Быть войне! Русы против гуннов
Шрифт:
Однако князь не обратил на реплику внимания. Вместо этого он повернулся к своему старцу-советнику.
– Говорят, многие из умирающих твердили о своем желании посидеть на троне русов. Может, уважим? Тем более двое – самые ярые из них – тут. Правда, телом немощны, но это ничего – пособим!
Дажин быстро поднялся с престола, шагнул к тихо стонущему и бредящему Вогулу. Одной рукой он ухватил его за шиворот и дернул в сторону трона, по каменному полу потянулся грязный след.
Тагулай остолбенело наблюдает, как советника Вогула, в котором жизни на мгновение, словно тряпичную
– Ну что, Тагулай? Ты все еще веришь, что нас стравливают враги нерадивые? – спросил Дажин гунна, в словах послышались железные нотки.
– Да, о, великий князь!
– Тогда я должен тебе еще кое-что показать, – сказал Дажин и шагнул к гунну. Тагулай остался недвижим, но глаза следят за могучей фигурой князя русов. В них лишь немой вопрос.
Проходя мимо Тагулая, князь вдруг засмеялся и шлепнул ладонью по плечу гунна. Советник хана едва не пробил каменный пол.
– Да не робей, дело-то плевое!
Дажин вновь залился смехом, который будто осколками острого стекла разнесся в голове Тагулая. Его ноги окаменели, он лишь ничего не понимающим взглядом провожает князя к одному из балкончиков, ведущих во внутреннюю часть двора.
Дажин выставил лицо полуденному солнцу и зажмурился, грудь с шумом наполнилась воздухом с гор.
– Только подумать – здесь дышим вместе с могучими орлами. Сие – благодать! – восторженно произнес князь. Он вновь с шумом наполнил легкие. Потом повернулся к гунну и вопросительно бросил:
– Ну, чего же ты ждешь, досточтимый Тагулай – советник Ухтамара?
Знатный гунн наконец нашел в себе силы двигаться и с трудом ковыляет к Дажину. Краем глаза он приметил, как вслед за ним двинулась княжеская охрана с секирами наперевес, однако тут же замерла. Тагулай догадался – Дажин за ними идти не позволяет.
Прохлада каменного зала сменилась струящимся по телу теплом. Маленькие птички, весело щебеча, крохотной стайкой устроились было на дальней стороне балкона, но тут же прыснули в стороны – незнакомая человеческая фигура переступила через порог.
У Тагулая сжалось сердце, голова пошла кругом, ноги едва держат вдруг отяжелевшее тело. Балкон, нависающий над внутренним двором княжеского терема, оканчивается… обрывом! У гунна сводит желудок, дурнота подступает к горлу.
Но Дажина огромная высота не пугает, он спокойно стоит у самого края, взгляд устремлен вниз, носок сапога деловито постукивает по белому отполированному до блеска камню.
– Знаешь, Тагулай, я всегда силился понять восточную душу, – вдруг серьезным тоном заговорил князь. – Сколько себя помню, меня всегда удивляли, а порой и просто обескураживали некоторые ваши поступки. Меня – человека, который всю жизнь и сам прожил по соседству с такими, как вы. Но чудная вещь – всякий раз вы удивляли и удивляли… Вот и сегодня продолжаю думать, силюсь понять – зачем? Какова цена таких хитросплетений?
Тагулай насупился.
– Прости, великий князь, я не понимаю, о чем ты. Но я думаю…
– Это не страшно. – Дажин не дает ему договорить, вдруг губы князя тронула грустная улыбка. – Иногда так страшно и тяжело терять верных друзей. Тем более тех, кто вся наша надежда…
Тагулай чувствует, что закипает, раскаленная волна раздражения пронеслась по всему телу.
– Великий Дажин! Я совершенно не понимаю, о чем вы. Ваши речи слишком замысловаты для вашего покорнейшего слуги.
Но Дажин все так же безучастно смотрит вниз, его взгляд что-то внимательно разглядывает. Или кого-то.
Тагулай силится рассмотреть, что же могло так привлечь внимание князя русов, но тщетно – балкон закрывал большую часть внутреннего дворика. Даже привстать на цыпочки и сильно выгнуть, будто страус, шею вперед не поможет. Советник хана вздохнул и сделал шаг вперед, одеревеневшие ноги едва слушаются, край балкона подался назад, далеко внизу постепенно открывается устланная ровными досками площадка, людей почти нет, лишь двое стражников в полном доспехе, в руках по длинному – в два человеческих роста – копью. Чуть позади от них в деревянной стене проступает высокая арка, деревянный настил убегает в нее и после змеится вниз к городским постройкам. И тут Тагулай обомлел. Прямо возле арки раскачивается вздернутая фигура, облаченная в серый плащ, длинные рукава свисают уродливыми лохмотьями. Лицо повешенного скорее походит на огромный кровоподтек, нос опух и сильно напоминает лопнувшую переспелую сливу, фиолетовый язык распух. Несколько ворон облепили повешенного, некоторые с остервенением принялись выколупывать самое лакомое – глаза.
– Тильх?! – вырвалось у Тагулая. Он шарахнулся в сторону, узкие щелки глаз расширились и стали как блюдца. – Как же это?!
– Когда вершилось правосудие, твой… друг был немногословен, но кое-что все-таки успел сказать.
Дажин замолчал и повернулся к нему. В глазах неподдельная печаль. У Тагулая затрясся подбородок, перед глазами все плывет, в голове поднялся настоящий ураган и взорвался сотнями искр.
«Все потеряно».
Руки гунна затряслись, ноги сделались ватными. Вдруг ярость, гнев и отчаяние десятками вулканов разрываются внутри, глаза накрывает пелена, ледяная рука перехватывает горло, дыхание с шумом вырывается из груди. Перед глазами стоит лишь надменное лицо Дажина, глаза зловеще насмехаются.
Тагулай взорвался криком. Он почувствовал, как собственные пальцы выхватили искусно скрытый в поясе кинжал. Блестящий клинок восточных мастеров рыбкой устремляется к ненавистному князю русов. Дажин стремительно отклоняется от выпада степняка и боковым замахом парирует смертоносный удар.
Тагулай содрогнулся и ощутил, как каменный пол уходит из-под ног. Внезапно земля подпрыгнула, закрутилась и смешалась с небом, порыв ветра ударил в лицо.
Ветер разрывает уши, дыхание перехватывает, громогласный возглас князя Дажина огромным молотом бьет в голову: «Быть войне!»