C-dur
Шрифт:
***
Из задумчивости его вывел маленький старичок. Проходя мимо по многолюдной площадке, тот случайно задел его локтем. Задел слегка, скользнул, да и только, но тут же рассыпался в извинениях.
«O! I’m sorry, sir! I’m sorry!»
Саша хотел что-то сказать в ответ, теснились стандартные фразы на английском, назойливо предлагающие себя, однако, так и не сумев выбрать нужную, он улыбнулся сухонькому джентльмену – все в порядке.
– В порядке, да! – вмиг оживившись, заговорил дедушка на ломаном русском. – Я тоже немного уметь.
– Лысый?
– Да! Деда стреляли большевики, ставили к стенке. Бабушка сразу в Польшу, дальше в Америку.
– О! Извините! – опомнился старичок. – Я вам мешал! Простите!
Он был одет в майку с надписью «The way to glory» во всю грудь, в шорты и кеды – типичный иностранец-пенсионер. Надо же – встретить здесь, на Эйфелевой башне, в центре Парижа, столь прикольного персонажа – неплохо говорящего по-русски и поминающего недобрым словом вождя мирового пролетариата.
Саша видел, что дедушке страсть как хочется поговорить, но каноны вежливости предписывают ему извиниться и дождаться реакции собеседника.
– Все нормально, – сказал Саша. – Не беспокойтесь.
– Я Серафим, – обрадовался старик; его морщинистое лицо мягко светилось улыбкой. – Винслоу. Это значит… – он снова запнулся. – Вспомнить… Как это?
– Медленно побеждать.
– О! Да! Медленно!
Дедушка просиял.
– Знаете, почему Серафим?
– Необычное имя.
– Бабушка любить Пушкин. Про Серафима. Пушкин великий. Я не мешал? – вновь спросил он.
– У меня времени много, – сказал Саша с улыбкой. – Я никуда не спешу.
– Бабушка говорить: поспешишь – людей наспешишь.
– Насмешишь.
– Точно! Как вам Париж? Я знаю, он самый красивый город. Он дал мне жизнь. Я хотел прыгать здесь. Несчастный любовь. Но смотрел сверху Париж – и стал любить жизнь. Не прыгал. Сорок лет жив и каждый год здесь. Если умру, не буду. А вы? Тоже любить Париж? Тоже любить жизнь?
Саша смотрел в выцветшие голубые глаза и чувствовал, как теплый свет этих глаз и мягкой стариковской улыбки греет его изнутри.
– Да, – просто сказал он. – Я люблю жизнь. Жизнь и Париж.
– Город, где любят!
Описывая в воздухе полукруг, сухая рука прошлась по линии темного горизонта.
Саша проследил за рукой.
Он хотел что-то сказать милому старичку, но того и след простыл. Его место заняла полная женщина с видеокамерой наперевес, что-то лопочущая по-итальянски длинноволосому щуплому спутнику.
Дедушка испарился.
Оглянувшись по сторонам, Саша поискал взглядом сухую фигуру в майке и шортах.
Наваждение.
Может, приснился ему этот старик? Причудился? Майка «The way to glory», выцветшие голубые глаза, морщинистое лицо, ломаный русский, история несостоявшегося прыжка с Эйфелевой башни.
Серафим Винслоу. Был ли он?
Озадаченный, Саша облокотился о парапет и посмотрел вдаль. Слова старика, такие сильные, настоящие – звучали в его голове. В этих словах – истина, самая суть жизни. Все остальное значения не имеет.
Есть свет.
Есть смысл жить дальше.
Эпилог
Вспоминая лицо Моисеева в тот миг, когда он услышал о том, что его требования будут удовлетворены, Саша мысленно улыбался. Раз за разом возвращаясь туда, в то мгновение, он чувствовал силу, радость, свободу, а главное – превосходство над мелким созданием с большими амбициями, остолбеневшим от неожиданности. Надо же – наваливался Витя на запертые ворота, тужился изо всех сил, строил коварные планы, с подкупом и прочими хитростями, – и вдруг ворота сами открылись. И не посыпались стрелы. И не выскочили обороняющиеся с мечами. Можно входить. Кажется, путь свободен.
Нет. Так не бывает. Здесь какой-то подвох. Здесь западня. Враг тоже коварен.
Недоверчиво вглядываясь в компаньона, Виктор пытался понять, что, собственно говоря, происходит, а тот, свободно откинувшись в кресле, был спокоен, расслаблен и наблюдал за человеком как бы разумным. Как все-таки интересно. Дивный образчик. Приподнимая брови, он не сводит глаз с визави. Он откидывается в кресле, отзеркаливая собеседника (делает это медленно, чувствуется напряжение), сцепляет пальцы в замок, ставит локти на подлокотники – и после этого, чуть оттянув в сторону уголок губ, произносит:
– Саша, я что-то не понял. Ты поддерживаешь проект?
– При определенных условиях. Первое – ты прекращаешь мутить воду и искать обходные пути. Второе – ты закрываешь тему о смене генерального директора. Третье – мы увольняем Белявского. И – четвертое, самое главное…
Виктор подался вперед.
– … Я ищу покупателя акций, – Саша закончил. – Мы расстаемся. Вот такие условия. Если не принимаешь – продолжим войну, но в этом случае все проиграют. Дать время подумать?
– Нет. Я согласен. Даже по последнему пункту. Но у меня тоже условие – сначала ты предложишь акции мне. Договорились?
– По рыночной стоимости.
– Само собой, это же бизнес. Но мне кажется, у меня есть моральное право на скидку. Так? Мы строили все с нуля, мне дорог здесь каждый кирпичик, и я не хотел бы, чтобы кто-то пришел с улицы и стал здесь хозяйничать. Или тебе все равно, кому продавать – лишь бы побольше дали?
– Мне – нет. Цену обсудим.
– И сроки. Мне нужен кредит под залог ценных бумаг, а это, сам, понимаешь, не быстро.
– К Толе Пучкову сходи, он не откажет.
Виктора покоробило.
– Саша, ты умеешь поднять настроение.
– Он изменился, с ним приятно общаться.
– Может быть. Все мы меняемся.
– Ты не изменился нисколько.
– Вот и поговорили, – Виктор кривенько ухмыльнулся. – Что же, Саша, это правильное решение. Мы партнеры. Мы столько лет были вместе, а ты чуть было все не испортил. Расстанемся по-человечьи, и дело с концом.
– Да, Витя, чуть не забыл. Есть еще одна просьба. Убери свою шлюшку. Не хочу видеть ее в приемной – пока я здесь.