Быть воином
Шрифт:
Комиссар замолчал, задумчиво посмотрел на стакан, но на этот раз не стал наливать в него иски, ограничившись обычной минеральной водой.
— Смысл сказанного я понял спустя три дня, когда в баре лайнера нос к носу столкнулся с тем типом, который убил мою жену, — комиссар глубоко вздохнул, почесал щеку и задумчиво добавил: — И вот теперь я все время думаю, а может, действительно преподобный знал, что говорил, когда утверждал, что ты никого не убивал. И если я сейчас отправлю тебя на электрический стул, а так и будет в случае твоего ареста, потому что доказательства твоей вины просто железобетонные и в конце концов это моя работа, то потом, когда я умру и встречусь с Господом и он меня спросит: «Как же
Пэрис смотрел на комиссара, и в душе его поднималось раскаяние. Он пришел сюда не только со смирением в душе и готовностью до конца принять искупление за все, что успел натворить за то время, пока был всего лишь животным. Но и как он теперь понимал, с немалой долей высокомерия: дескать вот я теперь такой мудрый и познавший свет истины, готов к искуплению и не страшусь принять ее даже от тех, кто живет во тьме, лжи и прелести Лукавого. А человек, сидевший напротив него, всю жизнь сталкивающийся с темной стороной бытия, с подлостью, ложью, смертью, похотью и предательством и никогда не имевший наставника, оказывается, сумел не только сохранить зерно своей души, но и развил его. Не поддался этому миру. И до сих пор не готов предаться легкому пути Лукавого, даже если жизнь изо всех сил толкает его на это.
— Комиссар, я… я не раз просил отца Дитера помочь мне вспомнить, что произошло тогда, в тот день. Но он отказался. Сказал, что я должен сам разобраться с этим делом. И посоветовал прежде всего встретиться с вами. Поэтому я и появился здесь.
— Помочь вспомнить… Так он и это умеет? — усмехнулся Сардоней.
Пэрис вздохнул.
— Боюсь, мне сложно даже придумать, что может не уметь или не знать Светлый князь.
— А-а-а, так он из этих? — комиссар усмехнулся. — Ну тогда тем более. Как однажды сказал мне один умный человек, очень умный, уж можешь мне поверить, так вот, он сказал: «Когда Светлый князь открывает рот — превращайся в слух, Сардоней. Ибо потом будешь очень долго корить себя, если пропустишь хотя бы один звук».
Пэрис понимающе кивнул. Он-то это знал по собственному опыту.
— Вот что, парень, ты все-таки попытайся вспомнить хоть что-то, что могло бы дать малейшую зацепку, чтобы у тебя появился хотя бы один шанс из тысячи. А уж я постараюсь использовать его на полную катушку.
Пэрис кивнул.
— Знаете, комиссар, я думаю, что преподобный не стал мне помогать потому, что я уже способен найти выход собственными силами. Я уже знаю или способен узнать нечто, что поможет нам найти истинного убийцу, — он сделал короткую паузу. — Я ведь уже давно пытаюсь во всех подробностях вспомнить тот день. И единственное, чего я никак не могу объяснить: почему меня сначала так долго не «забирало». Я же вкатил себе три полных дозы. Три! А потом я вырубился. Совсем. Ведь даже когда меня привели в чувство, я был как вареный. Ни руки, ни ноги толком не работали. Со мной так никогда не было.
Комиссар задумчиво потеребил губу.
— Насколько я помню, твои шприцы, сынок, все еще лежат в хранилище вещдоков. В понедельник я назначу новую экспертизу. Расширенную. Первая-то была довольно поверхностной. Требовалось только подтвердить, что шприцы использовались для введения наркотиков. В чем, кстати, никто и не сомневался. Чисто формальное действие…
Ночь Пэрис провел в доме комиссара Сардонея. На втором этаже. В одной из заброшенных спален. И вообще второй этаж был в таком состоянии, что, похоже, комиссар не поднимался туда уже лет пять как минимум. На следующее утро Пэрис поднялся первым и, спустившись вниз, попытался приготовить им с комиссаром завтрак из тех скудных
Комиссар вышел из спальни как раз к тому моменту, когда Пэрис разливал по чашкам иллой. Он окинул сервированный стол насмешливым взглядом и буркнул:
— Я гляжу, парень, ты метишь в мои домохозяйки?
— Ну, домохозяйка из меня еще та, — улыбнулся Пэрис, — но я буду стараться.
— И не надейся. Я привык жить один, — припечатал комиссар, усаживаясь за стол, — хотя должен признаться, тосты у тебя получились что надо. У меня все время пригорают.
В понедельник вечером он позвонил на домашний терминал. Когда раздался звонок, Пэрис молился. И, возможно, поэтому сразу понял, что звонит комиссар. И звонит именно ему. Состояние молитвы позволяет гораздо глубже проникать в суть и смысл происходящего в мире и в тебе самом. Пэрис поднялся с колен и, подойдя к терминалу, активировал канал.
— Ты был прав, сынок, — заговорил комиссар, едва его изображение возникло над голомонитором, — в той дряни, которая составляла содержимое шприцов, «дури» было не более десяти процентов. Остальное — тригидромета… короче, какая-то сложная ерунда, от которой у человека через какое-то время напрочь отключаются мышцы. Кто бы ни спланировал это убийство, он явно позаботился о том, чтобы в тот момент, пока он им занимался, ты не мешался у него под ногами, — комиссар вздохнул. — Так что завтра можешь спокойно возвращаться домой. Я пока снимаю с тебя все обвинения. По заключению эксперта, в момент совершения преступления ты вряд ли мог пошевелить хотя бы волосом.
— Спасибо, комиссар. Но вы же знаете, я хотел не столько снять с себя обвинения, сколько найти настоящего убийцу.
Сардоней покачал головой.
— Я бы сказал, что это не твое дело, что на это есть полиция, кроме того, я не слишком понимаю, что мы можем раскопать теперь, после того как прошло столько времени, но ты ведь все равно не отстанешь.
— Да, — твердо сказал Пэрис.
— Ну я же говорил, — усмехнулся комиссар, — уж прости, парень, но я за тобой присмотрю…
Родители встретили его холодно. Мать вначале вообще испуганно отшатнулась. Но затем, узнав, что обвинения с него сняты и он уже не находится в межпланетном розыске, безразлично поцеловала его в щеку и уехала по своим делам. Отец не вышел вообще…
Пэрис погулял по парку, пообедал и уехал в город, в свой пентхаус, с которого давно был снят арест, но, поскольку он принадлежал лично Пэрису, продать его никто кроме него не мог. Так же как и яхту.
Вечером ему позвонил Ники и пригласил на одну классную вечеринку. Поскольку делать все равно было нечего, Пэрис согласился. Хотя его несколько удивило, что Ники уже в курсе не только того, что с него сняты все обвинения, но и что он уже в пентхаусе. А потом Пэрис вспомнил, что Ники всегда был в курсе всего. Просто тот Пэрис никогда не давал себе труда об этом подумать. У него всегда находились дела поважнее…
Водителя у него теперь не было, прав пилота тоже, поэтому Ники заехал за ним сам.
— Где ты провел этот год? — спросил он, когда Пэрис влез в салон.
— Далеко, — коротко ответил Пэрис.
— И как, позажигал?
Пэрис уклончиво пожал плечами.
— Да так…
Ники понимающе кивнул и покровительственно похлопал его по плечу.
— Ничего, сегодня оторвемся по полной. Уж можешь мне поверить.
Когда они подъехали к частному загородному клубу, вечеринка была в самом разгаре. Похоже, Ники здесь хорошо знали — их аэрол опустился не на большой стоянке у ворот клуба, а прямо на лужайке за забором. Ники вылез из салона и, сделав широкий жест рукой, гостеприимно заявил Пэрису: