Быль о полях бранных
Шрифт:
Но старец строго смотрел на татар и никак не отреагировал на этот красноречивый взгляд.
— Мамай-беклербек почтительно посоветовал Султану Мухаммед-Буляку Гияс-ад-Дину не брать с Урусии дани три года, если мудрый коназ-баши Димитро вернет наследственную пайцзу Джучи-хана, — хитро прищурился Усман-Ходжа.
— Да, именно так сказал Мамай-беклербек, — эхом отозвался татарский военачальник.
— Я бы и без того почтительно положил у ног Царя царей злато то заповедное, ежели бы оно у меня было, — пожал плечами на выгодное предложение Великий Князь, помолчал
— Может, и у воевод, — согласился килича. — Но Мамай-беклербек велел передать тебе: если пайцза отыщется, он отпустит в Урусию пять тысяч невольников.
— Так велел передать тебе могучий Мамай-беклербек, — монотонно повторил за ним Кара-Буляк.
— Я постараюсь найти эту пайцзу. Всю Русь перерою! — пообещал Великий Князь. — Но надо подождать.
— Мы подождем, — быстро согласился Усман-Ходжа. — Но ты должен порубить всех людей Араб-Шаха, приехавших в Мушкаф. Араб-Шах — разбойник и враг султана.
— Я уже выслал их вон из Москвы, — сообщил Дмитрий Иванович.
— Надо было порубить, — сожалеюще сказал килича и потрогал синяк под глазом.
— Хватит им и того, что я не стал их слушать и выгнал вон с земли моей! — чуть строже заявил Великий Князь, а карие глаза его смеялись.
Татары не заметили этого или не хотели заметить.
— А сейчас, гости дорогие, прошу вас в трапезную откушать, чем бог послал, — повел рукой хозяин Московской Руси в сторону боковых дверей, которые сразу распахнулись и впустили в стольницу вкусный аромат обильных яств.
Глава третья
В малой горнице, вечером
Пир в честь послов султана Мухаммед-Буляка и Мамая продолжался до темноты. Великий Князь Московский и его ближайшие сподвижники пили мало, а Усман-Ходжу и Кара-Буляка к подворью посольскому на руках унесли: хоть и мусульмане, а разговелись [97] .
Следуя по улицам вечерней Москвы, ордынцы горланили татарские песни и сквернословили по-русски. Когда Владимир Серпуховский спросил их об этом несоответствии, Кара-Буляк ответил со смехом:
97
Разгов'eться — у христиан по прошествии поста насытиться скоромной пищей: мясом, маслом, выпить хмельного. У мусульман пить вино категорически запрещено Кораном, однако далеко не все правоверные следовали этому запрету.
— По-русски ругаться злее получается! Ха-ха, как загнешь, кр-расота-а! О-о, Ульдемер, ты щедрый и верный друг. Давай споем по-нашему!
— Я ордынских песен не пою, — ответил князь...
Когда совсем стемнело, в малой княжеской горнице собрались вместе с Дмитрием Ивановичем митрополит
— Что делать нам, владыка? — первым нарушил молчание великий князь.
— Я не понял, сын мой, о какой пайцзе говорили послы татарские?
Дмитрий вынул из ковровой сумы, висевшей на стене, овальную золотую пластину и положил ее перед митрополитом.
— Вот оно что! — вскинул седую бровь Алексий. — Пошто раньше мне о ней не сказывал?
— Прости, владыка, — смутился Великий Князь. — Не до того было.
Митрополит погрозил ему длинным сухим пальцем:
— Хитришь, сын мой...
— Лучше скажи нам, отче, слово свое великомудрое, — построжел Дмитрий Иванович. — Что делать? Кому пайцзу сию передать? Арапше-хану аль Мамаю? — И он вкратце изложил предложение Араб-Шаха.
Алексий молчал долго. Никто из присутствующих не решился подать голоса, покамест не выскажет свое мнение глава Русской православной церкви. Наконец митрополит поднял глаза на великого князя и заговорил:
— Видишь ли, усобица в Орде на руку Святой Руси. Ежели мы ярлык сей, — он кивнул на золотую пластину, — отдадим Мамаю, то этим только укрепим могутство его и власть над всеми татарами. Однако ж Мамай не ханской Чагонизовой крови, и, проведав, что он завладел пайцзой царского рода, на него обрушатся нынешние его друзья.
— Как так?! — изумился Владимир Серпуховский.
— А так, сыне. Ведомо ли тебе, сколь в Золотой Орде царевичей, кои право на сей ярлык имеют первостепенное?
— Понятно...
— Но сие — дело дальнее, — спокойно продолжал старец. — Враз те царевичи не восстанут, да и эмир тот зловредный все время начеку.. .
— Что предлагаешь, владыка? — снова спросил Дмитрий Иванович.
— Я предлагаю передать пайцзу тому, у кого нынче сила супротив Мамая есть, — Арапше-хану! Это воитель решительный, он сразу же пойдет на стольный град золотоордынский и возьмет его. Я в том уверен!
— А ежели побоится? — спросил Владимир Андреевич.
— Кто побоится?! — возмутился вдруг горячий Василий Беклемиш.
Его отец Беклемиш-мурза тридцать лет тому назад со всем своим родом нашел прибежище на Московской земле, женился на русской боярышне Кошкиной и шестеро детей у них родились разномастными, одни в отца — темные волосом, скуластые и узкоглазые, другие в мать — русые и синеокие. Боярин Василий походил на отца не только внешне, ему передались неукротимый характер родителя, бесшабашная удаль и даже некоторая доля жестокости.
— Араб-Шах ничего не боится! — страстно говорил Василий Беклемиш. — Разве не он сжег Нижний Новгород? Разве не он отнял у Мамая-беклербека Гюлистан ал-Джедид, крепость Мукши и столицу Булгарского улуса? Пайцза Джучи-хана придаст ему еще больше смелости, и Араб-Шах-Муззафар сразу же устремит своих воинов на главный город Золотой Орды и мгновенно захватит его. А Мамай-беклербек никогда не смирится с этим. Там заваруха начнется! — Боярин вскочил со скамьи и рубанул рукой воздух, словно врага мечом.