Бывшие
Шрифт:
— С ума сойти. Мне казалось, что ты не из тех, кто стал бы терпеть подобное. По крайней мере раньше ты была жуткой собственницей.
— Так и есть, я собственница. Но я ревную только тех, кого люблю, — теперь уже она смотрит на меня пристально. — Своим я делиться ни с кем не буду. И рано или поздно заберу обратно, если отняли.
Дальнейшие вопросы излишне. Я догадывался, что она с ним не из-за большого и светлого чувства и вот, получил подтверждение. А что тогда? Неужели деньги? Продала себя за побрякушки?
Нет, только не она. Очевидно, тут кроется что-то
— А ты любишь свою секс-инструкторшу? — неожиданно меняет тему, и упоминание Иванны в такой момент словно ушат ледяной воды.
— Она сексолог.
— А есть разница?
Ну зачем… Почему именно сейчас?
Да, когда я поцеловал ее в коридоре, я совершенно ни о чем не думал, в мозгах словно произошло короткое замыкание — щелк! — и вот мы уже в постели. Но потом, после… тяжелым грозовым облаком начало накатывать ощущение вины. Совершенно не познанное мной ранее чувство — когда ты и жалеешь и одновременно не жалеешь о содеянном. Понимаешь головой, что все это неправильно, так нельзя, изменять — подло, а сердце подсказывает — что это было неизбежно. Наверное, я знал, что мы переспим с первой же секунды нашей встречи, уже тогда, когда впервые увидел ее в ресторане. И как не противился — притяжение оказалось сильнее голоса разума.
Но только лишь одно притяжение привело меня к ней сегодня?
— Так ты любишь ее? — напоминает о себе Вика.
— Ты действительно хочешь поговорить об этом прямо сейчас? — киваю на свое выставленное на всеобщее неглиже. — Именно в постели с тобой?
Вика беззаботно хохочет и ловко запрыгивает на меня сверху, являя взору потрясающую картину.
— Я красивее, чем она?
— Ты очень красивая, — и я не вру.
— Так красивее?
— Хочешь, чтобы я мучился от чувства вины, осыпая комплиментами одну женщину, оставляя за бортом другую? Я же не задаю тебе неловких вопросов.
— Мне казалось, что ты из тех, кто всегда говорит только правду.
— Да, ты красивее.
— А тело? Оно же привлекает тебя больше, чем ее, правда?
— Вика!
— Прости, больше не буду, обещаю, — прекращает веселиться, переплетая свои пальцы с моими.
Я действительно не хочу больше думать и говорить ни о ком другом. Я сейчас с ней и хочу насладиться моментом. Да, рано или поздно все равно придется спуститься с небес на землю, но пусть тогда лучше «поздно». Время для самокопания еще наступит.
Я смотрю на нее, такую совершенную и ощущаю, что помимо безусловного притяжения испытываю к ней что-то большее. Чувство, давно похороненное под весом прошлого словно пробивается из-под обломков, затмевая собой все однозначно трезвые, но такие невесомые сейчас доводы разума.
А потом взгляд падает на несколько бледных, практически заживших следов на ее запястье…
— Это что такое? — напрягаюсь, ощущая, как неприятно потянуло с левой стороны в груди.
— Где?
— Это. Раньше у тебя не было шрамов.
Она перехватывает мой взгляд и безразлично пожимает плечом:
— Подобного больше не повторится, дура была. Ну, если
— Подожди, то есть…
— Да шучу я, расслабься, это просто ожоги. Какое-то время я работала в пиццерии и вечно натыкалась на раскаленные поддоны, — она смотрит мне прямо в глаза и выглядит достаточно честной, она не врет, и только я расслабленно выдыхаю, как она продолжает: — Да даже бы если вдруг то самое… радикальных мер больше не понадобится, потому что я уверена, что в итоге ты выберешь меня.
— Вик…
— Ты не любишь ее, я знаю, — становится непривычно серьезной. — Я вообще хорошо тебя знаю, хоть тебе так не кажется, конечно. Если бы ты ее любил — ты бы никогда не поехал сюда за какой-то вшивой фотографией. Ты сейчас здесь и это говорит о многом.
Признаться, я удивлен. Если еще вчера мне казалось, что ничерта она не изменилась, осталась такой же взбалмошной девчонкой, то теперь вижу, что пять лет все-таки не прошли для нее даром. Она повзрослела, стала более уравновешанной. Научилась не мыслить «бегом», а размышлять.
Она права — я здесь и это говорит о многом. Но… как оно часто бывает, слишком много всяких «но».
— Ты же, надеюсь, понимаешь, что все не так просто?
— Мне ли не знать? Да Тигран уроет меня, если просечет, что здесь происходило. Но я пошла на этот риск. И не жалею!
— Я тоже не жалею, что сейчас здесь. Но если нас тянет друг к другу, это не отменяет того факта, что мы по-прежнему остаемся разными людьми.
— А с твоей инстукторшей вы, значит, одинаковые? — вскидывается. — И где она сейчас? Даже не звонит, не интересуется, где шляется ее благоверный.
— Твой горец тоже не спешит узнать, где находится главный бриллиант его коллекции в два часа ночи!
— Я сказала, что ночую у мамы. Даже доехала до ее высотки, немного подождала в подъезде на случай хвоста, а потом выбралась по пожарной лестнице с другой стороны дома на улицу, — чуть припухшие от поцелуев губы растягиваются в лукавой улыбке… вынуждая захотеть поцеловать ее снова.
Абсолютно безумная. На всю голову.
Я скучал по ней.
Чувство вины перед Иванной медленно утопает под упоительным осознанием того, что мы снова вместе. Пусть на одну ночь… Хотя смогу ли я завтра снова равнодушно подарить ее другому? Действительно смогу?
А Иванна? Я на самом деле смогу сделать вид, что не изменил ей?
И где сейчас она?
У меня никогда не было повода ревновать, я думал, что знаю ее достаточно хорошо. Но как в итоге оказалось — нет. Да о чем говорить, я даже самого себя, как вышло, знаю плохо.
Я понимаю, что в данную минуту она не сможет дать мне точного ответа, но не спросить не могу:
— Ты планируешь уйти от Дабозова?
— Возвращаю тебе твои же слова — все не так просто. Это ты можешь собрать вещи и уйти, максимум выслушав бабскую истерику, у меня же немного иное положение. Тигран не отпустит меня так легко. До тех пор, пока я ему не надоем, он будет держать меня на коротком поводке.