Бывшие. Няня по контракту
Шрифт:
Идея поговорить с родственниками Холодова отдаёт откровенной драмой и смахивает на сюжет третьесортного сериала.
Но других у меня нет. Поэтому на следующий день я уже стою у ворот огромного частного дома. Переминаюсь с ноги на ногу, кутаюсь в старый, потрёпанный пуховик и чувствую себя как никогда чужой в этом идеальном мире.
Здесь ровные дорожки и вежливый до отвращения персонал. Дорогущие тачки и аккуратно подстриженный газон.
И что в этом царстве роскоши забыла девчонка из бедной семьи
Эта девочка всё ещё верит в доброту и порядочность. И пока что не представляет, как больно бьются розовые очки стеклами внутрь.
Конечно же, дверь открывают не с первого и не со второго раза. Ворота отъезжают в сторону с характерным тихим щелчком, и я неловко ступаю вперед, ежась и оглядываясь по сторонам.
Шагая след в след за молчаливой безупречной во всем экономкой, я игнорирую её недовольный взгляд и мысленно готовлюсь к предстоящему разговору.
И всё равно оказываюсь разбитой и оглушённой, когда в ответ на робкое и тихое «Я беременна от вашего сына», слышу жёсткое и совершенно нелогичное:
– И что?
Сердце пропускает удар, желудок сжимают тиски. Я глотаю горькую слюну и давлю наступающее чувство тошноты. И впервые за все это время задаю себе тот же самый вопрос.
Действительно. И что?
Но вслух я его не повторяю. Только тихо шмыгаю носом и несу какую-то ерунду. Глотаю слова, сбиваюсь с мысли и совершенно не понимаю, что хочу донести до этих людей. И всё равно говорю.
– Мы с Артёмом… Мы любим друг друга, правда. Но он… Он не стал меня слушать, а я… Я не смогу. Одна… Одна не смогу. Моя семья, мы…
Моей откровенной смелости хватает на какие-то доли секунд, и я замолкаю под взглядом чужих пугающих глаз.
Холодов-старший медленно допивает кофе и смотрит на меня, как на что-то интересное. Какой-то диковинный предмет, совершенно ему бесполезный. И тянет губы в такой знакомой чуть надменной усмешке.
– Если вам нужны деньги на аборт, милочка… То вам не ко мне, а к моему сыну. Он мальчик уже большой, сам со своими проблемами разберётся.
Безразличные слова бьют не хуже пощечин. Резко, наотмашь и больно. Впиваются в кожу. Режут душу на мелкие куски.
Тошнота подкатывает к горлу, перед глазами всё плывет, но я сжимаю зубы и пытаюсь достучаться до единственного человека, который мог бы меня понять.
– Катерина Сергеевна, ну вы же понимаете, я же… Я…
– Нас дела сына не касаются, Василина. Уж прости, – сухо откликается мать Артёма и трусливо отводит взгляд. Всем своим видом она демонстрирует, что разговор окончен и вердикт пересмотру не подлежит.
Моя тошнота только усиливается, желудок сводит спазмом, и я судорожно глотаю вязкую слюну и вылетаю из этого холодного дома.
Пробегаю не глядя мимо по-прежнему слишком вежливой охраны и сгибаюсь под ближайшим кустом. Сплевываю на снег остатки пустого чая, что удалось влить в себя с утра, и вытираю горящее
Тело дрожит, ноги слабеют, но я упрямо бреду до единственной остановки и уже там падаю на одинокую скамью. Закрываю глаза и тихо, беззвучно кричу, чувствуя, как рассыпается такой привычный и знакомый мир.
Как замок из песка на берегу безбрежного океана.
Помнишь, Артём, ты когда-то обещал меня туда отвезти? Или это были просто пустые слова?
Мысли крутятся в голове, как порядком заезженная пластинка. Легкий мороз пробирается под старенький пуховик и колет иголками кожу. В груди разливается тихая безнадёга, а в душе – стылая пустота.
Хочется сбежать, спрятать голову в песок, как страус, и притвориться, что это всё – не я, не со мною, не с нами, но…
В кармане, в бумажной салфетке, лежит тот самый положительный тест. И две полоски на тонком кусочке картона красуются, как крест на моей обыденной жизни.
Они рушат всё, что есть и что будет, и я совершенно не представляю, что мне делать дальше. Знаю одно, в семье Холодовых нет места для меня, что уж говорить о моем ребёнке?
– Не думай, Лина. Не смей… привязываться, – слова сами слетают с языка. Звучат до непривычного безразлично и резко, но это всё, что я могу сейчас.
Я старательно заставляю себя думать о том, что внутри меня находится лишь набор клеток, лишь едва зарождающаяся жизнь, которой вряд ли удастся увидеть свет.
Я не смогу поднять его одна.
Это та самая реальность, в которую меня окунает с головой, да так, что впору захлебнуться. Но я упрямо барахтаюсь, в жалкой попытке выбраться на поверхность. Сама не понимая, что и кому я хочу доказать.
Из частного сектора до города меня подкидывает старенький автобус. Поездка в нём позволяет сосредоточится на том, что важно сейчас. А именно – не вылететь с очередной подработки и закрыть все долги по учебе.
Эта мысль нехило прочищает мозги, и на какое-то время я выпадаю в реальность. Кручусь как белка в колесе, глотаю таблетки от тошноты и ем всё, что подвернется под руку.
Моё настроение меняется, как мозаика в детском калейдоскопе. Я могу смеяться, проваливаться в апатию и реветь. И всё это не то что за один день – за какой-то час.
Подобные качели я объясняю тем, что я всего лишь «не в ресурсе» и скоро всё наладится, но каждый день проходит, как день сурка.
И от осознания этого мне не становится легче.
Правда, даже здесь я нахожу положительный момент. В один из дней я вдруг просыпаюсь совершенно спокойной.
Глажу едва округлившийся живот и мимоходом думаю, что надо бы чуть похудеть. Привожу себя в порядок под вечные хвалебные оды сестре и мирно пью уже привычный травяной сбор с ромашкой.
Планирую сходить с Наташкой в торговый центр и устроить нам небольшой шопинг и даже впервые за долгое время смотрю на бутерброд из масла и сыра с долей голодного интереса. Беру один, делаю большой укус и…