Быть воином
Шрифт:
Этим вечером Мамаша Байль решила лечь пораньше. Но, как всегда бывает, когда решаешь что-то сделать — тут же находится куча причин, мешающих тебе это совершить. Вот и сегодня, едва она вытащила из микроволновки грелку и положила ее в кровать, приперся жилец с верхнего этажа с претензией, что его заливает. А когда Мамаша Байль, вооружившись разводным ключом, спустилась в подвал и решила эту проблему, на лестнице ей встретилась та сучка, которой она сдала комнату бывшей жилички, год назад отправившейся на Игил Лайм за призрачной надеждой. Эта сучка занималась тем же, чем и предыдущая, но была не в пример более сволочной. Вот и сейчас она тут же накинулась на Мамашу с претензией, что у нее в «апартаментах» отчего-то перестал работать унитаз. Мамаша просветила эту прошмандовку
Она успела не только нагреть грелку, но и переодеться в ночную рубашку, когда в дверь снова постучали. Мамаша Байль замерла посреди комнаты, с ненавистью уставившись на дверь и страстно желая, чтобы этот стук ей почудился. Или чтобы, если это невозможно, постучавший забыл, зачем пришел, передумал, провалился, то есть чтобы ей не пришлось вновь открывать дверь и выслушивать всякие глупости в то время, когда она мечтает только об одном: лечь в нагретую постель и укрыться теплым одеялом. Но ее мольба не была услышана. И стук раздался снова. Мамаша Байль свирепо выругалась и двинулась к двери, обещая себе, что если ее побеспокоили по причинам менее важным, чем спасение ее ночлежного дома или как минимум всего этого дерьмового мира, тому уроду, который сейчас барабанит в ее дверь, придется очень несладко…
К ее удивлению за дверью оказалась какая-то богатая леди. Что подобной госпоже было делать в ее ночлежке, да еще так поздно, Мамаша Байль представить не могла и потому сразу же насторожилась. И на всякий случай поприветствовала ее как можно вежливее.
— Добрый вечер, леди, чем я могу вам помочь?
Богатая леди несколько мгновений смотрела на нее, будто ожидая чего-то, а затем мягко и чарующе рассмеялась.
— Мамаша Байль, ты меня не узнаешь?
Мамаша замерла, недоуменно и даже несколько раздраженно всматриваясь в красивые черты (ну не ходят здесь такие цыпочки), а затем сквозь эту совершенную красоту увидела что-то знакомое… и ахнула.
— Эсмерина?
Та тихо рассмеялась.
— Вообще-то Лигда, но ты знала меня под тем именем. Мне можно войти?
— Ты… вы… то есть, конечно, — ошеломленно пробормотала Мамаша Байль, отступая в сторону. — То есть, конечно, приятно, леди, что вы не забыли старую Мамашу Байль…
Но бывшая дешевая шлюшка Эсмерина, сама загнавшая себя на самое дно жизни, которую она, по доброте душевной (за что потом не раз себя ругала, потому как не ее это дело вытирать сопли всяким там потаскушкам), когда-то приютила, уже вошла в комнату и остановилась, оглядываясь. А потом вдруг тихонько рассмеялась и, сделав шаг, как-то очень привычно уселась в старое, продавленное кресло с донельзя протертой обивкой, подобрав ноги. И в этот момент Мамаша Байль окончательно ее признала. Именно Эсмерина любила вот так торчать в этом кресле, греясь у масляного обогревателя. Но эта Эсмерина, или, вернее, как ее там, Лигда, села в кресло вовсе не греться (у Мамаша Байль отчего-то появилось твердое ощущение, что эту женщину очень сложно было заставить мерзнуть). А вспомнить…
Она молча закрыла дверь и, подойдя к кровати, вытащила из нее грелку, после чего подошла к другому креслу, которое было из схожей, но все-таки другой, более новой коллекции и потому выглядело чуть более прилично, и уселась в него, подпихнув грелку под поясницу.
— Да… милая моя, ты сильно изменилась.
Гостья снова тихо рассмеялась.
— Во многом благодаря тебе, Мамаша Байль.
— То есть? — не поняла та.
— Ну ведь это ты рассказала мне о монастыре.
Мамаша удивленно вытаращила глаза и несколько мгновений сидела, напряженно всматриваясь в гостью. Как будто стараясь найти в ней хоть какой-то признак того, что ее слова шутка, насмешка. А затем медленно покачала головой.
— Так это не сказки?
— Нет, — усмехнулась та.
— И… как оно? — осторожно спросила
— Тяжело, — откровенно призналась Лигда. — Но результат того стоит.
— Да уж вижу, — с явной завистью в голосе отозвалась Мамаша Байль.
Но Лигда покачала головой.
— Я не об этом. Это так, побочно…
Мамаша Байль хмыкнула.
— Если и так, то все равно впечатляет. А как тебе удалось этого достигнуть?
Лигда усмехнулась.
— Знаешь, если честно — не знаю. Я и в зеркало-то впервые взглянула только сегодня утром. В монастыре нет зеркал.
— Ты провела целый год в месте, где нет зеркал? Да уж… милая моя, я теперь и не знаю, что творится на этом свете… — Она наклонилась вперед и вновь переспросила: — Ну хоть что-то ты чувствовала? И потом кожа, ногти, волосы в конце концов… для того чтобы увидеть это — не нужно зеркала.
— Знаешь, в какой-то момент, когда, скорее всего, и начались основные изменения, я как-то перестала обращать внимание на то, что происходило снаружи. Меня больше интересовало то, что происходит внутри, хотя… наверное, это можно объяснить. Ведь всем известно, что вера, молитва лечит. Причем иногда такие болезни, от которых отступается самая современная медицина. А там все было настолько… предельно, что это не могло не сказаться на организме. Понимаешь, я чувствую себя так, будто меня разобрали на мельчайшие частички, буквально на атомы, а потом снова собрали, но не прежнюю, а лучше, совершенней. Ту, которой я могла бы стать, если бы все в своей жизни делала абсолютно верно и точно.
— То есть, — задумчиво произнесла Мамаша Байль, — они на самом деле дают тебе второй шанс?
— Нет, — быстро ответила Лигда. — Не второй. Первый…
Утром, когда Лигда уже стояла на пороге, Мамаша Байль внезапно ухватила ее за локоть и с каким-то сердито-растерянным лицом, как будто кто-то сейчас собирался сделать несусветную глупость, спросила:
— Скажи, а… туда, в этот твой монастырь, берут таких старых перечниц, как я?
Лигда улыбнулась.
— Знаешь, я, конечно, не спрашивала, но, по-моему, туда берут всех, кто смог найти в себе силы туда прийти…
Спустя двое суток Лигда легко спрыгнула с подножки тяжелого контейнеровоза и, махнув ладошкой, крикнула водителю:
— Спасибо, старина, дай Бог здоровья и удачи твоему младшенькому.
— Спасибо, леди, ваши слова да Богу в уши, — благодарно ответил водитель, у которого до сих пор не прошла оторопь от того, что такая… такая… такая… ну, в общем, одна их тех, чьи фотки можно увидеть только на распечатках самых крутых журналов, вот так запросто оказалась в его кабине. Да еще и снизошла до беседы с ним, простым дальнобойщиком. Она была столь мягка и дружелюбна, что он даже стал гораздо лучше относиться к тем дамам с обложек, которых раньше считал всего лишь высокооплачиваемыми шлюхами. Нет, он был тертым парнем и кое-что понимал в этой жизни, так что его никто не смог бы убедить, что те сучки, что время от времени появляются под объективами камер с какой-нибудь зверушкой на руках, призывая сохранять дикую природу, или занимаются эксгибиционизмом, устраивая стриптиз под лицемерным девизом: «Лучше ходить голой, чем носить меха», все сплошь и рядом такие, как эта леди. Но, если среди них, хоть время от времени, встречаются и такие, значит, не все так плохо в этом мире… Он не удержался и показал ей голофото своих четверых сорванцов и в очередной раз беременной жены и пожаловался, что последняя беременность протекает тяжело и врачи даже предполагают, что может случиться выкидыш…
— Он слышит, — серьезно ответила Лигда и, отвернувшись от контейнеровоза, окинула взглядом такой знакомый пейзаж. Маленькие аккуратненькие домишки зажиточного пригорода с лужайками впереди и желтая крыша закусочной «Тексти наггетс», торчащая из-за крон деревьев…
Едва она переступила порог отчего дома, как мать буквально набросилась на нее.
— Лигда, девочка моя, ну как же так можно?! Ну как ты могла так поступить со своей мамочкой?!! От тебя так долго не было вестей! Я вся извелась! Ну что ты встала на пороге? Проходи же, дай же твоей бедной мамочке тебя обнять! Ох, Лигда, Лигда, ну наконец-то ты вернулась в родной дом!..