Быт русской армии XVIII - начала XX века
Шрифт:
Однако уже в годы Северной войны предпринимаются попытки разместить мундирное производство в самих полках, где пошив мог бы осуществляться портными из числа солдат воинской части под непосредственным контролем полкового начальства. Еще в 1714 году был объявлен указ с требованием спрашивать у набранных рекрутов, «кто из них умеют портному и сапожному мастерствам, и отсылать таких в военную канцелярию к строению мундира». Портные из солдат получали жалованье в два раза меньше обыкновенного оклада рядового — всего 50 копеек в месяц, но в середине века им шли и своего рода премиальные, которые назывались «задельными» деньгами и предназначались для восполнения личных затрат портных на приобретение игл, ниток и свечного воска, шедшего на изготовление свечей, так необходимых портным, работавшим в плохо освещенных помещениях. Часть «за-дельных» денег шла в пользу тех военнослужащих, которые были вынуждены заменять на караулах и работах своих товарищей-портных — освобождать
В 1718 году была сделана первая попытка полностью передать в полки мундирное производство, но новая система настолько не оправдала ожиданий, что уже в следующем году приказали: «… ради нынешних походов и наступающей кампании (готовились к Персидскому походу. — С. К.) шить мундир по-прежнему в мундирных канцеляриях прежними казенными портными мастерами». Но первая попытка не испугала армейских администраторов, и уже в 30-х годах «мундирные и амуничные вещи готовят в Комиссариате и при полках». Все чаще сукно и другие материалы везут прямо в полки, где ткань перемеривают своими, полковыми, аршинами, железными, «верными», которые с обеих сторон имели клеймо во избежание чьей-либо злокозненной попытки укоротить измерительный инструмент, чему препятствовать должна была еще и толстая медная проволока, вделанная в аршин на всю его длину. Вторая половина века знает основной способ пошива мундиров — при полках, силами полковых портных. Только во время войны портные-солдаты должны были занять свое место в строю, а мундирное производство передавалось гарнизонным мастерам из военнослужащих и лишь в самом крайнем случае вольнонаемным.
С уверенностью можно говорить, что стиль воинской одежды, господствовавший в России (да и везде в Европе, пожалуй), следовал гражданской моде и был далек от того, чтобы исходить из требований удобства. Мода вообще не считается с естественными запросами человека, стремящегося носить практичное, удобное платье. Не считается мода к тому же и с эстетикой — стиль, которому вчера все поклонялись, сегодня кажется уродливым, безвкусным. Прекрасно понимал все это Г. А. Потемкин, написавший в 1738 году: «Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением. Платье, чтоб быть солдату одеждою, а не в тягость, всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно — плод роскоши, требует много времени, и иждевения, и слуг, чего у солдата быть не может». Исходя из главного принципа — одежда служит солдату, а не солдат одежде, — Потемкин подал Екатерине записку, вскоре высочайше утвержденную, и вскоре (1783–1786 годы) большая часть полков российской армии, исключая, правда, гвардейцев и гусар, обрядилась в новую форму, где стиль определялся утилитарным назначением каждой вещи. Что же нового мог предложить всесильный фаворит?
Потемкин справедливо считал шляпу убором негодным — она «головы не прикрывает и торчит концами на все стороны, озабачивает навсегда солдата опасностию, чтобы ее не измять, особенно мешает положить голову и, будучи треугольником, препятствует ей поворачиваться, да и не закрывает также от морозу ушей». И шляпу заменила легкая кожаная каска с двумя суконными лопастями, что прикреплялись сзади и спускались на спину. Эти лопасти в непогоду завязывались спереди на шее.
Не нравились Потемкину и старые кафтан с камзолом — и их сменила просторная куртка, наглухо застегнутая, с короткими полами. Реформатор знал, как ненавистны солдатам лосиные штаны, в которых зимой было холодно, а летом жарко, под которыми невозможно было носить полотняное белье, которые трудно было надевать и приходилось тратить много времени на отбелку и чистку. И в армии появились широкие суконные штаны с нашитыми кожаными крагами, с лампасами.
Не мог не знать Потемкин и то, сколь неудобными были солдатские сапоги с узким, высоким голенищем. И армия обзавелась просторными сапогами с укороченным голенищем. Ноге, обтянутой тонким чулком, в таком сапоге было бы неуютно, и русское войско обрело наконец давным-давно известное в народе приспособление для защиты ног от потертостей, опрелости и других сопутствующих ношению сапог осложнений — портянки. Сам Потемкин знал о преимуществах портянок. «… Портянки, — писал он в своей справке, — пред чулками имеют ту выгоду, что в случае, когда ноги намокнут или вспотеют, можно при первом удобном времени тотчас их скинуть, вытерев портянкою ноги и обвертев их опять сухим уже оной концом, вскорости обуться и предохранить их тем от сырости и ознобу; в узких же сапогах и чулках то учинить никак неможно, которых неудобно скинуть, ни свободно опять надеть нельзя, да и чулки не всегда бывает возможность переменить или высушить, чрез что бедные солдаты, имея беспрестанно ноги мокрые, подвергают себя нередко простуде и другим болезням».
Не обошел вниманием Потемкин и такой больной вопрос, как прическа военнослужащего. При Петре I солдаты носили
Но удобная потемкинская форма просуществовала лишь до вступления на престол Павла I. Кто знает, какими мотивами руководствовался новый монарх: ненавистью к плодам деятельности любимца своей матери или горячей уверенностью в то, что прусский вариант воинской одежды выигрывает и в аспекте удобства, и в плане красоты? Во всяком случае, немедленно отставляются и каски с лопастями, и куртки, и сапоги с широким голенищем. Армия вновь обрядилась в очень похожие на мундиры Петра Федоровича кафтаны и камзолы, однако павловский устав советовал делать кафтаны «в меру долгие и не короткие», а штаны «не узки, не широки, не долги», так что совсем уж неудобной эту одежду нельзя назвать. Но возвратились к русскому солдату треуголка и ненавистные пукли с косами. Правда, Павел удружил ему тем, что отменил плащ-епанчу и ввел шинель.
Подробно разработанный Устав 1796 года хоть и узаконивал косы, пудру и помаду, но в то же время требовал неукоснимого соблюдения правил личной гигиены, как-то: мытье рук, лица, еженедельное посещение бани, бритье через каждые два-три дня. Воин, как требовал Устав, должен был иметь всегда «вид солдата, а не мужика». И еще в этом своде военного законодательства имелось следующее замечательное распоряжение, так согласующееся с антиаристократическим тоном павловской политики: «…каждого рядового наставлять, чтобы учтиво, но смело знатным людям отвечал и говорил».
Заговорив о личной гигиене военнослужащих, невозможно не коснуться правил, которыми обусловливалось пользование мундиром в XVIII веке. Несмотря на то что воинская одежда строилась на личные средства солдат, последние являлись лишь номинальными владельцами мундиров. Мало того, что тщательно следить за опрятностью платья солдат обязывали распоряжения уже петровской поры, но ни в коей мере не дозволялась продажа формы, ее утеря. Владелец у мундира был как бы двойной: солдат и полк. В 1706 году наказали шпицрутенами пушкаря Ивана Репку, потерявшего строевой кафтан, «напившися пьян», а по поводу пушкаря Федора Маркова «за то, что он продал с себя в пьянстве мундир», была получена сентенция: «…прогнать спицрутены чрез весь полк три раза и написать в службу по-прежнему». Полковое начальство (особенно в период Северной войны и даже позднее) дорожило буквально лоскутом форменной одежды. Так, в 1729 году был отыскан у крестьян мундир бежавшего из части солдата Григория Астафьева. Возвратили в полк такую «форму»: «…шляпа обрезана… толка одна кафтанная задняя половина да четыре лоскута байки». И поскольку дезертира не нашли, «доправили» стоимость мундира на крестьянине, дерзнувшем купить казенную одежду.
Если военнослужащего из нижних чинов переводили в другую часть, то мундир, стоимость которого не была полностью выплачена солдатом, оставался в полку, взамен же выдавался «серый» кафтан из рекрутского гардероба.
Во времена Петра I военнослужащие, признанные по причине дряхлости, неизлечимых болезней, инвалидности негодными к армейской службе, шли в отставку, и их за ревностное служение «царю и отечеству» награждали правом носить мундир и шпагу. Дарованное право являлось привилегией, потому что при Петре же издаются указы, запрещающие гражданским лицам заводить одежду, имеющую сочетание цветов, сходных с мундирными цветами, и этим подчеркивалось особое положение армейского сословия, «всечасно кладущего животы свои на службе государевой». В 1726 году высочайший указ повелевает отставным солдатам, находясь уже вне полков, тщательно следить за своей внешностью, носить немецкое платье и содержать себя в чистоте. Артиллеристы, например, покидая службу, давали расписку с обещанием «бороду брить или ножницами подстригать по дважды в неделе и в немецком платье ходить». Непонятно, правда, было ли мундиром это немецкое платье, или отставным предлагалось воздерживаться от ношения традиционного лишь, русского, чтобы до самой смерти как бы являться носителями черт «прогрессивной» западной культуры.