Быль о полях бранных
Шрифт:
Седло Киприану дали, и он сам споро оседлал коня и через мгновение уже сидел на нем.
— Ловок! — восхитился даже Серкиз. — Эй, поп-бачка, иди в дружину мою, сотником сделаю!
— Вперед! — распорядился Федор Свибло. — Серкиз, перестань зубы скалить! Проводи их до пределов Тверской земли. Да гляди мне, чтоб не утек кто. Заметишь, чего не так, головы руби без пощады!
— А как же, — ответил тот весело. — Конечно, срублю.
Вопреки ожиданиям и твердому обещанию, даже великий князь Тверской Михаил Александрович, давний и непримиримый противник Москвы, не захотел дать приюта опозоренному митрополиту и его присным. Коляску только подарил и три телеги для дальнейшего пути. И поехал Киприан аж до Киев-града,
Из древней столицы Руси, будучи под защитой литовского меча, непризнанный митрополит послал проклятие и отлучение от церкви Великому Князю Московскому и Владимирскому Дмитрию Ивановичу, а также верным сподвижникам его, мирским и духовным.
Но на Руси только посмеялись над этим. Злость — плохой помощник во всех делах, а уж в государственных — тем паче! А Киприан заодно проклял и Михаила Александровича Тверского. Тот возмутился:
— Вот паскудник, а я ему еще возок подарил и яств на дорогу дал...
Так впервые столь решительно мирской князь отрек от себя неугодного ему духовного царя всея Руси — митрополита. Самого патриарха Константинопольского не послушался. Да мало ли чего Дмитрий Иванович, будущий Донской, сделал в свое время первым!
Глава четырнадцатая
Опять грозой пахнет
Земля Рязанская. Самая горькая и героическая в суровые и безжалостные времена татаро-монгольского господства. Она многие годы грудью закрывала и Москву, и Тверь, и Новгород Великий.
Порубежная застава Северо-Восточной Руси — Рязань первой встречала полчища степняков и последней провожала их, исходя пожарами и кровию людской. Любой другой народ бежал бы отсюда без оглядки. Но руссы оставались и снова, и снова готовы были на подвиг во имя отчих очагов и родины своей многострадальной!
Здесь за много поколений выросла особая порода людей. Они с малых лет становились воинами. Каждый смерд, горожанин, купец сызмальства умел ловко сидеть на коне, на всем скаку врага заарканить, точно и неотразимо нанести удар мечом или копьем, попасть из лука в стремительного степного наездника. Рязанцы знали, как в чистом поле уйти от погони, скрыться в, казалось бы, открытой степи и внезапно напасть из засады. А уж в лесах рязанцы полновластными хозяевами были. Неодолимый полководец Востока Араб-Шах-Муззафар, не раз бивший самого Аксак-Темира, ощутил это на себе: из четырех туменов недавно в степь прорвалась едва половина его воинов, к тому же каждый третий из оставшихся в живых был ранен и неспособен к бою!
На полевых работах мальчишки рязанские следили за окрестностью с вершин высоких деревьев: не подступиться находнику незамеченным. А отцы их и старшие братья рогатины, мечи и щиты к сохам и лошадям приторачивали, чтоб всегда под рукой оружие иметь. Даже особую упряжь изобрели жители земли Рязанской. Мгновения требовались, чтоб выпрячь лошадь из сохи, телеги, плуга и уже верхом, во всеоружии, быть готовым к бою.
Обитателей этого княжества, особенно самых южных его областей, можно было уподобить засечным казакам, появившимся на рубежах Русского государства позже, через много лет. Разница была только в одном: рязанцы сами себя кормили трудами великими и от врагов отбивались.
Алчные-соседи хотели бы прибрать к рукам благодатный край героических людей. Ордынцы — чтоб сборщиков дани посадить хотя бы по градам и весям. А соседние русские княжества — чтоб стать сильнее с приобретением таким и силой новой объединить под десницей своей всю Русь!
Впрочем, с такой же целью поглядывал на соседей и сам Олег Иванович — великий князь Рязанский. То отбиваясь от ордынцев,
Олег Иванович ехал верхом на могучем соловом коне во главе небольшой дружины витязей. Впереди открылась река Воронеж. Весть о новой замятие в Золотой Орде позвала его сюда. Долгий боевой опыт говорил полководцу: если что-то происходит рядом с рубежами его земли в Великой степи, то самое малое — ожидай набега! Тем более июнь минул, июль месяц к середине подошел. Вода в реках давно спала, леса и засеки подсохли, пути открылись. Рязанцы хорошо знали, что Араб-Шах неподалеку обосновался — в Гюлистане ал-Джедиде. Свирепый степной воитель, конечно же, не замедлит при первой возможности расквитаться за весеннее поражение. Купцы, разведчики и просто перебежчики-доброхоты сообщили: воинов у Араб-Шаха Гияс-лид-Дина прибавилось, но его похвальба — «на Асторкан пойдем!» — так и осталась пустыми словами. Султан даже в столицу свою идти побоялся, ибо на пути его стоял незадачливый мурза Бегич с пятью туменами и тоже жаждал отмщения за прошлогодний разгром. Наученный горьким опытом, полководец Мамаев войско свое держал в кулаке неподалеку от города Укека, готовый ударить в левое крыло войск Араб-Шаха, если тот двинется к югу.
Поскольку сам Мамай-беклербек вмешаться в события не мог, ибо опять сцепился с непокорным Идиге-ханом, то два врага стали искать союзников сами. Бегич прислал своего киличу к Олегу Рязанскому, а «великий султан» Араб-Шах Гияс-лид-Дин Муззафар просил подмоги у литовского Великого Князя Ягайлы Ольгердовича. Литве со своими бы междоусобными делами управиться, поэтому, кроме обещаний, она ничего предложить Араб-Шаху не могла. Тогда правая рука султана, его великий карача Аляутдин-мухтасиб в Тверь подался. Михаил Александрович принял мурзу почетно, напоил до колик, кольчугу и меч подарил, но... Тверь в то время смотрела на окружающий мир глазами Мамая — значит, Араб-Шаха врагом считала. Великий карача дальше коней погнал. Властитель Московско-Владимирской Руси Дмитрий Иванович посла султанова выслушал равнодушно, поить не стал и даже не покормил, подарков не дал и даже не пообещал ничего...
Великий князь Рязанский с послом мурзы Бегича говорил вежливо, но не удержался и напомнил о весеннем прорыве Араб-Шаха на его землю:
— Хозяин твой мог ударить по нашему общему врагу, и еще тогда мы одолели бы его. Чего ждал Бегич-бей?.. Кто кого победит, чтоб добить слабого?
Нагруженный подарками, но раздраженный неудачной миссией, Бегичев посланник отбыл к своему «мудрому и дальновидному» господину...
Олег Иванович стоял на берегу Воронежа и думал как раз об этом, глядя в заречную даль. А там вдруг пыль восклубилась. Дружинники мгновенно вырвали из саадаков мощные луки. Князь был спокоен: бродов через реку здесь не было и его три сотни всадников могли расстрелять в воде и тысячу самых могучих богатырей.
Когда несколько сот кочевников осадили взмыленных лошадей у самой кромки противоположного берега, руссы узнали в них по коротким архалукам воинов-ордынцев Араб-Шаха. Однако среди них были и рязанцы из дальнего степного дозора.
«Мирные, — успокоился князь, — раз наши с ними».
Но витязям татары мирными не показались, потому что были возбуждены до предела и кричали о чем-то все сразу — не понять ничего. Кочевые воины с тревогой оглядывались назад, словно опасаясь погони. Дозорные рязанцы пытались ринуться в реку, чтобы переплыть к своим, но ордынцы не пускали их.