Бывшая моего брата. Я ненавижу ее...

Ройс Мэри

— Родители не могли уговорить его переехать в другой город, поэтому отец рассказал Рустаму о причине моего внезапного отъезда, — Хаким проливает новый свет на ситуацию. Отчего мне становится максимально тошно. — После этого мой брат стал замкнутым, забросил учебу и связался с нелучшей компанией. Он даже бросил спорт. А новое место жительства лишь усугубило его депрессию. — Пауза. — Он звонил мне. Писал. Но я не отвечал. — Слышу, как Хаким сглатывает, а потом продолжает, смотря куда-то вдаль: — Наверное, потому, что мне нечего было ответить ему. А через месяц я узнал, что мой брат мертв. Родители возненавидели меня. А я, как идиот, проклинал тебя. Да и себя в том числе.

Хотя сейчас, — тихий смешок, — спустя столько лет ненависти, понимаю, что твоей вины, Аля, здесь нет. Вся ответственность была на мне. Я должен был выставить тебя за дверь, а не поддаваться глупой похоти. Я сам все испортил. За это и поплатился.

Я должна что-то сказать, должна обнять его и поддержать, но не могу. Не могу, чтоб меня. Горло сковало от слез, которые уже вовсю рассекают мои щеки.

Он столько лет жил с этой тяжестью, а я толком ничего не знала. Злилась на него. Скучала и ненавидела одновременно. Господи, все вышло так до боли глупо… Как же мы все это допустили?

И все из-за того, что старший сын депутата переспал с молодой дурочкой, которая не смогла дождаться своего совершеннолетия?! Нет. Всего можно было бы избежать, если бы я не струсила и не повела себя как дура, когда нас застукали…

Бессильный гнев, досада и отчаяние сливаются в кровавую битву за первенство. Я столько всего хочу сказать себе… ему. Мы столько лет мучились в одиночку, а оказалось, что наша боль одна на двоих. И теперь только нам делать выбор: позволим ли мы этой боли погубить нас по отдельности, или сплотимся и станем друг для друга щитом и мечом, которые защитят нас от ошибок прошлого?

Не проронив больше ни слова, Айдаров поднимается на ноги и еще несколько минут стоит лицом к окну. Я не вижу выражение его лица. Но, наверное, это к лучшему. Достаточно того, что я слышала в голосе Хакима. Как жаль, что Айдаров слишком быстро забирается обратно в свои холодные доспехи. А потом как ни в чем не бывало поправляет пиджак и достает из кармана телефон. Проходит еще пара минут, пока он стучит пальцами по экрану.

Я же все это время сижу в напряженной позе, дрожа и задыхаясь от тихих слез.

Закончив, Айдаров убирает телефон в карман брюк и подходит ко мне, вынуждая сердце в груди истерично забиться, когда он осторожно, почти ласково подцепляет мой подбородок и, мазнув по влажным щекам большим пальцем, растягивает свои губы в усталой печальной улыбке:

— Вот тебе моя правда, Алевтина. Из-за своей глупой слабости я разрушил жизнь брата, родителей и твою.

После чего равнодушно убирает от меня руку, разворачивается и уходит. Оставляя меня истекать кровью от правды, которая оказалась перочинным ножом для моего сердца.

Глава 52

Разумеется, после ухода Айдарова у меня больше не получается заснуть. Пребывая в каком-то ступоре, я целый час сижу на кухне за чашкой кофе, которую в итоге так и не выпиваю. В горле все стоит комом. Я дышать не могу, не то что пить. Поэтому дальнейшие несколько часов просто-напросто не знаю, куда себя деть. Меня ломает, как на последней стадии нездоровой зависимости, и я ничего не могу с этим поделать. Стоит только прикрыть глаза, как непрошеные картины так и лезут в голову. Кусаю язык до острой боли, и перед глазами появляется сноп искр. Даже не хочу представлять, что Хаким пережил… Мельтеша по квартире в поисках хоть какого-то отвлечения, выкручиваю пальцы. Но каждый раз все заканчивается мыслями о страданиях семьи Айдаровых, а после я позволяю слезам найти выход. В конце концов, все это началось с меня. С той ночи. Со лжи. И с моей трусости.

Обвинение, что я совершенно безжалостно выношу себе.

У Айдарова действительно были веские причины ненавидеть меня.

Но…

Как он мог после всего, что рассказал, оставить меня одну?! Как, черт возьми?!

Спотыкаюсь о ковер в гостиной, врезаясь пострадавшим коленом в кресло, и тут же мычу и жмурюсь от вспыхнувшего жжения. А ведь на какое-то время я даже забыла, что вчера стало причиной разодранной в кровь коленки. Но я облегчаю боль, когда меняю компресс и накладываю свежую антисептическую мазь. А потом я, не желая того, снова вспоминаю жалящие слова Хакима и то, каким все-таки беспомощным он казался под тонной своего холодного равнодушия. Я знаю, что, если бы дотронулась до него в тот момент, обожглась бы его уязвимостью, рассыпав колючий металл брони вокруг его дизайнерских ботинок.

Только я этого не сделала. Предоставив возможность ему ранить меня. И, как и полагается злодеям, он не колеблясь воспользовался этой возможностью и с жестоким хладнокровием всадил ядовитый шип своей честности прямо в мое сердце.

И теперь, помимо того, что я чувствую себя виноватой, ко всему прочему добавляется еще рассеянность и нервозность. Сердце и вовсе кажется таким хрупким и маленьким в груди, что тяжесть боли и потери чего-то важного становится невыносимой. Мне хочется свернуться калачиком и захлебнуться собственными слезами, чтобы больше ни о чем не думать. Не хочу. Сил моих больше нет.

Я даже не понимаю, в какой момент начинаю приводить себя в порядок, настолько, насколько это возможно в моем состоянии, после чего вызываю такси, вбив в приложение нужный мне адрес. Натянув толстовку с пандами и джинсы, хватаю кожанку, влезаю в кроссовки и спускаюсь на улицу.

Сейчас есть только одно место, где я смогу найти хоть какое-то понимание и успокоение. И спустя полчаса стояния в пробках я наконец добираюсь до родительского дома. Сердце все еще стучит на пределе, ладони влажные и холодные, а внутри все дрожит, но я не останавливаюсь ни на секунду. Даже не предупреждаю о своем визите и вхожу в дом. Аромат уюта и присутствия мамы на кухне задает мне нужное направление. Я даже не думала о том, что ей скажу, наверное, сейчас мне это и неважно. Я просто нуждаюсь в ее объятиях. Я нуждаюсь в ней как никогда. Вытирая руки о полотенце, она поворачивается, словно почувствовала мое присутствие, и вздрагивает.

— Аля, дочка! — мама вскрикивает, хватаясь рукой за сердце, а потом ее глаза наполняются тревогой. — Ах, милая! — Она прикрывает рот ладонью. — Да на тебе лица нет. Что случилось?

Не нахожу в себе сил для ответа и, прикусив нижнюю губу, бросаюсь ей на шею. Мама тяжело вздыхает и теснее прижимает мою голову к своей груди, окончательно снимая блок с моего самообладания, и в следующее мгновение я уже мочу ее блузку каплями своих слез. Но прямо сейчас я чувствую то, в чем нуждалась с того самого момента, как осталась один на один со своими мыслями, — я чувствую неожиданное утешение.

— Мам… — всхлипываю, — я… я такая глупая…

— Не говори ерунды, Аля.

Она прижимается подбородком к моей макушке и начинает покачивать меня из стороны в сторону, поглаживая по спине и позволяя разрушительным эмоциям вырваться наружу. Мама всегда так делает, когда мне плохо, в детстве она еще и пела, какой-то невидимой силой оттесняя от меня все плохое. Вот и сейчас она пытается отогнать от меня вырвавшуюся истерику. И ей стоит отдать должное, ведь через пять минут я наконец встряхиваюсь и позволяю увести себя с порога кухни внутрь и усадить за стол.