C-dur
Шрифт:
– Хватит пить, – бросил ей Родя. – Все заблюешь.
– Не учи меня жить! Их учи! Вон, смотрят, ловят каждое слово!
– Юля, не кипятись, – произнес Саша. – Покажи лучше Змея Горыныча.
– Как это? – не поняла та.
– Выдохнешь, а мы поднесем спичку. – Он улыбнулся.
Он думал, что она разозлится, а она рассмеялась.
– Хочешь, кое-что покажу, но только тебе одному?
– Э, э, э, – заметив, куда двинулся разговор, Родя вяло вмешался. – Юля, притормози.
– Да? От кого это слышу? Ты папа мне родный? – Она прибавила
– Эдипов комплекс?
– Комплекс Электры, – поправила Родю Вика.
– Увлекающимся рекомендую «The End» Doors. «Father, I want to kill you. Mama, I want to fuck you». А со спичками лажа вышла. Славик, ты их часом не обмочил?
– Было дело. Падали в унитаз.
Все посмеялись.
Осененный внезапной мыслью, Родя ушел в астрал.
– Люди и так живут… – сказал он оттуда. – Когда толку нет. Шум, вонь – сдохли.
– Круто… – Вова сидел на кровати, во все глаза глядя на Родю. – Родя, ты мозг. Двигай вперед, не останавливайся. Мы за тебя.
– Родя, Сань, Цоя споем? – Справившись, кажется, с пятой бутылкой пива, Брагин поставил ее на пол возле стола и полез в холодильник за следующей. Пятая была лишней – что уж говорить о шестой. Слава не умел тормозить; он несся на всех алкогольных парах, пока не сходил с рельсов.
Цоя не спели
В двери ввалились двое нетрезвых молодцев: Костя Кранов и Толик Пархоменко (клички с детства – Кран и Пархом), в обнимку и еле держась на ногах.
Кран отличался задиристым нравом и плохо учился, его друг был сангвиником-хорошистом, в прошлом – серебряным медалистом, – но оба любили пьянки, женщин и подружились. Далеко не красавцы, они знали подходы к слабому полу (перво-наперво – напоить) и относились к оному потребительски.
Они едва не снесли Славу у холодильника. Толик сказал: «Пардон», Брагин посторонился, коротко матернувшись, после чего, поддерживая друг друга, вновь прибывшие добрались до стола, где Толик выбросил вверх правую руку:
– Жертвам алкоголизма и злостного тунеядства – мой физкультурный привет!
– И вам, жертвы аборта!
Это была Юля.
– Славик, будь другом, дай тоже пива, – попросила она Брагина.
– Прекрасная леди! – заговорил тем временем Толик, с усилием шевеля языком и глядя, кажется, не на Юлю, а чуть левее, в пространство. – Не почтете ли вы за честь отдать вашу честь? Премного будем вам благодарны.
– Ребята, остыньте, – жестко сказала Вика. – Больно горячие.
– Мы-то? – Кран вскинул голову с взъерошенными волосами. – Мы – да, мы – такие! Что самое горячее, знаешь? А?
– Нет. И знать не хочу, – поморщилась Вика, сминая в пепельнице окурок. – Видите, это по Фрейду. Тоже хотите? – Она кивнула на пепельницу.
– Леди, самое горячее у нас – сердце. Сердце!
– А думаете вы чем? – вставил Брагин. – Хером?
– Чей это голос слышу? – Дернулся Костя. – Брага, твой что ли? Ну-ка!
Их развернуло на сто восемьдесят
– Блин, пиво! – выкрикнул Костя. – Ты товарищам дашь?
– Товарищи были в Советском Союзе, – Брагин сделал глоток из бутылки. – Родя, Саня, сбацайте Цоя. Мочи нет с ними общаться.
– О чем это он? – Кран как бы не понял.
– О вас! Видите – тут культурные люди сидят, пиво пьют, песни поют. Да, Родь?
– Да. Мы культурные, а вы пьяная серая масса.
– Че за базар, а?
Костю кренило. Он держался за друга, а друг – за него: симбиоз, распространенный в природе.
– Вы бы свалили, а! – сморщилась Юля. – Видеть вас тошно!
– Точно! – поставив пиво на холодильник, Брагин освободил руки. На всякий случай, мало ли что.
– Костя, ну их! – сдал назад Толик, почувствовав, что дело может кончиться плохо. – С людьми по-человечьи не могут поговорить! Пивом не угостят! Чурки патлатые!
– Стены такими же облепили! Тьфу, блин! – Костя плюнул по-настоящему.
– Пол будешь мыть, гопник ты хренов! – рявкнул на Костю Брагин. – Сказано – сваливайте! Русский это язык? Или вам на немецком? Gehen zu Arsch!
Ни Толя, ни Костя немецкий не знали, поэтому в полной мере шутку не оценили. Злобно буркнув что-то под нос, они двинулись по направлению к выходу. Толик споткнулся на ровном месте – блин! – и оба чуть не грохнулись у порога. В конце концов вышли из комнаты.
Саша встал и закрыл дверь:
– Если снова будут ломиться, выйду – дам в морду. С этими только так.
– Я помогу. – Брагин снова взялся за пиво.
– Я тоже. – Юля от него не отстала и сделала пару глотков.
Родя взглянул на нее искоса, но промолчал.
– Я думаю – может, выйти с ними поговорить? – хмуро сказал он через минуту. – Суки, все обосрали. Не хочу больше играть, песню мою убили.
– Ладно ты, Родя, не парься. – Вкачивая в себя пиво, Брагин отрыгивал и икал. – Были уродами и останутся. Мы люди. Тоже пьем, но… – он подбирал слова, с трудом выуживая их из алкогольного марева, – ради общения и расширения сознания, а не просто чтобы нажраться.
– Слава, ты правильно говоришь. – Сжав пальцы в кулак, Вова вскинул руку в знак солидарности и поддержки. – У нас есть идея, у них – нет.
– Предлагаю тост по этому поводу! – Родя поднял стакан. – За нашу идею! А быдло пусть катится в жопу!
Тост был с энтузиазмом поддержан.
Стрелки перевалили за полночь, и вместе с ними – все присутствующие.
Закончили в два пополуночи. Саша и Вика пошли в комнату к Саше. Балуясь легким петтингом и быстрыми поцелуями, они сгорали от возбуждения. Жуть как хотелось секса. Сделать бы это громко, жарко, потно, не сдерживаясь и не прячась под одеялом – но разве это возможно в комнате, где дрыхнут Чудов и Слава Дерягин? Может, не дрыхнут, а смотрят и слушают? И онанируют?