Цапля ловит рыбу
Шрифт:
— «Забудь судьбу мою, забудь, и, если встретишь ты другую, ей не дари любовь такую, какую я должна вернуть…» Чьи-то стихи! Почерк не Сабира!
— Может, кого-то из группы?
— Не знаю.
Ассистент режиссера согласился:
— Незнакомая рука.
С тетрадью лежал пустой конверт. Денисов поднес его к свету — на клеевой поверхности были заметны соскобы. Адрес отсутствовал.
— Не помните, конверт утром лежал здесь? — Ассистент пожал плечами:
— Я его вообще не видел!
Набирая телефон управления в Душанбе, Денисов
«А может, все уже разъяснилось? Жанзаков просил кого-то сообщить режиссеру о том, что уезжает, а тот не смог или забыл!»
— Дежурный по управлению… — В Душанбе сняли трубку.
— Из Москвы. Насчет киноактера Сабира Жанзакова…
— В курсе дела. Нет, Сабир не приезжал. Проверили. Как появится, сразу сообщим. — Денисов понял, что его таджикский коллега не очень обеспокоен. — Мог на три дня уехать погостить. Везде друзья, коллеги. Парень — душа. Всегда аншлаг. Сейчас новая работа. Все ждут… — Он оперировал знакомыми словами-предложениями, которые, видимо, ему тоже представлялись точными, а главное, емкими.
Положив трубку, Денисов не испытал облегчения. По привычке взглянул в окно.
Внизу был перрон, ярко освещенные к ночи платформы поездов дальнего следования. Стоя сбоку от окна, можно было увидеть подъездные пути товарной станции, где стоял поезд со съемочной группой «Таджикфильма». Выше над всем, как огромная русская печь, вздымался безликий, с паутиной лестниц, элеватор.
— Денис! — позвонил Антон. — У меня здесь человек, с которым ты хотел встретиться… Караульщик из поезда.
— Бритоголовый?
— Он самый. Поругался со стрелками ВОХР, они доставили. Есть возможность поговорить.
— Трезвый?
— Абсолютно. Сейчас я его к тебе пошлю.
— Тимур Эргашев, отчества нет, — представился бритоголовый. — Я вас видел сегодня. С Геннадием Петровичем. В поезде.
— Что произошло?
— С вохровцами? Ничего особенного. Работают по старинке, да и живут тоже. — Эргашев не испытывал затруднений, говоря по-русски, только акцент был не азиатский.
«Скорее грузинский…» — подумал Денисов.
— Им задачу поставили — штраф собирать за хождение по путям. Не знаю, есть ли у них на это план в рублях?
Денисов пожал плечами:
— Не думаю.
— По идее, быть не должно. Но есть показатели, и они должны их придерживаться, чтобы не было снижения в цифрах! Предупреждение несчастных случаев — дело благородное. Но при чем здесь рубли?
— Что-нибудь случилось?
— Сегодня пацаны шли. Стрелки их даже не остановили! С пацанов ведь ни рубля не получишь. Выходит, главное — штраф! А если под поезд?! Мне с платформы все видно: кто куда идет, кто что делает! Ну, я вступился. Они на меня! — Эргашев махнул рукой. — Ладно! Поймут когда-нибудь.
— Давно на «Таджикфильме»?
— Порядочно.
— По специальности кто вы?
Он туже запахнул чапан.
— Не догадаетесь. Три курса ВГИКа! Актерский факультет.
— Вы уезжали из Средней Азии?
— Я? Никогда!
— Акцент грузинский.
— А-а! Это от оператора-постановщика! Он из Зугдиди. Третью картину вместе ставим. Теперь все одинаково говорим. — Бритоголовый рассмеялся.
— Вы из группы оператора?
— Осветитель. По совместительству еще и дежурю. — Он внимательно осмотрел кабинет Денисова, в то время как Денисов оглядел его самого. К бритой голове и безбородому лицу философа и аскета удивительно подходил незатейливый, без воротника халат-чапан.
— Холодный дом. — Эргашев повел головой вокруг. Кабинет был старый, в той части вокзала, которая не перестраивалась. Начальник отдела Бахметьев давно грозил перевести Денисова в новое помещение вместе со всеми, только боязнь потерять площадь, завоеванную милицией чуть ли не сразу после установления в Москве Советской власти, останавливала. Старик, первый начальник уголовного розыска, как-то рассказывал: «В ноябре девятнадцатого в это окно мы выставили пулемет, а пространство вокруг заложили мешками…»
— Про Сабира ничего не слышно? — спросил Эргашев.
— Я хотел вас о нем спросить.
— Мне мало что известно…
— Такое дело. Я мог бы узнать другим способом. Но сейчас уже поздно и некогда. Жанзакова вчера видели на Кожевнической. Там несколько мастерских, сберкасса…
— Он пользовался ею?
— Ему должны были перевести потиражные, с прошлой картины.
— Много?
— Очень много. Он не скрывал!
Денисов задумался.
— Какие у вас взаимоотношения?
Эргашев пригладил наголо бритую, словно отполированную, как бильярдный шар, голову.
— В основном со мной и общается. Вечерами в поезде мы одни. Ну проводница еще, закроемся в купе, у себя. Сидим, говорим. А бывает, на вокзал вместе идем, в буфет.
— Пешком?
— Обычно с электричкой не связываемся. Здесь километр… Идем, обсуждаем.
— У нас немало несчастных случаев на путях…
— Нет, Сабир ходит осторожно. Вырос в вагончиках.
— Вам он нравится как актер?
Эргашев покачал головой:
— Как актер, положим, он по-настоящему развернется только через несколько лет. А может, и никогда.
— Вы ему говорили об этом?
А как же! При этом довольно откровенно. Многое ему и сейчас удается, но он сам не знает, что за счет чего получается. Когда поймет, тогда все и начнется…
— Мне говорили, что он сыграл примерно в тридцати фильмах!
— Третьестепенные роли! Предатель, самбист, десантник. Ни одного глубокого образа…
— Жанзаков был удручен этим? Переживал?
— А вы бы не переживали?
— Я считал, что у него нет особых проблем. Кумир, кинозвезда.
— Это на поверхности. Правильно. Известный актер, в то же время рубаха-парень. Мог уйти с незнакомыми людьми. Принять любое приглашение…