Бывшие. Вспомнить всё...

Рэй Далиша

— О как! И что, когда свадьба? — еще небрежнее, чтобы скрыть, как меня уязвили его слова, поинтересовалась я.

Презрительно фыркнула:

— Только прости, поздравлять с будущим счастьем не стану. Скорее, посочувствую твоей избраннице.

— С чего бы тебе кому-то сочувствовать? — в зеленых глазах вспыхнул издевательский огонек. Уголок рта зло дернулся. — Это, скорее, тебя можно пожалеть, Адеева. Не удержала ты свое счастье.

— Что?! — взвизгнула я, отлепляясь от стены.

В горле от его слов мгновенно пересохло, а в глазах, наоборот, стало влажно. — Меня пожалеть?! Я не удержала счастье?!

В висках больно застучали острые молоточки. От обиды меня затрясло и даже защемило сердце.

— Ты, Воронов… Ты подлый, бессовестный, лживый…, — я умолкла, не находя подходящих слов. Только в ярости смотрела в наглые зеленые глаза и беззвучно открывала и закрывала рот. — Ты не смеешь мне такое говорить!

— Не тебе предъявлять мне претензии, Адеева! Тем более, обвинять в подлости, — рявкнул Макс и опасно сузил глаза. — Два года назад ты вильнула хвостом и исчезла. Свинтила, даже не потрудившись что-то объяснить!

От возмущения я начала задыхаться. Зашипела:

— Я свинтила?! Я застукала тебя в постели с другой женщиной!

— Что?! — Макс посмотрел на меня с таким изумлением, что я даже растерялась. Вот актёр! Это же надо, так изобразить невинность!

— Ладка, я никогда не изменял тебе, — вдруг произнёс он тихо и растерянно.

Шагнул ещё ближе, так что в тесном пространстве лифта стало совсем жарко.

— Никогда. Ты совсем, что ли?! Я ведь тогда только о тебе думал… Одной тобой дышал…

«Ну да, обо мне ты думал!» — хотела я выплюнуть презрительно. Но заглянула в его потемневшие, с расширенными зрачками глаза, и передумала.

Вместо этого неуверенно повторила:

— Ты был с другой. У себя дома… Скажешь, мне это приснилось…?

7

Мы тогда не жили вместе. Хотя я часто оставалась у Макса ночевать, и ключ от его квартиры у меня был, но о том, чтобы к нему переехать разговора не было. Да и квартира была не его.

— Я здесь временно, — объяснил Макс, когда первый раз привел меня в огромную сталинскую двушку с четырехметровыми потолками, заставленную старой темной мебелью.

В большой комнате жил круглый стол, застеленный белой кружевной скатертью. В углу скромно жалась горка с посудой, рядом черное пианино с пожелтевшими клавишами из слоновой кости.

Еще был огромный кожаный диван. Старинный монстр, словно украденный из музея, но на деле оказавшийся очень удобным. Крепким, достойно выдержавшим все бесчинства, которые мы с Максом на нем устраивали.

А мы устраивали… Такое, что даже сейчас, глядя в лживые зеленые

глаза я начала краснеть, вспомнив, что Макс со мной проделывал на этом диване. Еще в спальне, на тоже старинной кровати… И в кухне… В ванной… Ой, мамочки, нашла о чем вспоминать!

— Лад, ты о чем говоришь? — вырвал меня из прошлого недовольный голос.

Воронов подался вперед и ладонью обхватил сзади мою шею. Потянул к себе, так что наши лица оказались почти вплотную друг к другу. Прищурился:

— Объясни, в чем ты меня обвиняешь?

— В измене, Воронов, — проскрипела я. Горло сдавило спазмами, а в груди стыл лед и одновременно что-то горело. Обида и ненависть, которые, оказывается, никуда не делись. Вот ведь, а я была уверена, что за два года все остыло и растаяло!

Ну а мой День Вселенской Скорби — он вовсе не про Макса Воронова. Он про всех мужчин этого мира, предателей и изменщиков.

Тем более, что для моей Катюни двадцать восьмое декабря тоже был днем скорби. Пять лет назад ее тогдашний парень повернулся и молча ушел в снежную пелену, когда Катя сказала ему, что беременна. Ушел и больше не вернулся.

Наверное, это просто день такой, когда недостойные нас мужчины уходят из нашей жизни.

Без меня Катюня эту дату никак не отмечала. Да и некогда ей было — на следующий год у нее уже был четырехмесячный Мишка, не дающий ей ни скучать, ни праздновать.

Но когда два года назад и со мной двадцать восьмого декабря случилось мужское предательство, мы с Катюней решили, что это знак.

Назвали этот день каждая по своему, и стали отмечать. Два раза отметили, сегодня собирались третий.

Правда, Клара мне с утра накаркала, что на «попойку» я не попаду, потому что с ангелом на седьмом небе застряну…

— Ты мне изменил с какой-то… Я вас видела вместе в постели, — я вскинула голову и с силой закусив губу уставилась в недоверчиво глядящие на меня глаза. — У тебя дома. Как раз в этот день, ровно два года назад.

Недоумения в устремленном на меня взгляде стало еще больше.

Макс покачал головой и засмеялся:

— Ты что-то путаешь, Лад. Не было такого.

— Не было?!

Я набрала побольше воздуха в грудь, подняла руки и толкнула его в грудь: — Отодвинься, Воронов, мне противно с тобой рядом стоять! Врун и трус, боящийся признаться в своей подлости.

Макс послушно отступил. Снова оперся спиной на стенку лифта и со своего места принялся пилить меня глазами.

— Может расскажешь, как все было, Адеева? А то я даже не в курсе, что подлец, трус, и рога тебе наставил, — произнес насмешливо. Поднял свой крафтовый конус к лицу и демонстративно понюхал цветочки.