Цап-царап, моя радость
Шрифт:
– Понравилось, даже очень!
Эмиль Григорьевич чуть поморщился от восторженного вскрика в трубке и, с трудом сдерживая нетерпение, произнес:
– Ну что ж, приезжай ко мне, Аллочка, прямо сейчас. Если можешь, конечно, а то у меня больше времени не будет.
Он знал, что на том конце провода Алла Творожок обмерла от нежданно-негаданно свалившегося на нее счастья. И не удивился, когда следующую фразу она произнесла сиплым от перехватившего горло спазма голосом:
– А я вам не помешаю, Эмиль Григорьевич?
– Ну что ты, – добродушно рассмеялся маститый сценарист. –
– А такое разве есть? – удивилась Алла.
– Есть-есть, – рассмеялся Эмиль Григорьевич и спросил: – Знаешь такое государство – Сингапур?
– Вроде слышала, – неуверенно отозвался голос на том конце провода.
– Вот там моя семейка и отдыхает, а заодно местными достопримечательностями любуется. Ясно? А ты не трать лучше время на пустые разговоры и приезжай ко мне, – чуть подстегнул ее сценарист.
– Ой, простите, Эмиль Григорьевич. Я мигом! – воскликнула Алла.
– Ну-ну, не стоит очень уж торопиться. Еще оступишься, ногу подвернешь. А ты же знаешь, как я тебя ценю, – добавил он к вящей радости своей собеседницы. – Что я буду без тебя делать, если окажешься на больничном?
– Хорошо, я осторожненько. Тогда до встречи, да?
– Да, Аллочка, да.
Он повесил трубку, едва сдерживая себя, чтобы не сплясать джигу. Вот она, удача! Уже не раз судьба доводила Эмиля Григорьевича до последней стадии отчаяния, а потом делала заслуженный подарок. Однако полностью полагаться на судьбу было страшновато. Вдруг выйдет осечка? Но на этот раз, слава богу, пронесло.
Он прошествовал в спальню, облачился в вельветовый пиджак с замшевыми заплатами на локтях, который, по уверениям домашних, молодил его и скрадывал объемистый живот, поправил приносящий удачу шейный платок, перед зеркалом пригладил волосы так, чтобы прикрыть намечающуюся лысину. Затем мысленно поблагодарил все свои магические штуковинки за содействие и приготовился ждать вожделенного чуда…
Алла возникла в дверях, вся светясь от чувства своей необходимости великому человеку. И он весьма потрафил ей, демонстрируя свою «великость» неспешностью походки, небрежностью жестов, снисходительностью усмешки.
На ее «здрасте», сказанное на выдохе, Эмиль Григорьевич ответил радушно-добродушно:
– И тебе здравствуй. Проходи, проходи, дорогая Аллочка. Раздевайся и прямо ко мне в кабинет. А я пока кофейку приготовлю.
Алла аж зажмурилась от переполняющих ее чувств. Она и, как у себя дома, не спрашивая дороги пройдет сейчас в кабинет и усядется на велюровый темно-бордовый диван, а сам Эмиль Таран-Бороновский поставит перед ней чашечку с кофе, разрисованную гейшами. Такое уже случалось однажды. В предвосхищении повторения чуда Алла передернула плечами и еле слышно взвизгнула, давая выход избытку эмоций. Затем сняла курточку из блестящего материала, взбила крашеные каштановые волосы, поправила связку бижутерии на груди и тщательно вытерла высокие, с массивными пряжками сапоги. Не снимать же их, когда они так хорошо смотрятся с обтягивающей ее бедра юбкой. После того как однажды Эмиль Григорьевич похлопал ее по колену, Алла предпочитала короткие юбки
– Вот, моя дорогая Аллочка, кофеек, вот пирожные, – сообщил Эмиль Григорьевич, ставя перед ней знакомую красивую чашку с блюдцем и упаковку эклеров, до которых еще с юности был большой охотник.
Он открыл прозрачную пластиковую коробку и первым взял чашку. С замирающим сердцем Алла последовала его примеру. И потекло мирное, неспешное кофепитие, хотя у Эмиля Григорьевича руки чесались от желания поскорее заполучить расхваленную книжку. Сценарист их время от времени нетерпеливо потирал, но продолжал изображать из себя гостеприимного хозяина.
Наконец, когда от шести пирожных осталось два, он произнес:
– Так что же потрясло твое воображение, Аллочка?
– Ой, простите, Эмиль Григорьевич, у вас так хорошо, что я забыла даже, зачем пришла.
Она поспешно облизала большой и указательный пальцы, на которых осталась обсыпка от эклеров, и полезла в сумочку, которую положила на ковер рядом с диваном.
– Вот, смотрите. – Она протянула небольшую пеструю книжечку. На обложке значилось: «Эвангелина Ковальска. „Он пришел к ней во сне“».
– Эвангелина Ковальска… Что-то слышу впервые, – задумчиво произнес Эмиль Григорьевич, беря в руки роман. – Кто она такая, не знаешь? – обратился он к собеседнице.
Та замотала головой.
– Не-а. Но могу постараться выяснить, если надо, – предложила Алла. – В Интернете, например.
– В Интернете и я могу, – небрежно заметил сценарист. – Но прежде нужно посмотреть, стоит ли овчинка выделки. Ты кушай, кушай, Аллочка, а я пока полистаю книжечку. Не возражаешь?
– Ну что вы! – с готовностью откликнулась гостья. Пока хозяин дома будет занят чтением, она с удовольствием съест еще одно пирожное.
Аллочка потянулась к коробке, а Эмиль Григорьевич открыл роман. Действительно, даже его, съевшего не одну собаку на так называемой сентиментальной женской прозе, проняло. Вместо привычных, до тошноты знакомых диалогов и сцен, он обнаружил не лишенный художественных достоинств слог, тонкий юмор и прочувствованные эпизоды, где герои традиционно выясняют отношения или занимаются любовью. Как же без этого! Но не было ни ненужной детализации, ни слезливой мелодраматичности. Над всем превалировала образность, которая позволяла задействовать фантазию читательниц. Наверняка каждая из них видела то, что хотела, пропуская через призму своего восприятия сюжет. Тот был мастерски сработан и держал читателя в постоянном напряжении: все время хотелось узнать, а что же дальше…
– Умничка, – пробормотал себе под нос Эмиль Григорьевич, переворачивая очередную страницу, но Алла тут же встрепенулась и спросила:
– Это вы обо мне?
– Что? – непонимающе уставился на нее хозяин дома поверх книги, но в следующую минуту закивал: – Конечно, о тебе, о ком же еще? Но эта… – он посмотрел на обложку, – Ковальска тоже ничего, пишет увлекательно. Молодец, Аллочка, что позвонила мне. – Эмиль Григорьевич помолчал, что-то прикидывая, потом произнес: – Я подумаю, сможет ли это мне пригодиться, а ты пока никому не рассказывай про… – он снова взглянул на обложку, – про эту Эвангелину.