Бывших ведьмаков не бывает!

Романова Галина Львовна

Владислава, с глаз которой сняли повязку, но не развязали рук, с тревогой озиралась по сторонам. Раньше ей доводилось читать романы, где героиню похищали разбойники, везли в свое логово, но всегда рано или поздно ее спасал благородный рыцарь, освобождая невинную деву из их грязных лап. Либо атаман разбойников оказывался благородным и влюблялся в пленницу. Тимофей Хочуха, скакавший впереди отряда, не производил впечатления благородного героя, предмета девичьих грез. Ему было около сорока лет, он был крепкого, коренастого сложения, начав немного заплывать жирком. Темная борода его топорщилась во все стороны, из-под усов виднелись мясистые губы и хищно сверкали крупные желтые зубы. При одном воспоминании о них Владиславу передергивало от

отвращения. Нет, она согласна на что угодно, лишь бы этот «герой» никогда не обращал на нее внимания! Остальные разбойники тоже при ближайшем рассмотрении не производили впечатления красавцев. Обычные мужики. Не все, конечно, страшные и зверообразные, но… Разве что Степка Разиня, укравший ее вместе с конем-Петром… Он, во всяком случае, молод, ее ровесник.

Петр… Девушка посмотрела на золотисто-каурого, в ночной темноте кажущегося серо-бурым, коня, который спокойно трусил рядом с телегой, иногда потряхивая неровно обрезанной гривой. И как она не приметила этого раньше? Казалось, его гриву кто-то пытался сперва укоротить, да постриг неровно и, стремясь как-то исправить оплошность, кое-как обкорнал, а потом пряди несколько отросли, сохраняя неопрятный вид — точно так же, как у человека, которым он был совсем недавно. Конь, конечно, красивый — у отца был табун, и Владислава немного разбиралась в лошадях, а вот мужчина был обыкновенный. Или раньше княжна просто не обращала внимания на внешность своего спутника? Она попыталась вызвать в памяти лицо Петра-человека — и неожиданно сообразила, что он красив. Не юноша, конечно, волосы обильно тронуты сединой, колючий взгляд исподлобья, горькие складки возле рта…

Почувствовав на себе ее взгляд, жеребец вдруг повернул голову, и Владислава поскорее отвернулась, делая вид, что ее заинтересовал окружающий пейзаж.

Проехав немного вдоль реки, разбойники выехали на дорогу. Та пошла лесом, но впереди скакали двое с факелами, так что весь отряд двигался быстро. Версты через три-четыре лес, стал реже, пошли холмы и овраги. Потом дорога вывела их на холмистую равнину. На одном из холмов стояла усадьба, вокруг раскинулась большая деревня. Не задерживаясь, проследовали мимо.

Холмы становились выше. Утомившись, лошади сами перешли с рыси на шаг. Научившись у биармов определять направление по звездам, Лясота сообразил, что они двигаются на северо-восток, постепенно забирая все дальше к восходу солнца. Они следовали почти вдоль берега Змеиной, лишь иногда спрямляя путь. Ехали всю ночь, и рассвет был уже близок. Обостренным конским нюхом он чуял запах предрассветной свежести, всей шкурой, слухом, глазами угадывал скорое наступление нового дня. Еще не более часа — и рассветет.

Но перед самым рассветом они опять углубились в густой лес. На этот раз дорогу оставили в стороне, пробираясь без каких-либо троп, растянувшись длинной цепью. Лясота устал. Он давно не проводил на ногах столько времени, разве только девять лет назад, когда его вместе с остальными гнали по этапу. Утешало его только одно — остальные лошади тоже еле передвигали ноги. Увяли и разговоры разбойников. Те, кто сидел на телеге, вовсе заснули. Не спали только возница да княжна Владислава. Мужчина чувствовал страх девушки, но ничем не мог ее утешить.

Но вот едущие впереди немного оживились. Послышались голоса: «Приехали! Давай сюда!»

Все остановились.

Лясота навострил уши, вскинул голову. С высоты своего теперешнего роста он видел нечто такое, во что отказывался верить.

На небольшой поляне высился толстый, восьми здоровым мужикам не обхватить, дуб. Его крона шатром раскинулась над поляной, забивая растущие вокруг деревца. Только за Каменным Поясом Лясота видел такие огромные деревья, да и то — как знать, который толще?

Тимофей Хочуха подошел к стволу, встал перед ним, раскинув руки, забормотал себе под нос:

Не на море-окияне, Не на

острове Буяне — Посреди лесов дремучих Лежит камень бел-горючий. Как под тем-то камнем ход В иные миры ведет. А и камня не видать, А и хода не сыскать Ни попу, ни барину, Ни судье, ни татарину…

На последних словах он громко хлопнул в ладоши — и дерево отозвалось протяжным стоном. На глазах Лясоты ствол треснул вдоль, раскрываясь, как книга, и обнаруживая темное нутро. Оттуда пахнуло сыростью и затхлостью подземелий, но и теплом, как будто под землей топили жаркие печи.

— Готово, братцы! — Тимофей Хочуха взял у Степки Разини своего коня, первым шагнул в открывшийся ход.

Один за другим разбойники входили внутрь. Дошел черед до телеги. На ней осталась только Владислава — слез даже возница, ведя коня в поводу.

— Этого тоже кто-нибудь придержите, — послышался приказ. — Неровен час — ошалеет.

Кто-то из разбойников крепко взял каурого под уздцы. Лясота пошел послушно, хотя внутри все трепетало. «Не может быть! — билась внутри неотвязная мысль. — Я не верю! Откуда у простого разбойника такое?» Но верить приходилось. В дереве начинался подземный ход. Постепенно понижаясь, путь вел их вниз и вперед. Копыта гулко цокали по утоптанной до твердости камня земле — или, скорее, камню, на котором был тонкий слой земли. В спертом воздухе пахло деревом, железом, камнем, сыростью — и гарью. Остальные лошади фыркали, мотали головами и беспокоились. Они чувствовали то же, что ощущал Лясота, но намного острее, и больше волновались, поскольку не понимали, что происходит. В довершение всего, стоило последнему разбойнику войти внутрь, как дерево с надсадным треском сомкнуло ствол, и все оказались в полнейшей темноте. Двигаться приходилось, ориентируясь на шаги тех, кто шагал впереди, и на узость хода. Тот, кто вел Лясоту под уздцы, второй рукой касался стены — был слышен слабый шелест пальцев по земле.

Впереди показался слабый свет. Первая мысль была о преисподней, где для них горят неугасимые огни, но вот долетел слабый ветерок, который принес запах воды, дерева, свежий воздух и обещание отдыха. Все приободрились. Люди и лошади зашагали быстрее, и через пару минут оказались на берегу реки.

Узкая лесная речушка по берегам густо поросла камышами, ивами и прочей растительностью так густо, что нечего было и думать отыскать спуск. В кустах стояла старая изба — три с половиной стены, просевшая крыша, горка камней на месте печи. Здесь и заканчивался подземный ход, а дальше тропка вела на крутой холм, где над местом слияния двух речек — этой и еще одной такой же — стояла крепостца, обнесенная частоколом из толстых бревен. Снизу из-за забора почти не было видно строений, да Лясота особенно и не всматривался в кровли. Гораздо сильнее его привлекли черепа, торчавшие на кольях, вбитых между бревнами. Коровьи, конские, волчьи, медвежьи, козьи… и даже два человеческих! Не все они еще были старыми — с трех время и вороны еще не склевали всю плоть.

Отряд заметили: в крепости ударило чугунное било и ворота распахнулись. Разбойники въехали в крепостцу, на площадь, со всех сторон окруженную домами — добротно срубленным теремом, молодечной избой, конюшней, кузней, амбарами. Встречающих было мало: трое стариков, три девки да две бабы с детишками, цеплявшимися за подолы. Обе женщины сразу повисли на Тимофее, за девками кинулись разбойники. Атаману пришлось рявкнуть дважды — сперва на баб, потом на своих молодцов прежде, чем все занялись делами. Лошадей отправили на конюшню, с телеги стали сгружать мешки. Владиславу спихнули наземь, и девушка отступила к Лясоте, взялась двумя руками за его уздечку. Он, чувствуя страх княжны, дотронулся до ее связанных запястий губами.