Быть Хокингом
Шрифт:
Снаружи мы постоянно находились под угрозой падения черепицы. Эта опасность была устранена благодаря своевременному посещению Его Королевского Высочества герцога Эдинбургского, канцлера Кембриджского университета, решившего нанести Стивену частный визит в июне 1982 года. Мы так боялись, что кусок черепицы упадет на королевское темя во время входа Его Высочества в парадную дверь, что я попросила соорудить защитный экран из сетки по периметру крыши. Намек был понят, и несколько месяцев спустя крышу на доме заменили.
Благодаря королевскому визиту мы к тому же приобрели новые смесители в ванной.
Мы были не единственными жильцами дома, поскольку занимали только первый этаж. Студенты, у которых имелся отдельный вход, обитали на верхних этажах; кроме того, в темных глубинах подвала жили мыши, среди оборудования, принадлежащего спелеологическому университетскому клубу. Мыши соблюдали дистанцию с тех пор, как Люси потребовала завести хищную кошку; со студентами наладить мирное сосуществование оказалось сложнее. Поодиночке это все были замечательные ребята – лучше не сыскать, как обнаруживалось в тех случаях, когда мы приглашали их на бокал вина или встречали на лужайке посреди ночи, когда ложная пожарная
Мы пребывали в счастливом неведении об этих обстоятельствах, когда в сентябре 1975 года вместе с мамой паковали вещи в доме на Литл-Сент-Мэри, перед тем как передать его в пользование колледжа. Я организовала переезд на Вест-роуд, 5. После Калифорнии наше положение в колледже кардинально изменилось. Вернувшись в Англию, мы заняли помещение, больше напоминающее миниатюрную официальную резиденцию, а не обыкновенный жилой дом. Стивену сразу предложили первый официальный пост в университете – доцентуру, поскольку за время нашего отъезда прошел слух о том, что мы рассматриваем предложение остаться в Калифорнии. Тут же подтвердилась старая библейская мудрость о том, что нет пророка в своем отечестве: за должностью доцента в скором времени последовала профессура и собственная кафедра. Теперь университет не только не был намерен отпускать Стивена, как однажды было объявлено за официальным ужином, но и с нетерпением ожидал его возвращения.
Соперничая друг с другом за первоочередность в открытии яркой научной звезды на мировом небосклоне, различные научные институты один за другим присуждали Стивену свои самые престижные награды.
Доцентура повлекла за собой появление давно необходимого секретаря, материализовавшегося в форме Джуди Феллы, которая внесла солнечную живость и непривычный блеск в мрачные коридоры кафедры прикладной математики и теоретической физики. Джуди проработала у Стивена много лет, будучи энергичной, преданной и исполнительной. Наконец-то в Англии появился человек, которому я могла передать обязанности по управлению его официальными делами – в Калифорнии этим занималась Полли Гранмонтан. Она печатала его научные работы (включая иероглифы), занималась корреспонденцией, организовывала конференции и поездки, подавала запросы на визы – все эти обязанности подразумевали полную ставку, поскольку он уже стал мировой знаменитостью и был широко востребован.
Не только Америка превозносила успех. В более завуалированной форме такое же отношение, прикрытое чопорной респектабельностью, проявлялось и в Англии. Соперничая друг с другом за первоочередность в открытии яркой научной звезды на мировом небосклоне, различные научные институты один за другим присуждали Стивену свои самые престижные награды. Сколько раз за эти годы мои родители садились на поезд до Кембриджа, чтобы успеть забрать детей из школы, а я встречала Стивена у кафедры, погружала его и инвалидное кресло в автомобиль и везла в один из роскошных лондонских отелей – «Саввой», «Дорчестер» или «Гросвенор», где должен был состояться праздничный банкет. Иногда нам предоставляли номер в отеле на одну ночь, и тогда я могла немного отдохнуть – ведь я была шофером, сиделкой, камердинером, стольником и переводчиком в одном лице, а также сопровождающей супругой. Преодолев все препятствия, разделяющие привычный уклад жизни в Кембридже и пафосный мир светского Лондона, мы появлялись, наряженные в вечерние туалеты – Стивен в галстуке-бабочке, который я по его требованию всегда завязывала вручную, – в сияющем бальном или банкетном зале, где нас приветствовала избранная научная интеллигенция, пэры Англии и высокие гости всех мастей. Все они были очень любезны, а их жены улыбчивы, но мне все они казались такими старыми, старше, чем мои родители: этих людей я бы не встретила на улице или у школьных ворот – там, где протекала моя настоящая жизнь и жизнь моих друзей. Те же самые лица, включая некоторых наиболее увлеченных представителей лондонского высшего света, появлялись и на других крупных научных выставках, в частности Conversazioni [119] , летних вечерних собраниях в Королевском обществе, где богатые и знаменитые безжалостно толкали друг друга локтями в битве за напитки и канапе, в то время как ученые, охраняющие свои любовно подготовленные стенды, терпеливо ожидали, чтобы кто-нибудь отделился от занятой светскими разговорами толпы и проявил интерес к их многотрудным исследованиям.
119
Беседы (ит.).
Искусственный блеск этих мероприятий забавлял и раздражал меня одновременно. Наслаждаясь времяпрепровождением, я все время думала о том, что мне предстоит в следующие несколько часов. У нас не было шофера, чтобы отвезти нас домой из Лондона после полуночи, и не было лакея, который помог бы уложить Стивена в постель, а на следующее утро нам предстояло возвращение к нашим обязанностям. Наутро я одевала Стивена, кормила его завтраком, давала ему пилюли и поила чаем, потом прибирала в доме и загружала по две-три партии белья в стиральную машину перед тем, как почистить лук и картошку для обеда. Через дорогу обвиняющим перстом возвышалось здание Университетской библиотеки, являя собой
3. Зарытое сокровище
Мой день начинался с предыдущего вечера: дав Стивену лекарства и уложив его в постель, я готовила стол для детского завтрака. Наконец-то любовь Роберта к ранним подъемам нашла свое предназначение: ему можно было доверить приготовление собственного завтрака и завтрака для Люси. Утром я помогала Стивену подняться с постели, одевала его и давала ему чашку чая и утренние витамины перед тем, как отвезти Люси в школу на багажнике моего велосипеда. По возвращении, загруженная покупками, я кормила Стивена завтраком и занималась его личными потребностями до того, как он уезжал на работу. Испытанная в Калифорнии свобода еще больше восстановила Стивена против обычных инвалидных колясок, и он составил запрос в Департамент здравоохранения о предоставлении ему кресла с электроприводом быстроходной модели, поскольку прошел слух, что они предоставляются бесплатно. Тем не менее истина не соответствовала чаяниям. Даже непоколебимое упорство Стивена не помогло нам преодолеть косность чиновников этого министерства: они боялись, что, выполнив его запрос, создадут прецедент, открывающий дверь потоку подобных прошений. Ему предложили подать другое заявление, на трехколесное кресло на батареях, которым у него уже не хватало сил управлять, или на кресло с электроприводом, но не столь быстрое, как ему хотелось бы, – предназначенное для использования внутри дома, оно было ему знакомо по Институту астрономии. Мы потратили много часов, приводя аргументы в пользу своего права на быструю модель, и все тщетно. И это называется государством всеобщего благосостояния. Государство оказалось настолько равнодушным к нашему благосостоянию, что могло показаться, что оно намеренно ограничивает трудоспособность инвалидов и, следовательно, их налоговые обязательства по отношению к Государственному казначейству. Пригоршня витаминов по рецепту – вот все, на что оно оказалось способно; физической, практической, моральной и финансовой поддержки от него было не дождаться.
Мы стали еще больше зависеть от родственников, студентов и друзей в нашей ежедневной борьбе за то, чтобы продолжать оставаться в рамках нормальной семьи. Стивен все-таки получил кресло, которое хотел, – при помощи благотворительного фонда, а не государственной системы здравоохранения – и в сопровождении студента ездил в нем на работу каждое утро. Дорога проходила вдоль Кингс-колледжа, где зимой цветут акониты и подснежники, а весной – нарциссы, через реку по горбатому мостику, из колледжа через боковой выход и приводила его в офис на противоположной стороне Сильвер-стрит. То, что Стивен мог воспользоваться основополагающим правом человека на свободное передвижение тогда и туда, куда ему было нужно, не было результатом деятельности государственных служб; причиной тому стала исключительно его упорная работа и собственный успех на научном поприще.
Транспортировка детей представляла собой еще одну проблему. Я возила Люси в школу на багажнике велосипеда, но школа Роберта была расположена дальше. Благодаря Джону Старку, недавно переехавшему в Кембридж, Роберт успевал на занятия вовремя. Джин и Джон Старки перебрались в Кембридж из Лондона с двумя детьми в начале семидесятых годов, когда Джон занял пост консультанта по болезням грудной клетки в Адденбрукском госпитале. Они въехали в дом, который для себя построил Фред Хойл десять лет назад. Джон забирал Роберта по дороге на работу и высаживал вместе со своим сыном Дэном у подготовительной школы Перс. Я, в свою очередь, платила услугой за услугу, забирая мальчиков днем и отвозя Дэна домой. Иногда я ненадолго оставалась у них, чтобы поболтать с Джин, пока дети играли. Она была выпускницей Лондонской школы экономики и находила, что в Кембридже преобладает атмосфера мужского шовинизма, а доминирование университета над всеми сферами жизни казалось ей угнетающим и унылым. Нас обеих возмущала система, приучающая нас конкурировать с мужчинами до того, как нам исполнится двадцать один – двадцать два года, а потом низводящая нас до статуса второсортности. Мы никогда не жалели о том, что стали женами и матерями, но нам было обидно, что общество Кембриджа столь низко оценивало эти основополагающие роли.
То, что Стивен мог воспользоваться основополагающим правом человека на свободное передвижение тогда и туда, куда ему было нужно, не было результатом деятельности государственных служб; причиной тому стала исключительно его упорная работа и собственный успех на научном поприще.
Именно Джин настояла на том, что я должна снова заняться диссертацией, хотя я считала такое предприятие по определению безнадежным. Я никогда не забывала о своей научной работе: она то радовала меня, то огорчала на протяжении почти десяти лет. Я выполнила лишь треть намеченного плана, хотя уже накопила огромное количество материала и не знала, где найти время, чтобы его обработать. Я располагала лишь коротким перерывом между уходом Стивена в полдень и быстрым вояжем по магазинам в середине дня, до того, как забрать Люси из школы в пятнадцать минут четвертого – что составляло максимум два с половиной часа. Тем не менее благодаря настойчивости Джейн и выдающемуся примеру Генри Баттона, одного из старых коллег моего отца по королевской службе, начавшего свое исследование поэзии немецких миннезингеров [120] в 1934 году и завершившего его после своей отставки сорок лет спустя, – проект начал казаться мне не таким уж бредовым.
120
Миннезингеры (нем. minnesinger, от minne + ср.-в. – нем. singer – певец; букв. «певец любви») – немецкие и австрийские средневековые поэты-музыканты, преимущественно из рыцарского сословия.