Can't help falling in love
Шрифт:
***
Финн вернулся в отель совершенно опустошённый. На душе было муторно, его одолевало плохое предчувствие. Весь оставшийся вечер и полночи он не находил себе места, постоянно ходя из угла в угол, и ежесекундно обновлял все возможные соцсети — может, она где-нибудь объявится. Он очень надеялся, что она теперь люто возненавидит его. Лучше уж так, чем она будет молча страдать по нему. Он всё ждал её негативной реакции, её всплеска ненависти и презрения по отношению к своей персоне.
Но дождался лишь того самого сэлфи, сделанного ею
«Please don’t hate me and my feelings, cause I still love u»
***
Последующие два дня он только и делал, что писал ей с просьбой ответить ему. Сначала он не хотел этого делать, но сильное волнение за неё взяло своё, и он быстро набрал ей сообщение, пока не успел передумать.
Финн увидел, что она прочитала его практически мгновенно, но ничего не ответила. Тогда он начал писать ещё и ещё, а она всё читала и читала, но упорно молчала. И это почему-то пугало его.
Он спрашивал её, всё ли с ней в порядке, не сильно ли она переживает из-за произошедшего, хорошо ли она себя чувствует, и прочее, и прочее. А Милли всё хранила гордое молчание.
Когда в какой-то момент Вулфард не сдержался и написал ей, что она, скорее всего, теперь ненавидит его, раз не отвечает, она тут же прислала короткое, но лаконичное «No», и парень понял, что всё куда хуже, чем он себе представлял.
Эта маленькая, сумасшедшая и солнечная девочка действительно любит его. И он, кажется, впадал в это же состояние, потому что как ещё тогда объяснить эту невыносимую тяжесть внутри?
Только сейчас он понял, как сильно привык к её ежедневным пожеланиям доброго утра и спокойной ночи, как привык к её постоянному вниманию и заразительной энергии, как привык к её эмоциональным рассказам и искреннему сопереживанию и участию. Он слишком привык к ней за этот год, к её присутствию в своей жизни, так что теперь ему казалось, будто чего-то очень важного и неожиданно родного не хватает.
Финн достал фотографию Милли, которую оставил себе, из кармана. Единственную фотографию из тех двадцати снимков, что она вложила в его конверт на праздник. Практически девяносто процентов из них были, конечно, очень откровенными, но была и парочка, где она просто дурачилась и позировала на камеру. Он выбрал всего одно фото, запавшее ему буквально в душу. На нём Браун тискает свою собаку Зигги и наверняка громко хохочет. И это её безграничное детское счастье буквально запечатлено на её лице.
Вулфард вернул ей остальные девятнадцать фотографий, потому что не хотел смущать девочку после их разговора; она ведь могла очень волноваться относительно того, что подобные личные снимки всё ещё хранятся у него (хотя у него всё равно была бы их переписка), так что он посчитал необходимым отдать всё хозяйке. Но конкретно это фото… Он не смог вложить его обратно в конверт. Ему
И сейчас он смотрел на неё и чувствовал, как всё внутри него буквально переворачивается от того, что он сделал с ней. Она ведь действительно ещё такая девочка, такая маленькая, а он уже разбил ей её хрупкое светлое сердечко. И кто он после этого?
— Хэй! — Постучал по косяку Джек, заглядывая в его номер. — Ну как ты?
— Дерьмово, — ответил негромко Финн, по-прежнему не отрывая взгляда от фотографии.
— Это из-за Милли, да?
Вулфард лишь согласно покачал головой.
— Ну вы, ребята, конечно, даёте, — тяжело вздохнул друг, садясь на стул. — Из тебя, оказывается, вышла отменная королева драмы, Финни.
Тот скривился.
— О, заткнись!
— Серьёзно. — Развёл руками Джек. — Посмотри, во что ты теперь превратился. А у нас завтра выступление, и вообще…
— Какое завтра число? — Вдруг подорвался с места Финн, чем напугал задумавшегося друга.
— Девятнадцатое февраля, а что? — Джек смотрел за тем, как Вулфард вдруг начал носиться по своему номеру в поисках телефона. — Хэй, чувак, что случилось? Что ты собираешься делать?
— То, о чём я, возможно, буду жалеть всю оставшуюся жизнь…
***
Милли уныло поедала праздничный торт, лёжа прямо на своей кровати. Настроения праздновать собственный День рождения не было совершенно. Теперь уже четырнадцатилетняя девочка смотрела чью-то прямую трансляцию с концерта Calpurnia в Лас-Вегасе. Она поглаживала пальцем изображение Финна, когда тот появлялся время от времени на экране. Он, как и обычно, был бесподобно красив со своей гитарой и вздыбленными тёмными кудрями.
Браун тяжело вздохнула и запихнула в рот новую ложку с кусочком торта.
Когда закончилась одна из её любимых песен, то группа почему-то не начала играть за ней другую. Наоборот, Джек и Айла вдруг отошли назад, к Малькольму, скрывшись во внезапной искусственной тени, а единственный сильный прожектор был направлен на вышедшего в самый центр сцены Финна. Тот подтащил с собой микрофон, установил его понадёжнее и неуверенно прокашлялся, перебирая пальцами струны, чтобы успокоиться.
— Ребят, мне нужно кое-что сказать, можно? — Толпа заинтригованно согласно загудела. — Да, спасибо. На самом деле сегодня очень особенный день. Сегодня День рождения у одной замечательной, милой, доброй, весёлой и самой восхитительной девочки на свете — Милли Бобби Браун. Если ты меня сейчас слышишь, пожалуйста, знай, что ты мне очень дорога и очень важна для меня. Мне так много есть, что сказать тебе, но я сделаю это уже при личной встрече. А пока позволь посвятить тебе эту песню.