Быть воином
Шрифт:
— Самая могучая сила, которая имеет место быть в нашей вселенной, — начал преподобный спустя некоторое время, — это сила Творца, того, чьей волей было создано все сущее. И она до сих пор переполняет нашу вселенную, позволяя ей существовать. Нет, не множиться или преобразовываться, все это делают более простые механизмы типа внутриядерных процессов или, скажем, фотосинтеза, а просто существовать. Быть. У человека, как потомка долгой череды простого развития, основа которого создана из обычной материально-животной «глины», нет органа, антенны, которая была бы способна настраиваться на эту силу, вступать с ней в резонанс, черпать ее, столь щедро разлитую в этом мире. Но… и именно это делает нас теми, кто может стать «по образу и подобию», мы можем ее создать. И этим исполнить свое предназначение, став истинными властелинами этого мира, подставив свои плечи под бремя владения и созидания
Отец Дитер сделал паузу и окинул их внимательным взглядом. Ирайр сидел не шевелясь, жадно впитывая все, что он говорил, но не просто впитывая, а соизмеряя услышанное с тем, что успел узнать и почувствовать сам — и здесь, в монастыре, и раньше, за всю свою пока еще не столь долгую жизнь. Ибо разве не этому учил их отец Дитер?
— Многие знают, — продолжал преподобный, — а если и не знают, то догадываются об этой возможности. И именно на этом знании, скорее всего, полученном путем откровения, и основано большинство религий. В разных религиях она названа по-разному — нравственный закон, карма, божественная чистота… мы же называем ее душой. Ибо человек при рождении получает от Господа всего лишь зерно души, которое он может развить, раскрыть и превратить в цветок небывалой, немыслимой красоты, полностью воплотив предначертанное. А может, наоборот, безжалостно обрывая малейшие побеги смирения, любви, сострадания, милосердия, покрыть его еще большей шелухой, по существу, умертвив этот дар Его и так и оставшись пусть и обладающим разумом, но всего лишь животным. И в этом как раз и состоит цель того, кого мы считаем Врагом рода человеческого. Потому-то, не жалея своих сил и возможностей, а нам тяжело даже представить их границы, он творит и преобразует мир людей, заставляя его все более и более изменяться в направлении, при котором человек… вернее всего, лишь зародыш человека, существо с нераскрытым зерном души, уходит с пути истинного величия, заменяя его иллюзией животно-жизненного успеха. Враг поощряет внесение в мир людей все большей и большей мишуры, застилающей глаза, становящейся для обычных людей явственным и вещественным признаком жизненного успеха, то есть того единственного успеха, который они могут увидеть и понять. И все больше и больше людей увлекаются погоней за этой внешней мишурой, уже даже не пытаясь заняться своей душой, не имея времени, не имея желания и досадливо отмахиваясь, когда те, кто знает, как на самом деле устроен этот мир, пытаются им рассказать, что они с собой творят. Ибо, еще раз повторю, в их представлении, именно мишура и есть зримый и вещественный пример настоящего жизненного успеха. А все остальное — чушь и блажь для простаков. Они даже не подозревают, что пляшут под дудку Врага и, следуя этим своим вроде как совершенно простым, естественным и прагматичным, но совершенно нечеловеческим устремлениям, не только отдают эту вселенную во власть Лукавого, но и замыкают себя всего лишь в границах тварного мира. Ибо не создавший, не раскрывший, не воспитавший в себе душу — не спасется. То есть не сможет продолжить свое существование там, за пределами своего материального тела. А именно там и лежит вечность, истинное время существования человека. Ибо если соотнести срок, отпущенный человеку здесь, в материальном мире, и тот, что лежит за его пределами, то ограничивая себя лишь первым, мы… убиваем себя еще зародышем, эмбрионом. Даже не успев не то что родиться, но и превратиться в маленького человечка, зреющего в материнской утробе.
Отец Дитер замолчал. Некоторое время на лужайке висела мертвая тишина, а затем Лигда подняла голову и тихо спросила:
— И что же нам делать?
Отец Дитер пожал плечами.
— Это — решать вам. За год вы сможете всего лишь очиститься, снять шелуху со своих зерен души, опять сделать их способными проклюнуться и выбросить побег… Может быть, благодаря ему поймать, почувствовать силу Творца, разлитую в этом мире, коснуться ее, ощутить ее благодать. Так что, — тут он иронично, но добро усмехнулся, — ты точно вернешь себе всю свою молодость и красоту…
А Лигда с досадой скривилась, ибо теперь ей было совершенно понятно, насколько мелкими и суетными были желания, приведшие ее в монастырь. Впрочем, а откуда было взяться другим у той Лигды (вернее, тогда она звалась Эсмериной), которая даже не догадывалась, что в жизни есть что-то еще, кроме наслаждений и удовольствий, к которым так неистово и неуемно стремится животная составляющая человека? Особенно если кроме нее в тебе ничего и нет…
— Но хоть сколь-нибудь значимо овладеть ею вы не сможете. Не успеете. Хотя даже этого уже будет достаточно, чтобы начать именно жить, а не проживать свою жизнь, разменивая ее на мишуру, — продолжал между тем преподобный. — Но если вы
Ирайр снова вспомнил слова Воина: «Убивать недопустимо. Это запрет, табу, грех. Убивая, мы разрушаем себя. Свою душу, свою силу». И наконец-то понял, что ему тогда сказал Юрий…
Следующие несколько недель интенсивность их занятий все возрастала и возрастала. Однажды, после очередного выматывающего дня, во время ужина Пэрис, с трудом поднявшись, доковылял до брата Игоря, который теперь завел привычку трапезничать вместе с ними, и, плюхнувшись на землю рядом с ним, спросил:
— Брат Игорь, а если основная наша сила здесь, в душе, то зачем мы так изнуряем тело?
Привратник неторопливо отправил в рот ложку бобовой каши, тщательно прожевал, будто не замечая, что все послушники прекратили есть и уставились на него в ожидании ответа, а затем, усмехнувшись, повернулся к Пэрису.
— Причин много. И я думаю, ты и сам можешь назвать некоторые из них. Так ведь, брат Пэрис?
Тот молча кивнул. Ибо уже давно преподобный приучил их к тому, что на каждый вопрос может последовать встречный, что-то вроде: «А сам-то ты что об этом думаешь?» Ведь если ты, обнаружив свое незнание, не попытался сам, исходя из того, что уже знаешь и умеешь, хоть немного его закрыть, найти хоть какой-то, пусть неверный, но все-таки доступный тебе ответ, значит, ты пренебрег Господним даром под названием разум. И даже не попытался напрячь его и хоть что-то понять. Поэтому задавать вопрос, не имея хоть какого-то сформулированного ответа на него, никому из них теперь и в голову не могло прийти.
Но сейчас Пэрису не пришлось давать свой вариант ответа. Потому что брат Игорь посчитал, что на этот раз его ответ заставит их мыслить не меньше, а, пожалуй, больше попытки Пэриса.
— Ну, во-первых, этим мы внуздываем наше животное, обуздываем его, приучаем к послушанию нашему духу и разуму. Вспомни, Пэрис, всю твою прежнюю жизнь определял маленький участок мозга под названием «центр удовольствия». Ты служил не себе, не чему-то высокому или хотя бы хоть для кого-то полезному, а всего лишь ему. С истовостью и жадностью, отрицая любые границы и препоны, доходя в своей ненасытности до того, что все больше и больше разрушал собственное тело и мозг. Сколько раз ты попадал в клинику?
— Шесть, — ответил Пэрис и, усмехнувшись, пояснил: — Правда, четыре раза сбегал, не дождавшись окончания лечения. Уж больно хотелось вновь окунуться в вихрь удовольствий.
Привратник кивнул, как бы говоря: «Ну а я о чем?», а затем продолжил:
— А ведь для того, чтобы удовлетворить это истекающее слюной, желудочным соком и похотью чудовище вовсе не надо было ничего из того, чему ты сподобился научиться. Даже тех денег, которые ты тратил на удовлетворение своего животного. Достаточно было только вставить в этот участок мозга пару проводков и раздражать «центр удовольствий» слабыми разрядами электричества…
Кроме того, то дряблое, с жирком и отдышкой, с поношенными связками и разболтанными суставами тело, которое было у некоторых из вас до прихода в монастырь и которое характерно для подавляющего большинства обычных людей, вряд ли сможет оказаться достойным сосудом для того духа, той души, которую вы, я уверен, сумеете взрастить в себе. Да и те, кто считал себя в достаточно приличной форме, — тут он бросил взгляд в сторону Ирайра и Волка, — разве не видят, что они несколько переоценивали свои кондиции.
Ирайр покосился на Волка и, встретив его ироничный взгляд, ухмыльнулся. Да уж, что тут скажешь…
— Ну и, наконец, — брат Игорь посерьезнел, — если вы решитесь не останавливаться на достигнутом, а встанете на путь Воина, то, кто бы ни стал вашим Учителем, ему будет гораздо легче подготовить вас к опасностям того пути, который вы изберете.
Они задумались над словами привратника. Один из уроков, который они уже достаточно твердо усвоили, состоял в том, что не надо спешить давать ответ, пока у тебя не спросили. Возможно, в каждом из них еще сидело оставшееся со времен их простоты нетерпение, которое сейчас толкало их к тому, чтобы искренне закричать: «Да-да, я хочу, я буду, я смогу!!!», но ведь они уже в достаточной мере овладели собой, чтобы не поддаться этому отголоску их прежней простоты…