Бюст на родине героя

Кривич Михаил

Появилась Дора, по-матерински расцеловала меня и принялась собирать на стол. Она выбегала на кухню, возвращалась с блюдами и горшочками, снова убегала, но старалась не упустить ни слова из моего рассказа, всплескивала руками, ахала и охала. А я, возбужденный ее и Натана восхищением, вспоминал все новые подробности и, боюсь, не избежал при этом некоторой гиперболизации собственной доблести.

– Нет, он настоящий герой! – выкрикивал Натан тонким голосом, подбегая ко мне со стаканом виски и демонстративно ощупывая мои бицепсы. – Нет, ты только потрогай, Дорочка, это же

сталь, настоящая сталь, чтоб я был так здоров. Нет, ты подумай, он же был на волосок от смерти. Будь на его месте другой, не такой молодец – и все кончено. Как у нас говорили, поздно, Фира, пить кефир. А он! Одного уложил, второго…

Отужинали мы втроем – таинственная особа так и не объявилась, и, пока сидели за столом, Натан не уставал восхищаться моими подвигами, задавал бесчисленные вопросы, переспрашивал и снова восхищался. Признаться, мне это было приятно, хотя в восторгах Натана я и улавливал некоторую фальшь.

– Дорочка, ты нас извини, – сказал Натан, когда мы покончили с десертом. – По субботам о делах не говорят, но у меня с нашим дорогим гостем есть небольшой мужской разговор.

Мы перебрались в кабинет, и тут Натан мгновенно переменился.

– А теперь, сынок, давай оставим эти майсы для баб. Мне вся история от начала до конца не нравится. Ты сам-то что об этом думаешь?

Я промямлил что-то о мелком хулиганье, которого и в России не счесть, мол, мне не впервой, и не так страшен черт. Но Натан резко перебил меня:

– Оставь. Все это холыймес. Мои ребята тех парней знают. Таких, как ты, они не чистят – с тебя взять нечего. А если бы думали мочить, будь уверен, замочили – и пикнуть бы не успел. Профи, не голодранцы какие-нибудь.

– Когда б не Жора, и замочили бы, – робко возразил я. Натан сухо рассмеялся:

– Не будь поцем. Когда хотят прибрать, закурить не просят. Шмаляют из пушки с глушаком, а потом – контроль в затылок. И здесь так работают, и там, у нас. У вас, – поправился Натан. – Ладно. С этим все ясно. Пугнуть хотели, не иначе. Кто хотел? Зачем хотел? Алик! Гриша!

В дверях кабинета в тот же миг появились Олег и Грегор.

– Ну что? – коротко спросил Натан.

– Сегодня утром их выпустили, – доложил Олег.

– А ствол? Пушка какая?

– Какая там пушка, Натан Семенович! Пугач, пукалка двадцать второго калибра. Осталась в участке.

– Вот видишь, – обернулся ко мне Натан. – Слышишь, что мальчики говорят? Двадцать второго калибра!

– Мне бы и двадцать второго хватило, – сказал я, еще не понимая что к чему, но уже чувствуя полный крах своей геройской истории. – Не на кабана небось шли.

До сих пор приземистый мрачноватый Грегор не произнес ни слова, он вообще не производил впечатление говоруна, но полное непонимание очевидного, должно быть, потрясло и его.

– О чем говоришь, дорогой! Какой кабан? Почему кабан? Люди хорошо работают, хорошим оружием работают. – В голосе Грегора зазвучали уважительные нотки. – Они в игрушки не играют. Почему не понимаешь?

– Успокойся, Григорий, что ты пенишься, как «жигулевское», – прервал его Натан. – Наш гость не по этому делу.

– Прости, хозяин, –

мрачно сказал Грегор и плотно сжал губы, словно давая клятву никогда больше не раскрывать рта.

– Последние контакты проверили? – спросил Натан, обращаясь к Олегу.

Тот кивнул.

– Итальяшки?

– Молчат как рыба об лед.

Теперь согласно кивнул Натан. Я же не понимал ровным счетом ничего. И Натан немедля дал знать, что мне понимать нечего.

– Ладно, сынок, не держи в голове, не отравляй себе отдых. Сколько тебе здесь осталось? Неделя? Вот и отдыхай, кушай, пей, имей свое удовольствие и не думай о глупостях. А Натан за всем остальным присмотрит.

Он сделал знак бодигардам, и они исчезли.

Натан в задумчивости, я таким его еще не видел, прошелся по кабинету, подошел ко мне и, привстав на цыпочки, обнял за плечи.

– Вот так и живем. Это тебе, сынок, не Союз, тут крутиться надо, много думать надо, каждый день загадки отгадывать. – Мне показалось, что Натан говорит это не мне, а самому себе, оттого и неожиданно искренний, исповедальный тон, усталость в голосе, даже какие-то жалостливые нотки, столь несвойственные, как мне думалось, этому разбойнику. – Ой-вэй! Здесь платить надо, там платить надо, здесь надо договориться, там надо договориться, а если недоглядишь… Я дома, в нашем с тобой Энске-Шменске, все делал этой вот аидише головой. – Он постучал коротким пальцем по лысине. – Никакой мокрятины. Пусть в это играют гои, у Натана хватит мозгов все улаживать без пальбы, так я говорил и так делал. Как-то в Одессе был, предложили на базаре «макара». Я взял и купил – пусть, думаю, будет. Так он десять лет в комоде пролежал под Дориными лифчиками. А здесь у меня, смотри, хватит на взвод спецназа.

Исповедь усталого пожилого цеховика закончилась так же внезапно, как и началась. Натан бодро просеменил по кабинету, подлетел к сейфовой двери в стене под небольшим штормовым пейзажем, должно быть, тем самым – то ли Айвазовский, то ли нет, и стал возиться с кодовым замком. Наконец замок поддался, Натан широко распахнул дверь и с торжествующим видом встал рядом.

Это был не сейф, а целая комната, или, если хотите, большой бронированный чулан. Две его стены занимал стеллаж, плотно заставленный инструментами для быстрого и рационального проделывания (просверливания, прожигания?) дырок в человеческом теле.

Если бы я хотел порисоваться, если бы мечтал прослыть знатоком, то непременно сказал бы: вот это «люгер», вот это «беретта», вот это «магнум». Но я (увы или слава Богу – не знаю) не смыслю в огнестрельном оружии ни бельмеса. Скажу только, что Натанова коллекция впечатляла. Жирно поблескивали на полках вороненые и хромированные, длинные и короткие стволы и стволища, просились в руку ухватистые, покрытые хитрыми насечками рукояти. Этот натюрморт довершали снаряженные пистолетные и карабинные обоймы, автоматные рожки, увенчанные остроконечными и тупоголовыми пулями разнокалиберные патроны россыпью, ремни, портупеи, кобуры и прочая оружейная кожгалантерея. Пахло ухоженным металлом, машинным маслом, ненадеванной кожей, немного порохом.