Быть войне! Русы против гуннов

Кисляков Максим Валерьевич

Дажин глубоко вдохнул чистый горный воздух, веки в блаженстве опустились. Он шумно выдохнул и бросил через плечо:

– Хотя, может, то были тати озверевшие? Хотя нет, тать не будет бросаться на войско в несколько сот копий, да еще и при конях.

Дажин повернул голову в сторону Тагулая. Тот по-прежнему стоит молча, но на лице уже нет той высокомерной уверенности, скорее осторожность – что дальше? Князь Русколани снова хмыкнул, легкая насмешка скользнула по губам. Он уверенным шагом вернулся к трону, руки ухватили отполированную древесину ручек, устало

выдохнув, Дажин опустился на престол.

– Поговаривают, там засада была… – с хитрой улыбкой проговорил Дажин и тут же хлопнул в ладоши.

Ошарашенный последними словами князя, Тагулай содрогнулся. Капелька пота скользнула за шиворот, противно защекотала, на спине зашевелились мурашки толщиной с муху. Гунн ощутил, что разговор с князем окончательно вышел из-под контроля. Не на такой прием рассчитывал советник хана… Как теперь выкрутиться?

Тяжело бухнул засов, до этого неприметная дверь в дальнем углу зала подалась вперед. В тронный зал властителя Русколани входят двое стражников, искусно связанные шнуровкой железные пластины горят ярко начищенным металлом, головы покрывает кольчужный капюшон в мелкое кольцо – с такого сабля обязательно соскользнет.

Стражники за собой волочат какие-то тела. Они кажутся обессиленными, но одному из них хватает силы сипеть на трескучем наречии крепкое словцо.

Князь Русколани вновь отхлебнул из поднесенного кубка. Тагулай облизнул вдруг пересохшие губы. На этот раз он с превеликим удовольствием приложился бы к живительной влаге. Но ему не предложили. Обида и гнев жгучей волной стали подниматься внутри.

Пленников бросили прямо перед ногами Тагулая. Тяжелым смрадом ударило в нос советнику хана.

– Ух, ну и вонь… – произнес Дажин, воротит нос от пленных, лицо сморщено как печеное яблоко, он недовольно обратился к своему советнику: хоть бы водицей их окатили, что ли… а то теперь дух в княжьем тереме как в хлеву!

Дажин повернулся к Тагулаю, на губах вновь блестит улыбка.

– Впрочем, когда их давеча приволокли ко мне – было во сто крат хуже. С ними вообще весьма интересная история приключилась. Как-то ратнички мои совершали конный объезд владений и напоролись на три валяющихся в степной пыли тела. Думали, разбойнички пошалили. Ан нет! Живехоньки оказались, хоть и без чуйств!

Князь вновь отпил из кубка, обтер мокрые губы и продолжил:

– Но самое странное было то, что среди них один оказался славянин, с огромным таким шрамом через всю морду и глаз, помнится, всего один целый у него был. Мда, бугай тот еще, но, видно, рану в недавнем бою получил знатную, вот и рухнул без сил… Да, а вот эти двое лежали рядышком, тоже едва живехонькие. Ну, мы их отходили, поспрошали как следует, – на этих словах по залу пробежался едкий смешок, – и тут оказалось: одноглазый славянин со шрамом, будучи тяжко раненным, тащил этих степняков к их хану! Вот дела-то!.. В общем, как в бабкиных ночных сказаниях – «Хочешь верь – хочешь не верь»!

Тагулай слушает князя вполуха. Его больше привлекают пленные гунны. Один из них оказался почти старцем –

местами обожжённая седая борода свисает клоками, пряди обильно измазаны запекшейся кровью, узкие щелки глаза затекли, на одном пламенеет огромный кровоподтек, голова обмотана чумазой тряпицей – сбоку вперемешку с грязью проступает пятно крови. Со лба градом сыплют крупинки пота. Он бредит. «Емшан?» – острой пикой вонзилась страшная догадка в голову Тагулая.

Другой, напротив, молод. Выдающиеся вперед скулы, орлиный нос, брови вразлет – нетипичные признаки гунна. Но при этом были до боли знакомы Тагулаю. Они скорее выдавали… одного из сыновей хана Ухтамара!

Внутри Тагулая все похолодело, по жилам мгновенно заструились мириады льдинок, ноги сделались ватными.

– Святая Кобылица!.. – вырвалось из уст Тагулая. Он отшатнулся от них как от чумных, широко раскрытые глаза уставились на Дажина. – Вогул! Это… Это и есть один из убитых сыновей хана!..

– Как видишь – живой. И даже в силах костерить своих спасителей – мерзких урусов. А ведь если бы не моя дружина – останками вашего наследника закусывали бы сейчас стервятники.

Дажин вдруг громко засмеялся. Смех со звоном отражается от каменных стен княжьей палаты.

– Дружина? Какая дружина? – пролепетал Тагулай, его взгляд не отрывается от сгрудившихся на каменном полу соплеменников. Глаза бегают попеременно от одного к другому. Мысли окончательно сбились в кучу и понеслись вихрем в голове советника.

– Самая что ни на есть княжеская, сиречь лучшая из лучших. – Дажин вновь расхохотался, потом резко посерьезнел. – А вот ваши горе-вояки не ждали такого горячего приема, не ждали.

Тагулай вдруг понял – войско гуннов, посланное в набег, дабы запугать урусских шакалов, напоролось на засаду. Но ведь все было продумано, взвешено, решено. Значит, предали, но кто?

В памяти тут же всплыли герульский волхв и его приспешники – те, кто бесстыдно зовут себя злейшим из врагов урусов. «Все-таки они – подлые шакалы!» Ярость вновь сдавила сердце советника. Он забегал глазами по сторонам, и только теперь стало ясно, что он – правая рука гуннского хана Ухтамара, будучи уверенный в своей неприкосновенности, пришел говорить к коварным урусам без охраны.

Но еще не все потеряно. Главное выкрутиться и покинуть этот чертов Кияр! А уж после можно и настигнуть Буса. Все одно – не уйдет он от меня. Кстати, не мешало бы вызнать у этого увальня Дажина, куда именно мог отправиться его сын…

Тагулай шагнул вперед, на лице читаются твердость и полная уверенность в своих силах. Да и не посмеют эти шакалы тронуть меня, подумал Тагулай и громко обратился к князю Русколани:

– Великий князь великой земли, случилась чудовищная ошибка – кто-то из наших общих врагов обманом пытается стравить нас, чтобы мы как стая голодных собак перегрызли друг другу глотки. Кто-то напал на ваши поселения, грабил и убивал, а заодно и наших лучших воинов перебил. А потом и вовсе подбросил пленных, дабы больше не было сомнений – все бесчинства учинили гунны.