Царь Аттолии
Шрифт:
— Твоей гвардии, — возразил царь.
— Нашей гвардии, — настаивала царица.
— Тогда как ты объяснишь песок в моей тарелке? Змею в моей постели? Постоянные легкие толчки между лопаток, когда я стою на верхней площадке лестницы?
— Змея? — повторила царица.
— Черная. Большая. Не ядовитая.
Костис никогда не слышал ничего страшнее наступившей тишины. Она все длилась и длилась, как если бы его вдруг поразила глухота, как ритуальная тишина в храме перед кровавой жертвой, только гораздо, гораздо хуже.
— Телеус.
Когда царица наконец заговорила, ее
Сеанус рассказывал, какие шутки отпускали царю его слуги. За кувшином вина в таверне они казались невероятно смешными. Сейчас же все это было совсем не смешно. Если кто-то мог подсыпать песок в пищу царя, то что помешает налить туда яду? А если кто-то подложит ему в постель черную змею, почему в следующий раз она не окажется ядовитой гадюкой? Если бы однажды царь упал с лестницы… По всей Аттолии были рассеяны солдаты Эддиса. Никто не сомневался, какой ущерб они способны причинить, если внезапно возобновится война. Если царь вдруг умрет через несколько месяцев после начала правления, весь этот кошмар начнется снова.
— Любовь моя, — сказал царь. — Еще были охотничьи собаки. Почему-то они все оказались на воле, когда я проходил через двор.
Весь дворец знал об охотничьих собаках. Солдаты смеялись до икоты, когда Сеанус предложил им эту историю из первых рук. Сеанус сказал, что царь был так напуган, что позеленел и стоял на лестнице, прижавшись спиной к двери, пока собак не взяли на поводок и не оттащили прочь. Он предупредил псарей, что перестреляет всех собак, как кроликов, если это случится еще раз.
— Телеус? — спросила царица.
— Я не знал, Ваше Величество.
Это не было оправданием. Это было признанием поражения.
— Почему ты не рассказал об этом раньше? — требовательно спросила Аттолия у царя.
Царя ответил, медленно произнося слова:
— Потому что тогда я еще не был избит своим собственным телохранителем.
Сеанус говорил, что царь не рассказывает царице о шалостях слуг, потому что не хочет признать собственную беспомощность. Он просто делает вид, что не замечает постоянно возрастающей наглости придворных. Но нападение царского гвардейца не могло пройти незамеченным для царицы.
— Таким образом, предлагаю сделку, — заключил царь. — Телеус, я дарю вам жизнь Костиса, а вы начинаете делать свою работу.
Костис знал ответ еще прежде, чем Телеус заговорил. Ни для кого не было секретом, что капитан всей душой презирает нового царя. Он не принял бы от Евгенидиса глотка воды в аду, не то, что жизнь младшего командира. Костис в соответствии со строгими принципами, которым была подчинена жизнь Телеуса, заслужил свою судьбу, с чем сам Костис даже наедине с собственной совестью не мог не согласиться. Снова перед его мысленным взором промелькнула виселица, его отделение, выстроенное на плацу, раздавленный стыдом отец.
— Прими сделку, Телеус, — резко приказала царица.
— Моя царица? — Телеус не верил своим ушам.
— Прими
— Как пожелаете, Ваше Величество, — капитан казался ошеломленным не меньше Костиса.
— Ты искал партнера для тренировки сегодня утром? — спросила царица, обращаясь к Евгенидису.
— Да.
— С этого дня тебе будет служить Костис, — сказала она и вылетела из комнаты.
Кольца снова скользнули по стержню. Кожаная занавеска упала, и только звук быстро удаляющихся шагов не давал поверить, что все это не было кошмарным сном. Костис, все еще сгорбившись, с удивлением мигал в темноте под закрывавшими глаза ладонями. Когда шаги прозвучали у лестницы, он наконец опустил руки на пол по обе стороны от коленей. Костис осторожно коснулся досок, словно только что пережил землетрясение и еще не был уверен, что все закончилось. Затем он медленно сел. Землетрясение не закончилось. Царь все еще сидел на табурете, вытянув ноги и скрестив лодыжки.
Царь потер лицо, невольно замерев, когда палец коснулся припухшей скулы. Наконец он сказал:
— Это было довольно страшно, но ты, я полагаю, привык к потрясениям?
Костис тупо смотрел на него.
— Она не повесит Телеуса. Его некем заменить.
Как будто царь рискнул жизнью Телеуса в попытке спасти Костиса, а не потерпел неудачу, пытаясь сместить одного из самых мощных сторонников царицы. Уж Костис-то понимал, что только что произошло у него перед глазами.
— Я же сказал, что она не станет отбирать ферму, — улыбнулся Евгенидис без всякого царского достоинства.
— Тебе все еще хочется повесить меня?
Она не слышала, как он вошел, но Евгенидис передвинул чернильницу на столе, чтобы она знала о его присутствии, прежде чем он заговорит. Он был очень внимателен к подобным мелочам. Она не оглянулась.
— Несколько мужских шей было сломано одним ударом, — сказала она.
Он бросил подушку на пол и со скрещенными ногами уселся подле ее коленей.
— Думаю, мне не стоит извиняться, — заметил он.
— Почему бы нет? — возразила Аттолия, глядя поверх головы Евгенидиса.
— Ну, — задумчиво протянул он. — Это было бы слишком скучно.
Напрасно было бы надеяться, что он перестанет совершать глупости, за которые следует извиняться.
— Что случилось? — холодно спросила она, и Евгенидис ссутулился, подсунув руки под подушку, на которой сидел.
— Я был зол на Телеуса. Костис пришел ему на помощь. — он вынул руку из-под подушки и начал рассматривать ладонь. — Я думал, ты захочешь повесить дурака Костиса.
— Обязательно. Если бы ты так ловко не связал его с Телеусом.
— Как с якорем, готовым потащить на дно, — согласился царь.
— Я думала, мы заключили соглашение насчет Телеуса.
— Конечно, — заверил он.
— Значит, ты рискнул капитаном, чтобы спасти жизнь глупого и бесполезного гвардейца?
— Однажды ты назвала Костиса своим верным слугой.
— Раньше он и был верным слугой. Теперь нет. Ты не оправдал его в моих глазах.
— Конечно, нет, — смиренно согласился царь.
Она испустила разочарованный вздох и неохотно приступила к выяснению истины.