Бывший Булка и его дочь
Шрифт:
После операции Бывший Булка, конечно, виделся с ними, но это уж было не то. Да и как иначе: раньше жили в одной палате, теперь лишь заходили друг к другу. И разговоры получались уже какие-то куцые. Снегирь не откровенничал больше и не бранился налево и направо, Старик в основном помалкивал.
И вдруг он явился сам – без Снегиря, без приглашения. Торопливой, такой несвойственной для него походкой приблизился к Бывшему Булке, протянул руку. Да вспомнил, что правую-то не годится (у Бывшего Булки она всё ещё была прибинтована к телу). Протянул
– Меня выписывают, Николай Петрович! Говорят, здоров!
Тут и Булка начал трясти его руку.
– Вы подумайте, дорогой мой, я второй раз здесь, а ножа близко не видел – всё на лекарствах! Доктор говорит: "Теперь до ста лет доживёте!" А я, извините, совсем умирать не собираюсь! – И, застеснявшись, рассмеялся…
После, на осмотре, Бывший Булка сказал Павлу, что вот, мол, о ком диссертацию-то писать.
– В цирке – да, можно его показывать! – резко ответил Павел. – А в диссертации – не поверят.
– Так чего не поверят! Факт!
– Скажут: значит, не злокачественная… Да-с… – Он нахмурился. – А ведь секрет прост. У этого деда исключительная сила духа. Вам бы, молодым, поучиться!
Так говорил он, хотя сам вряд ли был старше Бывшего Булки.
А ещё через два дня пришёл прощаться Снегирь. Он был уже в нормальном человеческом платье и оттого не походил на самого себя.
– Выписываюсь по собственному желанию. Так что будь здоров, дорогуша!
– И ты будь здоров, Снегирь.
– Нет, я здоров уж не буду! – Он покачал головой. – Всё болит, Коля!.. Жру лекарства утоляющие, а то бы орал… Лечили от почки, а теперь болит грудь. Понял, куда метастазы дал?.. В общем, выписываюсь, не буду Павлу статистику портить.
– Слушай, – сказал Бывший Булка ровным голосом, – ну, если побаливает, куда спешить-то. Вон Старик наш, смотри: съел свои пять килограммов таблеток…
– Ладно, кончай! – Снегирёв вяло махнул рукой. – Я пришёл к тебе попрощаться, так что нечего мне тут… Телефон мне дай. На похороны тебя позовут. Приедешь?
– Кончай болтать, комментатор! – Бывший Булка записал в снегирёвской книжечке свой телефон. – А ты мне?
– Не понадобится! – ответил Снегирёв.
…Через три недели после того, как он выписался, незнакомый мужской голос сообщил ему по телефону, что скончался Дмитрий Борисович Снегирёв. И если он желает принять участие в похоронах, то ему следует приехать туда-то и туда-то в такое-то время.
Снегирь лежал страшно пожелтевший, восковой. Невероятным казалось, чтобы человек так изменился за месяц. Или его так изменила сама смерть…
Весь гроб убран был цветами, но в комнате сильно пахло формалином. Бывший Булка, который после операции не переносил такие запахи, остался в коридорчике. Из другой комнаты вышла мама Снегирёва. Бывший Булка молча поклонился ей. Она не ответила. Она была в чёрном платье и с чёрным лицом. Никогда он не думал, что может быть такое чёрное лицо.
И ещё он увидел там Аню, ту красивую
В коридоре тихо переговаривались двое мужчин.
– Говорят, он рукопись оставил?
– Рукопись! Пустоту он оставил. И слёзы он оставил.
"Он память оставил", – подумал Бывший Булка.
Был уже май. За несколько минут до того, как выносить гроб, прошёл крупный короткий дождь и выглянуло солнце. Пахло распустившейся листвой, чистым воздухом, промытым асфальтом.
Дом был старый, двухэтажный, во дворе рос огромный тополь, оставшийся ещё с довоенных времён. С крыши прямо на Снегиря и на атласную белую подушку, где лежала его голова с закрытыми глазами, упало несколько сверкающих капель. И Бывший Булка невольно пожалел их, подумал, как долго придётся им мёрзнуть в земле, пока, наконец, какой-нибудь случай не поможет выбраться наружу, испариться и вновь стать дождём.
* * *
И ещё было у него в больнице одно расставание. С Женькой. В один из дней она прислала ему передачу – пакет невесть откуда добытой клубники и записку, что у него идут дела хорошо (она узнала по телефону), что кот молдогуловский оказался помесью сиамского с простым (злость сиамская, а красота простая) и что она собирается заглянуть к нему в среду. То есть завтра.
Он ответил ей, что всё отлично, спасибо, что поздравляет её с котом и ждёт в среду. В конце записки бледно-розовым клубничным соком вывел "Бул".
Но постепенно его всё больше одолевало беспокойство. Аромат клубники плыл по палате, перебивая больничные запахи, – Бывший Булка не трогал её. Наконец один из больных, что лежал с ним вместе, сказал:
– Э, Петрович, дай клубнички! Иначе отниму!
Тогда Бывший Булка разом высыпал весь пакет в глубокую тарелку: "Рубайте!", взял себе одну клубничину и пошёл звонить.
Ещё чувствуя во рту этот фантастически прекрасный запах, он набрал Женькин телефон. То был невероятно старый телефон – Володин, школьный. Все почти тридцать два года своей жизни Володя прожил в одной и той же комнате. Только соседка уехала, и у них стала отдельная квартира.
– Негодяй! – сказала Женька. – Поднял меня с постели. Я маску делала.
– Чего?!
– Питательную маску. Утаила от тебя три зрелых клубничины…
И разговор едва не повернул в другую сторону – про маски, про дела. На этом неожиданно возникшем распутье Бывший Булка остановился, не решаясь ни туда ни сюда… Выручила его сама Женька:
– Ну чего звонишь-то? Чтоб не приходила, да?
Сказала это насмешливым школьным голосом, каким к тридцати семи годам не умеет уже говорить никто. Только вот она.