Bye-bye, baby!..
Шрифт:
Хорошими друзьями – вот кем они стали, если в случае с Шуриком можно вообще говорить о друзьях. Шурик – натура увлекающаяся, постоянно находящаяся в поиске: новых людей, новых идей и впечатлений. Причем глубина этих людей, идей и впечатлений – вещь второстепенная, важно само их наличие. Так же важно наличие массовки, призванной оттенять приму, работать на нее. Шурик изредка появлялась в мастерской – и всегда в компании самых экзотических персонажей.
– Знаешь, кто это? – громким шепотом заявляла она Сардику. – Джим индеец чероки! Потрясный чел, на прошлый миллениум эмигрировал
Больше всего пройдоха-Джим напомнил Сардику наперсточника с Сенного рынка, зато тибетский монах (приведенный Шуриком в следующий раз) был самым настоящим. И француз-шансонье был настоящим, и два популярных диджея, и два никому не известных гомика. А один (самый-самый настоящий) философ-структуралист задалбывал Сардика своими теориями несколько часов кряду. Хорошо еще, что философ надоел Шурику в рекордные сроки и она турнула его под зад (с благословения и под одобрительные возгласы всех присутствующих).
Позабыв про спутников, Шурик подолгу болтала с Сардиком о многих вещах: на первый взгляд – незначительных. Незначительными они оказывались и на второй взгляд, и на третий. Просто Шурик… она это умела – осветить необычным внутренним светом любую вещь, любое событие. Она обожала мистификации, географическое вранье, топографические придумки и к тому же собиралась стать писательницей. Она так и заявила Сардику:
– Пишу роман.
– Здорово, – с энтузиазмом откликнулся Сардик. – Про что?
– Про все. Ты там тоже в наличии. Сделаю из тебя торговца героином.
– А другой вакансии нет?
– Не будь занудой! Торговец героином – почтенная профессия.
– Я так не думаю…
– Ладно, присовокупим к торговле героином еще и сутенерство. Так лучше?
– Сомневаюсь…
– По-моему, это вообще крутняк!..
Сардик только рукой махнул: все равно Шурика не переубедить.
Шурик могла пропасть на полгода, а потом снова появиться и сделать вид, что не прошло и суток с тех пор, как они расстались. Сердиться на нее было невозможно: она – Шурик, и этим все сказано. А фотограф Женька, в распоряжении которого были лучшие ноги, лучшие зубы и лучшие груди Санкт-Петербурга, – так тот и вовсе бредил Шуриком. При первой встрече он не нашел ничего умнее, чем грохнуться перед Шуриком на колени.
– Богиня! – воскликнул он.
– Допустим. – Шурик прищурилась.
– Королева!
– Допустим.
– Прекрасный лотос! Камень драгоценный! Утренняя звезда!..
– Допустим, допустим, допустим.
– Только один снимок, и вы меня осчастливите до конца дней!
– Увы. Придется вам до конца дней быть несчастным и умереть в муках. Но пива я с вами выпью.
Сколько бы ни уламывал ее потом Женька, потрясая многочисленными публикациями, портфолио и дипломами с фотовыставок, Шурик так ни разу и не согласилась встать под лучи софитов. И Женька, и Сардик не понимали – почему.
– Мне бы только на час ее заполучить, – скрежетал зубами фотограф. – Я бы озолотился, ей-богу! Все обложки были бы наши… И не только в этой стране! «Вог», «Элль», «Вэнити Фэа» – они бы меня на части порвали, приятель!.. В очередь бы встали, аукционные
У Сардика не было никакого мнения на этот счет, никакого ответа. Разгадывать Шурика – занятие бесперспективное, но просто думать о ней… не как о женщине, нет, – а как о природном явлении… этого Сардику не мог запретить никто. Иногда он пытался представить, какой Шурик станет через пять лет. А через десять? А в год, когда ей исполнится сорок?
Ничего из подобных мыслей не получалось.
В воображении Сардика Шурик решительно не хотела стареть, и тогда он понял: возраст ее не коснется. Ей всегда будет около двадцати. Или двадцать. Никак не больше, ни надень. И сама Шурик – не что иное, как настоящее, без всяких глупых примесей прошлого и будущего.
Такое себе вещество. Чистый эфир.
И в нелепой гибели Шурика (если подумать о ней здраво) наблюдалась своя закономерность, опять же – связанная с возрастом. И с сегодняшним днем, который она олицетворяла. И еще с тем, что между словом «совершенство» и именем «Шурик» легко умещался знак равенства.
Так куда, скажите на милость, ей было двигаться? Правильно, только на опасный склон, только в пропасть.
Конечно, размышления о Шурике требовали гораздо более основательного, почти научного подхода. И Сардик обязательно бы выработал этот подход, если бы в приказном порядке не запретил себе думать о Шурике.
И вот после полугода небытия, после смерти в горах Шурик вернулась!
Идет (вернее – парит) по противоположной стороне Невского, как ни в чем не бывало, и буддистская косичка при ней.
Сардик сорвался с парапета и ринулся к проезжей части, напрочь забыв, что вполне цивильный пешеходный переход находится в каких-то пятидесяти метрах от него. На ходу он успел взглянуть на часы: без десяти двенадцать, он все успеет, абсолютно все! Нагнать Шурика, заключить ее в объятия, посмеяться над недостоверностью слухов о ее гибели и договориться о встрече с ней в самое ближайшее время, забить стрелу. После чего Сардик спросит у Шурика, куда она направляется, а Шурик отколет что-то вроде иду брать банковский кредит на имплантацию силикона в сиськи, и они вместе поржут над этой Шуриковой затеей. Минуты две. А потом он вернется обратно к Дому книги, где его будет ждать женщина, призванная сделать Сардика другим. Иным.
Не похожим на себя прежнего.
Опаздывать нельзя, но он и не опоздает!
Лавируя в потоке машин и шарахаясь от возмущенных автомобильных гудков, Сардик вдруг подумал о Гаро. Гаро и его сумасшедшие истории о Люцерне и префектуре Фукуока обязательно бы понравились Шурику, она была бы от них без ума. Она бы не отходила от Гаро ни на шаг, изучая и препарируя странного нелегала, вытягивая из него все новые и новые фантастические подробности. Шурик – вот кому Гаро слил бы начало истории. И рассказал бы о коте, до сих пор остававшемся в тени времен. Жаль, что у самого Сардика нет в запасе ничего подобного. Да и черт с ними, с байками, все равно его жизнь изменится сегодня в полдень. Не может не измениться.