Быт русской армии XVIII - начала XX века

Карпущенко Сергей Васильевич

Островерхая, совершенно оригинальная по форме шапка-гренадерка тоже имела отпущенный ей срок носки, но вот медная чеканная бляха, нашивавшаяся спереди, должна была отпарываться и пришиваться к новой основе до тех пор, пока, как гласил устав, «совсем изломается».

Обувью солдатам XVIII века служили сапоги и башмаки, смазные, чтобы не намокали, тупоносые, чтобы не стеснять стопу и пальцы, на толстой подошве и низком каблуке. Того и другого вида обуви полагалось по паре в год. В период Северной войны, в походах, чаще употреблялись сапоги, но в 30-е годы, когда в армии широко используются штиблеты, заменяющие голенище сапога, башмаки становятся наиболее «ходовой» обувью.

Уже в начале века сапоги и башмаки приобретались на армию двумя основными способами — покупкой в торговых рядах, непосредственно у ремесленников, которых

немало было в Москве и в других больших и малых русских городах, или подрядом, когда приобретались сразу многотысячные партии обуви, но уже приходилось иметь дело не с самим производителем товара, а с посредником.

Подряду обычно предшествовал торг между желающими сделать на армию крупную поставку товара. Например, в 1731 году выставлялась заказчиком образцовая пара обуви с указанием предельной цены, зажигалась свеча, и до тех пор, пока она горела, продолжался своего рода аукцион между подрядчиками, где цена не повышалась, как при покупке, а, напротив, понижалась. Оброчному крестьянину Потапу Алексееву удалось тогда отстранить конкурентов, сбавив объявленную цену за пару сапог с 59 копеек до 56,5 копейки, чем и приобрел он для себя право на поставку большой партии обуви. Выгода была взаимной: и казны, и подрядчика.

Но недостаточно было купить для воинов обувь подешевле — требовалось приобрести обувь удобную и прочную, способную выдержать многокилометровые марши в течение года, не доставить солдату неприятность скверным изготовлением, неудобством. Вот поэтому и обращалось особое внимание на привозимые по подряду сапоги и башмаки, для чего отряжались «сапожного приему» целовальники их опытных ремесленников или торговых людей. Но и их опытности было недостаточно — приемщики пользовались подробно разработанной инструкцией, предписывавшей внимательно следить за тем, чтобы сапоги «были трех рук: большие, средние и меньшие; подошвы, хоть в цвете разны, только б добротою были против образцов и чтоб между подошвою и стелькою лоскутья, лубков и бересты не было, а были б цельный из нового товара прокладки». Понятно, что приемщик не смог бы проинспектировать всю партию, но этого и не требовалось — бралась одна пара из каждых двухсот, подпарывалась подошва в присутствии подрядчика и производился тщательный контрольный осмотр. Проверялось и качество кожи голенищ, осматривались каблуки, изготавливать которые требовалось не из обрезков кожи, но из добротного материала. А особое внимание обращалось на качество прошивки — она должна была быть «твердая, не реже, как орженого зерна» и выполнена хорошо просмаленной «вервью». В ином случае сапоги или башмаки попросту развалились бы из-за прогнившей или непрочной прошивки. На принятой обуви браковщик ставил клеймо с буквой «Д» — «добро».

Случалось однако, что тот или иной полк не удавалось снабдить обувью централизованно, и в этом случае военнослужащим выдавали собранные с них же деньги для самостоятельного приобретения сапог и башмаков. Известно, что в 40-е годы артиллеристам отдавали по 57 копеек из 60, собранных на сапоги, и по 33 1/4 копейки из 40 копеек «башмачных денег», и полковому начальству требовалось проследить, чтобы рядовые «объявленные деньги на другие расходы не издержали, но имели б всегда исправные за то сапоги на себе». Выдача «сапожных» денег на руки объяснялась не одной лишь невозможностью заготовить большую партию обуви. Оказывается, покупая сапоги или башмаки самостоятельно, воин более тщательно подбирал их к своим ногам, в то время как массовое приобретение, несмотря на обязательную покупку разновеликих сапог, намного снижало вероятность идеального подбора нужного размера. Говорилось, что солдаты «получают каждой не по своим ногам: ино малы, а ино — велики, и затем продают дешевою ценою, а уже всякой, по своим ногам прибирая, покупает дороже, из чего им не без лишняго убытка происходит, и желают артиллерийские служители за ту обувь получать по подрядной цене деньгами, как и на 1744 год получали, и требуют о том от конторы определения». Просьба солдат была удовлетворена, и они покупали сапоги самостоятельно. А в конце века, как видно, это становится общим правилом, и рядовым даже выдаются деньги в прибавок к жалованью «за годовую обувь».

Было бы несправедливым забыть упомянуть о третьем виде обуви, использовавшейся в русской армии в течение всего века. Это — валенки. По Уставу их выдавали в зимнее время стоящим в карауле воинам, но не исключено, что в некоторых случаях валенки использовались и более широко зимой на марше.

Портянок русская армия первой половины XVIII века еще не знала, вернее,

забыла о них при ношении узких сапог и башмаков, к которым полагались чулки. Подрядчики «ставили» в армию уже в начале Северной войны огромные партии (до 30 тысяч пар по одному подряду) чулок русских ремесленников. Красные, белые, серые, лазоревые — они покупались казной по 24–27 копеек за пару (цена высокая, если вспомнить, что сапоги стоили в пределах рубля). Несмотря на большое количество чулок, поступавших в армию, воевавшую с Карлом XII, этот предмет солдатского гардероба почти всю войну являлся дефицитом ввиду быстрого изнашивания на долгих, тяжелых маршах. Как ни старались восполнить недостачу путем новых закупок, однако затруднения вынуждали прибегать подчас к совершенно неожиданным вариантам. Так, в 1712 году В. В. Долгоруков спрашивал у царя, куда девать ветхие палатки, и получил распоряжение употребить их на пошив чулок. Не воспользовались ли в этом случае палатками, просто разорвав их на куски, принявшие форму портянок?

Как бы то ни было, но именно чулки, а не портянки служили солдату в походах и Семилетней войны, когда генерал Фермор инструкцией, отданной по армии в 1757 году, приказал всем нижним чинам не отягощать себя ничем лишним, кроме трех рубах, трех галстуков, пары сапог и башмаков и двух пар чулок. Носили военнослужащие чулки и в конце века, при императоре Павле, армейский Устав которого, однако, воспрещал солдатам во избежание заболевания ног носить в летнее время чулки шерстяные — следовало надевать холстинные.

Штиблеты, как об этом свидетельствуют документы, применялись уже в ходе Северной войны, хотя массового их использования и не было. В 1707 году Б. П. Шереметев отдал такое распоряжение: «…из кож, которые волы биты, приказать зделать штиблеты для зимняго похода». На «штивели» могли идти тогда и пришедшие в негодность палатки, но широкое применение эта часть мундира получает лишь в 30-е годы, когда их делают из толстого полотна и носят с башмаками.

Как ни стремились учредители «регулярства» обрядить русское войско в западноевропейский костюм, но отказаться от привычной в российские зимние стужи от меховой одежды они все же не в силах. Трудно было короткой, подбитой тонкой байкой епанче тягаться с морозами. Нет, шубы, шапки, рукавицы в течение всего века не входят в официальный воинский гардероб, но выдаются для временных надобностей: зимой в походе, стоящим в карауле, на строительных работах и при исполнении некоторых особы;; поручений.

Одним из способов снабжения солдат меховой одеждой было использование крестьянского платья, в котором приводились рекруты в полки. Но запасов «рекрутского мундира» не хватило бы на многих, и есть сведения о покупках шуб и полушубков на армию. Средняя цена за простую овечью шубу в первой половине века не превышала 70 копеек.

Другим источником обеспечения военнослужащих меховой одеждой являлся ее пошив непосредственно в полках. В 1707 году генерал-фельдмаршал Шереметев отдал приказ: «Для зимняго походу из авчин и из козлин, сколько их есть, салдатам приказать делать душегрейки», А в 1741 году на изготовление шуб и полушубков, шапок и рукавиц для 50 полков, стоящих в Остзее, отпускались овчины и мерлушки. А в уже упоминавшейся инструкции Фермора «для употребления в осенние месяцы» солдатам разрешалось заводить «от себя» овчинные или стеганые душегрейки, а также шерстяные перчатки.

Нам трудно представить какой-либо иной способ ношения зимней меховой одежды, кроме надевания ее поверх, к примеру, пиджака, но военнослужащие XVIII века не имели права терять армейское обличье, которое непременно скрылось бы под обыкновенной овчинной шубой. Ну, пусть одет в длинную шубу часовой из рядовых, тем более в ночное время, но можно разве было бы представить кавалериста, восседавшего на лошади в тулупе? Нет, нельзя, — войско не имело права даже в сильные морозы приобретать «мужичий вид». И поэтому те самые пятьдесят русских полков, что в 1741 году готовились сразиться со шведами, хоть и обзавелись меховой одеждой, но надевали ее лишь «под камзольчики». Это касалось и полушубков, и душегреек.

Чтобы «поместить» под мундир меховую одежду, и камзол и кафтан следовало делать достаточно просторными. Офицеры ухитрялись пользоваться специальными, скрытыми от посторонних глаз шнуровками, чтобы уменьшить весной «излишки» своего мундира, или же они просто ушивались. С наступлением холодов распускалась шнуровка или распарывались швы, и под мундиры надевались фуфайки, душегрейки и даже полушубки, как бы символизируя исконно русское «дорегулярство», выглядывавшее из-под европейской формы.