Бывшая для мажора. Она не уйдет
Шрифт:
Оглянувшись по сторонам, я увидела мужа - он все еще говорил с друзьями из университета, и возблагодарила Бога, что он не смотрит в нашу сторону.
– Идем, - нацепив на лицо спокойное выражение, вместе с Давидом начала проталкиваться к выходу из большой гостиной.
Миновав холл, пройдя мимо парадной лестницы, я завела его в коридор, украшенный портретами предков Альдо, развешанными по стенам в старинных дубовых рамах.
– У тебя нет ни стыда, ни совести, - мой голос дрогнул от плохо сдерживаемой ярости.
– В любви и на войне
– Чего ты хочешь этим добиться? Чего ты вообще можешь этим добиться?
Я с отвращением посмотрела на фотографии, которые парень сжимал в руках. На верхней из них были изображены мы с Давидом, в недвусмысленных позах стоявшие в коридоре универа. Запечатленные в момент поцелуя. Мои глаза на ней были закрыты, а губы, наоборот, приоткрыты. Весь мой вид так и дышал неподдельной нежностью, страстью…
Мог ли посторонний человек, глядя на это фото, сказать, что изображенный на нем парень застал девушку врасплох и поцеловал ее насильно, против воли? Сказать, что после поцелуя она оттолкнула его от себя и дала пощечину? Да никогда в жизни!
– Хочу добиться того, чего хочу. Хочу так давно, что не могу и вспомнить… Знаешь, Ларина, сначала я подумывал просто отдать эти фотки твоему барану. Но наверняка ты быстро убедила бы его, что этот поцелуй ничего не значил - ты та еще врушка.
– Неужели ты думаешь… Господи, ты думаешь, что этот поцелуй что-то значил?
– я пораженно рассмеялась.
– Может, еще раз по лицу тебе двинуть, чтобы ты все понял?
– А может, еще раз посмотришь на фотки?
– хмыкнул Третьяков.
– Эту я, пожалуй, даже в рамку вставлю. Ты очень фотогеничная. Тебе не говорили, что ты должна работать моделью?
Он показал мне остальные из них. На большинстве мы были запечатлены еще старшеклассниками - проводили время в его пентхаусе, целовались (да и не только) в «мерседесе» и даже просто гуляли по Москве. Как же он умудрился сделать эти фотографии? Я ведь в то время не хотела афишировать наши недоотношения, и конечно, не стала бы фоткаться с ним… тем более, в таких ситуациях!
Господи!..
Эти фотографии, и правда, стали бы незабываемым подарком на день рождения Альдо. Особенно те из них, на которых я была запечатлена полуобнаженной в объятиях любовника, того самого парня, стоящего сейчас передо мной…
Это настолько выходило за все рамки… что у меня просто… не было слов.
– Хочешь испортить праздник моему мужу?
– я постаралась принять невозмутимый вид.
– Да нет. Думал послать их ему, но решил, что это мало что изменит. Потом подумал вручить их твоей ненаглядной свекрови - я заметил, как она тебя «любит». Как думаешь, сколько продержится твой брак, если ее сиятельство донна Ринальди, маркиза Пенна узнает, что ты… сама понимаешь, кто?
У меня приоткрылся рот.
– Ты… не посмеешь!
– Ну, да. Идея, и правда, не очень. У меня появилась другая, намного лучше. Увидел тебя в окружении всех этих князей, маркизов, патрициев и прочих пережитков прошлого, и подумал…
Пол ушел у меня из-под ног, голова закружилась, и мне пришлось привалиться к стене. Я представила… только представила, к чему все это может привести.
Это просто… это…
Это разрушит мою репутацию, репутацию Альдо. И неважно, поверит ли муж, что я ему не изменяла, неважно, что скажет моя злобная свекровь. Это станет для меня таким позором, что и передать невозможно.
– Ты не сделаешь этого, Давид. Я ни в чем не виновата. Это грязно и низко. Даже ты на это не пойдешь!
– Пойду или не пойду, зависит от тебя, моя непослушная девочка, - он улыбнулся, ласково погладил мое лицо, провел пальцами по губам.
– Я предоставляю тебе выбор - все узнают о том, чего на самом деле не было… или никто не узнает о том, что было.
Пару секунд я пыталась прийти в себя. Пыталась понять, как мне выбраться из этой западни.
– Вот твои методы, Третьяков? Грязный шантаж? Но даже если тебе удастся поссорить нас с Альдо… я ведь все равно не вернусь к тебе после этого! Никогда и ни за что не вернусь!..
– Не доставайся мне - не доставайся никому, - усмехнулся парень, пожав плечами.
– Может, методы у меня и грязные, и мысли грязные. А сердце чистое. В любви и на войне, Ларина… в любви и на войне. А между нами давно, очень давно идет война. И не только война…
Его серо-зеленые глаза загорелись внутренним огнем. Он все еще водил ладонью по моей щеке, прикасался к губам большим пальцем руки.
До меня доходил тонкий аромат его парфюма, изысканный, но незнакомый, и другой запах, до боли родной, мгновенно пробудивший во мне вихрь мучительных, но сладостных воспоминаний…
Я по-прежнему стояла, привалившись к стене. Смотрела на парня, с чувствами к которому боролась, отчаянно сражалась столько лет… и все равно не смогла их уничтожить. Они так и не погибли, несмотря ни на что. Сколько бы я ни пыталась погасить этот пожар, он все равно продолжал полыхать, все ярче и ярче.
Мои и его поступки, слова, предательство с обеих сторон, долгая разлука… ничто не смогло победить эту любовь.
Дыхание Давида коснулось моей щеки. Шея покрылась огненными мурашками. Его тело, облаченное в дорогой смокинг, прижалось к моему. Мускулистые руки прошлись по нему снизу вверх, заставляя его пылать.
Прямо перед собой я видела его рот. Чувственный. Красивый. Я помнила жар поцелуев Давида, вкус его губ, те ощущения, которые они пробуждали во мне… Я знала, что безумно хочу снова почувствовать их своих губах, на своем теле. Умом понимала, что не могу этого допустить… но и другого выхода не видела.