Былое и думы собаки Диты
Шрифт:
Ма кричит уже из огорода:
— Располагайтесь! Отдыхайте! Помогать не надо! Только меня не трогайте!
На террасе гостей встречает Ба, а я иду прямо на кухню — знаю, они сейчас переоденутся в «дачное», Изя пойдет к Ма:
— Ну, что тебе тяжелого нужно сделать?
А Кларуня — на кухню, выкладывать разные вкусности: жареную рыбу, свои знаменитые творожные «кларунчики». Там я ее и поджидаю.
После этого щеколда звякает почти непрерывно. «Гости пошли косяком» (Па). Ма с Рыжушей выносят на газон складные кресла, расстилают на травке под кустами подстилки — гости
— Не обращайте на нас внимания! Работайте! Работайте! — кричат они дачникам. — Мы сами как-нибудь! Изя, что ты там делаешь? Иди сюда!
— А не удрать ли нам и снять маленькую дачку где-нибудь поблизости? — говорит Па Ане, которая тащит к нам на террасу свои кастрюли с обедом на помощь Ма, Ба и Кларуне.
Но это Па шутит. Он рад! Он по-настоящему рад, что снова, как в родительском доме, шумно и весело, что снова за большой родительский стол садится много разных людей, все останутся ночевать и до полуночи будут яростно спорить о политике.
Все продолжается, все как было, все как надо! А на нашу сараюшку Па приколотил номер, снятый со старого родительского дома, — Авиационная, 15.
Пустошка-2, или Грибное лето
Когда Па среди всей этой суматохи начал еще и Штеером заниматься, я поначалу даже не насторожилась — действительно, трудно ездить в переполненных электричках с тяжеленными сумками. Но потом я услышала, как Ма с Леной (сестрой Па) ведет разговоры про Пустошку, и у меня прямо сердце упало — опять! Опять они уедут! Только теперь еще хуже — и Па туда же! Добилась Ма своего!
Ну ладно, тогда я тоже поеду! Они меня знают: вот лягу под колеса Штеера и с места не сдвинусь! И пусть говорят, что хотят: что собак на турбазу не пускают — значит, я буду первая! Что в Штееруше и для них пятерых — Ма, Па, Рыжуша, Лена и Алка — места нет — ничего! В тесноте, да не в обиде!
Но тут выяснилось, что Тарь с Аней не собираются все это время жить на даче. Получается, что Ба останется на даче совсем одна? Страшновато все-таки! Мало ли что может случиться, да и ночью одной неприятно. А вдруг воры узнают, что меня нет, и залезут на участок? Ведь Ба такая боязливая.
К тому же она уже привыкла, что, когда никого нет дома, я повсюду за ней хожу по пятам, как нянька! Ни на минуту ее одну не оставляю.
Со мной и поговорить можно, и пожаловаться, если она плохо себя чувствует. Да и слышит Ба уже не очень хорошо, а я, если чайник на кухне задребезжит или калитка звякнет, сразу голос подаю.
Как-то потихоньку, незаметно, я уже ее приручила — нашу Ба. Она теперь даже, когда мы с ней вдвоем на даче ночуем, дверь в свою комнату не закрывает — хочет, чтобы я легла на пороге. И я ложусь, хотя мне гораздо удобнее в кресле спать, в «мастодонте».
Нет, не могу я Ба одну бросить!
И потом, может быть, Ма в чем-то и права? Надо же и Па немножко отдохнуть, а то и
И они уехали: Лена с Рыжушей и Алкой — на поезде, а Ма и Па — на Штеере.
А мы с Ба остались ждать писем.
Ма писала, что Рыжуша живет в домике вместе с Леной и Алкой, потому что иначе Лене с Алкой не дали бы отдельный домик — подселили бы третьего, кого-нибудь чужого. Так что пришлось соврать, что Рыжуша тоже Ленина дочь, и теперь Па зовет Лену «ложная мать», как грибы бывают «ложные» — «ложный белый», «ложные опята».
У Ма и Па тоже отдельный домик, потому что они — «семейная пара».
Еще Ма писала, что в Пустошке все по-прежнему замечательно: и озеро, и лес, вплотную подступающий к воде, а воздух такой хвойный, такой густой, что, кажется, его можно резать ножом, и она, Ма, с удовольствием прислала бы нам кусочек.
Это лето выдалось очень жаркое, но каждую ночь идет мелкий моросящий — «грибной» — дождик, и грибов уродилось несказанное множество: уж их собирают-собирают всей турбазой, а их только больше становится. Прямо под ногами, тут же у домиков вырастают. И только белые! Да какие! Толстенькие, упругие, на крепкой ножке, с плотной шляпкой!
Каждый день в четыре-пять утра Ма с Леной выходят в лес. Еще только светает, и в густом тумане со всех сторон плавают бледные фигуры — это отдыхающие турбазы на грибной охоте. Они проходят почти вплотную друг к другу и то и дело наклоняются к земле. Ма с Леной каждое утро приносят чуть ли не по сотне штук.
После завтрака они, уже с Рыжушей и Алкой, идут на дальнее озеро. И снова лесом, и снова грибы! Рыжуша и Алка соревнуются, кто больше наберет. Забавно на них смотреть: глаза у них напряженные, ищущие — шарят по земле, под деревьями и вдруг обе сразу замечают: вот он, гриб! Стоит, родненький! И они, отталкивая друг друга, кидаются к нему с криками:
— Мой! Мой!
Рыжуша углядывает и выковыривает из земли совсем крохотные грибочки — детки.
Ма выдумала, что грибы хорошо «идут» на песню «Ромашки спрятались, поникли лютики…», и девочки орут ее отчаянными голосами, хотя эти ромашки им уже до смерти надоели. Но что правда, то правда: стоит только сменить песню, например, на Рыжушину любимую «Шел под красным знаменем командир полка…», как грибы прячутся.
После купания на озере и обеда все ложатся спать, только Ма с Леной «как проклятые» садятся чистить грибы. Возле каждого домика между столбами терраски висят гирлянды грибов — сушатся. А вечером Па разжигает в лесу походный примус, и Ма с Леной варят грибы, чтобы потом засолить.
Однажды на них из глубины леса вышло стадо коров, которых Рыжуша ужасно боится, и Рыжуша развернулась и с криком «Мама!» бросилась бежать сломя голову, не разбирая дороги. Па ее едва поймал, а Ма начала уговаривать:
— Ну смотри, смотри! Это же не бык, а корова! Они не бодаются!
А Рыжуша вырывается:
— Я-то знаю, что она корова, а не бык, а она-то не знает!
Часто с озера приплывают рыбаки и продают свежевыловленную рыбу. Если попросить турбазовского повара дядю Сережу, он ее сварит — Па и Лена очень любят рыбу.