы выжить, чтобы не захлебнуться, не набрать излишка прядей в отравленные сигаретой легкие, нужно немедленно приступить к строительству ковчега. Того самого, где каждой твари по паре, вот только дуриопахнущего халтурщика и хламодела Грегга Араки я в него не возьму. Ни за что.

Губы божества похожи на цветы.

Такие цветы произрастают в странах, до которых мне не добраться по определению, на худой конец – в «Самой полной энциклопедии растений», перевод с английского. Губы, похожие на цветы, – довольно избитое сравнение, существующее в любой реальности. В моей реальности дело усугубляется стеблями, па которых покачиваются чертовы губы: они сработаны из волос – как и силки, как и все остальное, в природе нет крепче материала, и никакого другого материала тоже не существует. Божество по имени Тимур протягивает их мне:

– …Ты единственная. Единственная женщина в штате. Кроме босса, естественно. Даже уборщицей у нас числится мужик.

Вот и всё объяснение. А я-то что себе возомнила?..

– Ну, положим, я пока не в штате. Принята с недельным испытательным сроком. Ваш босс – женоненавнстница?

– Не только это, ха! Она еще и самая настоящая сучка, немецкая овчарка, дьяволица. Удачливая амбициозная стерва, страдающая приступами бешенства матки. Ее любимое блюдо – мальчики, провинциальные и не очень; побольше мальчиков, вагоны и цистерны мальчиков, танкеры и товарняки. Она жрет их сырыми, без перца и соли. Жрет и выплевывает. Не брезгует никем, трахалась даже с нашей уборщицей, а он, между прочим, таджик-нелегал.