Быть корейцем...
Шрифт:
В мае прошлого года корейские газеты писали o Сюзане Суффорд, молодой американской скрипачке и победительнице конкурса красоты в её родном штате Пенсильвания. Сюзана родилась в Корее в 1975 г. Мать её забеременела вне брака, и была вынуждена отказаться от ребёнка. Сюзану (Сон Ми-хва) удочерила зажиточная американская семья из Песильвании, и только в 1998 г. она впервые встретилась со своими «биологическими родителями». Уже после того, как маленькую Ми-хва отдали в приют, её родители поженились.
В то же время, жизнь приёмных детей не всегда была безоблачной. Большинство из них оказалось в небольших городках с исключительно белым населением. Часто они сталкивались с расизмом в той или иной форме. Как ни парадоксально, многих из приёмных детей
140 тысяч приёмных корейских детей – немалое количество. В своём большинстве они выросли вполне обычными американцами, шведами, новозеландцами, которые не слишком интересуются корейскими корнями. Однако некоторая их часть в последнее десятилетие пытается восстановить свои связи с Кореей, а зачастую – даже найти своих родителей и родственников. Возникли специальные ассоциации корейских приёмных детей, которые получают от корейского правительства субсидии и пытаются – с переменным успехом – обучать своих членов корейскому языку и корейской культуре. Поскольку большинство приёмных детей оказалось в богатых и влиятельных семьях, многие из бывших сирот унаследовали заметные позиции в западном истэблишменте, так что их «патриотическое воспитание» может принести – и уже приносит – Корее немалые политические и экономические дивиденды. Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз...
Корейцы и образование
Одной из самых главных особенностей Кореи и корейского общества является культ образования. Не то, чтобы это совсем уж специфически корейское явление. Похожее отношение к образованию существует на всём Дальнем Востоке – и в Японии, и в Китае, и во Вьетнаме, хотя, впрочем, в тех странах, где у власти долго находятся коммунистические партии, оно не так ярко выражено. Не случайно, что в ведущих западных (в первую очередь – американских) университетах на естественнонаучных факультетах сейчас почти не увидишь белых лиц – всё сплошь китайцы, корейцы и вьетнамцы (японцев мало, они в основном у себя дома учатся, а на Запад едут уже в аспирантуру). Иногда – это недавние иммигранты, чаще – дети иммигрантов или студенты, приехавшие туда учиться. Помню, как я сам наблюдал эту картину сначала в Америке – в Гонолулу, в Гавайском университете, а потом и в Канберре, в Австралийском Государственном университете.
Кстати, почему в англоязычных странах наибольшей популярностью среди восточноазиатской эмиграции пользуются именно естественнонаучные факультеты? Ответ прост: там работать надо много, а типичный коренной американский школьник работать-то головой и до одурения сидеть над учебниками, в общем-то, не приучен, он ведь в школе больше спортом занимается да романы крутит. Есть, конечно, и исключения, но эти исключения – талантливые коренные американцы – обычно идут на медицинский или юридический факультеты, то есть туда, где после окончания они почти наверняка будут заколачивать длинный-предлинный доллар. Иммигранту же поступать на юридический или медицинский непросто: там требуется хорошо подвешенный язык, и «лица коренной национальности» имеют, таким образом, естественные преимущества перед иммигрантами. Так что отсутствие белых американцев (австралийцев, канадцев и т.д.) на естественнонаучных факультетах объяснимо: ленивое местное большинство учится, особо не напрягаясь, чему-то гуманитарному или общекоммерческому, способные местные честолюбцы обоего пола землю роют на юридическом и медицинском, а тем временем у синхрофазотронов и суперкомпьютеров
Однако само невероятное обилие студентов из Восточной Азии в западных университетах однозначно говорит, что в этих странах, в том числе и в Корее, отношение к образованию совершенно особое. Корни у этой системы отчасти практические. На протяжении тысячелетий чиновничий аппарат комплектовался через систему государственных экзаменов на чиновничьи должности. Чтобы сдать такой экзамен, надо было немало попотеть, однако успех гарантировал хорошую должность, приличный доход и всеобщее уважение. Со временем это уравнение «хорошее образование = хороший доход = общественный престиж» стало частью традиционного мировоззрения.
Да и в наши дни образование по-прежнему важно с прагматической стороны, хотя прагматической стороной дело, конечно, не исчерпывается. Для того, чтобы получить хорошую работу, нужно обязательно окончить хороший университет. В перворазрядную фирму выпускнику плохого университета не попасть, а во второразрядной фирме – и зарплата всю жизнь второразрядная, и отношение к тебе со стороны окружающих как человеку второго разряда. Корейское общество иерархично до предела. Вдобавок, оно устроено так, что в нём невозможен любимый персонаж современных западных легенд – гений, изгнанный из школы за неуспеваемость, но потом ставший миллионером или Нобелевским лауреатом. Конечно, и на Западе это всё – в основном легенды, большинство тех, кто был изгнан из школы за неуспеваемость, становится дворниками или просто проводит всю жизнь на пособии по безработице. Однако на Западе подобная карьера, по крайней мере, теоретически возможна. В Корее же у человека, выпавшего из образовательного марафона, шансов нет. Гонка идёт по олимпийской системе, раз проигравший выбывает навсегда. Не будет преувеличением сказать, что в Корее вся судьба человека решается, когда ему только 12–16 лет. Корейская система устроена так, что бывший развесёлый школьный разгильдяй не станет не только министром или профессором, но и богатым предпринимателем. В лучшем случае ему светит положение мелкого лавочника или второразрядного служащего.
Поэтому и вкалывают корейские школьники как проклятые. Недавно Министерство образования провело обследование, и выяснило, что среднестатистический корейский старшеклассник проводит в школе 11 часов в сутки. Однако официальными занятиями дело не ограничивается: как правило, отсидев своё в школе, дети отправляются готовиться к вступительным экзаменам на многочисленных курсах – «хаквонах».
Можно, конечно, сетовать на то, что этот марафон излишне жесток, что он травмирует психику подростков. Основания для таких обвинений имеются. Но есть у корейского школьного марафона и другая сторона: корейцы уже с 12–13 лет приучаются к ответственности, к тяжёлому труду, к дисциплине. Разумеется, это сказывается впоследствии.
О приличиях
Представления о том, какую одежду можно носить, не нарушая при этом общественных приличий, в разное время и в разных странах были очень даже разными. Разговоры старичков (и, особенно, старушек) о «развратной молодёжи», которая, дескать, «совсем забыла стыд» – явление столь же старое, как и само человечество. Известны даже вавилонские клинописные таблички, на которых зафиксированы жалобы на упадок нравов и царящий среди молодёжи разврат (табличкам этим – четыре тысячелетия).
Возвращаясь к нашей теме, стоит вспомнить об одной особенности корейской традиционной одежды, о которой теперь знают только немногие специалисты. Дело в том, что на протяжении примерно двух столетий, с конца семнадцатого и до начала двадцатого века, кореянки носили очень короткие кофты, которые оставляли совершенно открытой всю грудь или её немалую часть. В своё время король Ёнчжо, правивший в середине XVIII века, немало поощрял эту – тогда новую – моду среди придворных дам. Оно и понятно: король Ёнчжо был не только одним из самых ярких корейских правителей, но и известным любителем прекрасного пола.