Бывшие. Первая жена
Шрифт:
— Какая же ты сволочь!
Я его ударила.
Не сильно, думаю, если бы он хотел, ответным ударом мог бы уложить меня. Он оттолкнул меня, и я упала на кровать. Распахнулся халат, открывая нижнее белье…
Ян нависает надо мной.
Рот открыт, от него пахнет алкоголем, а взгляд жадно скользит по изгибам тела. Он всегда меня хотел сильнее, чем сам себе признавался. Ненавидел меня, ходил к другой, но отказаться не мог. Его страсть была сильнее разума. И его бесило, что он не смог с собой справиться: вырезать
Я замахиваюсь, но Ян успевает перехватить руку. Пришпиливает к кровати, словно я бабочка.
— Отпусти!
Он тяжело дышит.
— Не мешай смотреть.
Он не может оторвать взгляд от быстро вздымающейся груди, талии, изгиба бедра, пока я извиваюсь под ним. Смотрит на соски, просвечивающие сквозь бежевое кружево.
— Я тебе не собственность!
Только теперь он смотрит в глаза. Абсолютно холодно, никакой любовной поволоки.
— Ошибаешься, Вера. Пока ты моя жена, ты принадлежишь мне, ты знаешь это.
Слова лишают меня сил. Напоминают о первой брачной ночи. Я действительно принадлежу ему и слушаюсь, пока он меня не отпустит. Это уговор за ложь. За то, что подставила и его чуть не убили. Я обмякаю, но, когда Ян хватает меня за лицо и жадно целует, снова дергаюсь.
— Ты хочешь меня? — опаляет ухо шепот.
Как тогда — в клубе, а затем в нашей постели. Он уверен, что да. Целует шею, не обращая внимания на то, что я ною сквозь зубы и напрягаю запястья, придавленные к кровати. Он сильнее, намного сильнее.
— Не надо, Ян! Пожалуйста! Я не хочу!
— Не ври, — шепчет он в ямку над ключицей. — Ты хочешь. Меня все бабы хотят.
Я плачу, пока он целует грудь, ах, если бы его это трогало… Яна Горского это только распаляет, он без ума от слабых женщин, попавших в ловушку…
В бедро упирается что-то твердое. Как камень, черт возьми. Ян дико возбужден. Чтобы залезть мне в трусы, отпускает руку. Я пытаюсь ударить — бесполезно, и когда он спускается ниже, стягивая трусы, бью ногой. Пятка попадает по лицу, Ян отшатывается, привстав на колени. Взгляд режет, как осколок стекла. Прижимает ладонь к губам и когда на коже остается красный отпечаток, зло выдыхает.
Я разбила ему губу.
— Убирайся, Горский!
— Ну и сука ты, Вера, — чеканит он.
Я насмерть перепугана. Отползаю от него, как от монстра, поджимаю ноги.
— Сука и шлюха. Пошла ты, — Ян вытирает кровь и выходит из спальни.
Хрен его знает, почему он остановился тогда. Может, был слишком пьян? Или кровь — это неэстетично?
Наверное, нужно было отсосать.
Только я не хочу быть хорошей и послушной девочкой. После того, как выйду отсюда, мне еще нужно будет как-то на себя в зеркало смотреть. А сосать тому, кого ядовито ненавидишь — это даже для шлюхи слишком низко. Им за это хотя бы платят.
Я плачу.
Самое страшное в этом доме — быть
Получить оглушительный удар от человека, которого собиралась любить вечно, больно. Не все потом встанут на ноги. Мне повезло. Умирающая любовь не утащила за собой в могилу.
Ян жестоко поступил, но именно это меня спасло. Я решила, что не прощу его. Не дам шанса меня размазать. Хочет идти к секретарше — пусть. Пусть оставит меня в покое. Я признаю свои ошибки. Понимаю, что ничего не исправить. Единственное, чего я жду — нашего развода.
Через три месяца, когда меня допрашивал Герман, я была подавленной и чувствовала себя падшей женщиной. Меня съедало чувство вины. Ничего хорошего от разговора с доверенным телохранителем не ждала. Но надеялась узнать новости. Со мной ничем не делились. Я жила в изоляции.
Он был первым, кого я видела за последние месяцы.
— Я хочу, чтобы вы повторили свою историю еще раз.
— Вы его видели? — равнодушно спрашиваю я.
Герман поднимает взгляд.
— Яна?
— Да.
Он делает странное движение, словно жует что-то горькое. Его фирменный знак. Герман так делал во время сильных душевных переживаний. Ему ситуация тоже не нравилась.
— Вера, вернемся к теме.
Я его жена. Черт возьми, я с ним спала, любила его, а он поступил со мной, как с последней шлюхой! Даже хуже. Шлюхе платят и вышвыривают вон. Не держат в четырех стенах, игнорируя.
Я еще не могла поверить, что Ян настолько сволочь.
— Я же не на допросе, я его жена, Герман.
Ошибаешься, говорит взгляд телохранителя.
— Альбина Санина, — вдруг говорит он. — Я хочу еще раз услышать, что она вам говорила.
На Альбине Борисовне они зациклились. Я не понимала, почему. Теперь думаю, что она была единственной реальной ниточкой, связывающей с людьми, меня нанявшими. А они, в свою очередь, вели к заказчику.
Слишком сложная цепочка порой себя окупает.
— А я не хочу, — отвечаю я, по этим ремаркам понимая, что никого они не нашли. — Зашли в тупик, да?
Одновременно я испытываю неуместное злорадство, потому что распутать адский клубок в моих же интересах. Но Ян умеет вызывать противоречивые чувства. Хотелось вывести из себя эту чертову каменную скалу Германа, который вообще ни на что не реагирует… кроме как на нас с Яном. На нашу паршивую историю.
— Санина мертва, — вдруг выдает он с каменным лицом, и я давлюсь воздухом. — Исполнители изнасилования не сказали ничего стоящего. Мы не смогли выйти на организатора. Так что вы правы, госпожа Горская. Мы в тупике.