Ц-5
Шрифт:
— Ох, ты… — ошалело забормотал военпред. — Легко-то как! Уф-ф! Хорошо… Спасибо! Ох… Нет, ну правда — спасибо!
— Только никому не говорите!
Дик Владимирович снисходительно улыбнулся, и постучал кулаком по сейфу:
— Уж в этом-то я знаю толк!
Тот же день, позже
Зеленоград, аллея Лесных Прудов
Дома никого не было, и я расслабился, хотя нервная взвинченность не покидала. Вышло у меня «обретение Силы», или просто окатило «обратным огнем»? Того ощущения
Кривя губы в усмешке, я покопался в сумке и выцепил верный складной ножичек. Ну-ка… Вот оно, то самое лезвие. Отточено на манер скальпеля! Вспоминая, куда мама засунула аптечку, я легонько полоснул по левому предплечью.
Знакомая процедура. Надо только быстро зажать ранку большим пальцем, чтобы на пол не накапать, и не отпускать хоть пару минут. Если затянется, значит, что-то к тебе вернулось…
Суетливо бросив ножик, я вытянул палец — и замер. Ранка зажила! Не подернулась тонкой розовой пленочкой, как бывало, а уплотнилась шрамиком. А вот и он рассосался… Растаял будто!
— Не, так не бывает… — выдавил я сипло.
Покрутившись по гостиной, заглянул на кухню и сунулся в холодильник. О! Бутылочка «Боржоми»! Папа, правда, половину уже выдул, но мне хватит. Для опыта.
Не верю в структурирование воды, глупость это, но ведь как-то я ее «заряжал»! Кресты не чертил руками а ля Чумак, просто сосуд гладил. Потерев бутылку, как Алладин лампу, я добился того, что выдохшаяся минералка вскипела будто, вышибая пробку, и тугой струей окатила белую «Бирюсу».
Медленно утерев брызги с лица, я качнул бутылку. С полстакана осталось еще…
— Ну, с обретением! — хмыкнул я, и выпил все до дна.
Глава 14
Четверг, 1 апреля. Раннее утро
Первомайск, улица Дзержинского
— Здравствуйте, ребята! — ликующий голос словно осветил комнату. — В эфире — «Пионерская зорька»!
Переливчато запели фанфары, требуя немедленно вскочить и броситься навстречу разгоравшемуся дню. Для начала я потянулся, как следует. Рассудил, сонно моргая, что сегодня и без зарядки обойдусь. Посидел с краю кровати, пошлепал по линолеуму босыми ступнями… Вздохнул — и упал на руки.
«Отжаться пятнадцать раз! — приказал себе кисло. — Для зачина, как Ю Вэ говорит…»
Разогнав кровь, как следует, я встал и захлопнул форточку, хотя ветерок завевал ласковый — «на югах» своя весна, ранняя и торопливая. Подцепив разношенные тапки, прислушался — душ шипел, перебиваемый брызжущим плеском.
«Опередила!» — мягко улыбнулся я.
Ну, это надолго — Настя, пока кубометрами воды не обольется, из ванной не вылезет. Цепляясь ассоциацией, глянул на стакан с минералкой, утвердившийся на подоконнике — солнце серебрило пузыри, и те блестели, как капельки ртути.
— Проверка… — бурчливо обронили губы.
Пятое утро подряд сходит на меня боязливое замирание, стоит только пальцам
Протянув руку к стакану со щербинкой на ободке, я весело хмыкнул, не противясь взыгравшему детскому азарту, и отступил на шаг.
«Михал Петрович, а на расстоянии — могёшь?»
Вывернув ладонь, направил ее в сторону окна — и дал слабый посыл. Вода вскипела, будто в вакууме, забрызгав крашенный подоконник со следами-окружностями от цветочных горшков.
— Ну, ты и монстр… — пробормотал я, слабо улыбаясь. Не оскудел, значит, энергией! Это хорошо…
«Ну, и еще одна проверочка…»
Включив микроЭВМ, добился того, что вентилятор загудел сердитым шмелем. Ворохнулась каретка принтера, а экран монитора раскрылся, являя четырехлучевую звезду «Ампары».
Ага! Иконка почты мигает единичкой. Вам письмо!
— От мамы, наверное, — пробормотал я, кликая.
Угадал! Короткий текст, выжимка материнского беспокоя, гласил:
«Сыночка! Проследи за Настеной, чтобы покушала. И пусть туфли обует не на каблучке, а то в школу не пустят! Чмоки-чмоки!»
Хлопнула дверь ванной, и жалобный Настин голос упал в пустоту комнат:
— Так… А ты мне завтрак готовить думаешь?
— Я — тебе?! — у меня получилось изобразить комическое изумление. — Может, ты — мне?
— А кто маме обещал кормить ребенка? — возмутилась сестричка, кутаясь в коротенький халатик, и тут же сменила тактику. — Ну, Ми-ишечка! — заныла она, подлащиваясь. — Я же, пока оде-енусь, пока соберу-усь…
Мило улыбаясь, Настя усиленно захлопала глазками, изображая ангелочка во плоти. Мне оставалось капитулировать, желчно бурча:
— Тоже мне, ребеночек нашелся! Девяносто — шестьдесят — девяносто, а туда же!
Я ущипнул сестричку за нижние девяносто, она жизнерадостно взвизгнула, и мое настроение сразу поднялось.
— Ладно уж, — заворчал, благодушествуя. — Яичницу будешь?
— Буду, буду! С колбаской?
— А як же!
Утренняя трапеза — немножко ритуал, в каждой семье — свой. Но есть и общая черта — букет запахов, что сочетается в маминых хлопотах. Нынче родители отдыхали от нас в Зеленограде, по опустевшей квартире гуляло эхо, но, как ни странно, эта домашняя необычность не только острила чувства, но и добавляла уюта.
А дух витал, привычный с детства — тонкое кофейное благоухание. Пахучего растворимого «Бон» в забытой маминой банке хватило на две чашки. Правда, мы с Настей пили кофе по-вьетнамски, со сгущенкой, нещадно огрубляя аромат, но так вкуснее.
— Везет тебе… — загрустила сестричка. Она сидела напротив, в строгом школьном платье, по-родственному упершись в столешницу локотками, и сжимала чашку обеими ладонями. — Последняя четверть… Самая-самая последняя!
— Не спеши жить, — мудро улыбнулся я, смакуя в меру горячее и сладкое. — Школьная пора — лучшая, вот и пользуйся.