Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
А Ливонская война продолжалась с ожесточением прежним, прерываясь перемириями редкими.
[1569 г.]
Зимой царь Иоанн с царицей Марией отправились в Вологду смотреть, как дела подвигаются на строительстве новой столицы. Из Вологды царицу совсем больной привезли, так что из возка пришлось на руках выносить. Две недели промучилась, иссохла вся и умерла. Иоанн заподозрил отравление, приказал розыск тщательный провести и злодеев наказать без всякой пощады, кто бы они ни были.
Малюта Скуратов за дело с обычным своим рвением принялся и сразу на Старицких указал, а вскоре и злодеев сыскал. Ими оказались дворцовый повар Молява с сыновьями. Под пытками признались они, что подучил их извести царицу князь Владимир Андреевич, он же дал им
Иоанн приказал Евфросинью Старицкую тайно угаром уморить, всех же ближних ее, вместе с ней в Горицкой обители спасавшихся, в Шексне утопить. Князю Владимиру Андреевичу был послан приказ немедленно прибыть в Александрову Слободу. Но князь Старицкий до места не доехал, в ближнем к Слободе сельце Слотине он скончался от яда вместе с супругой и дочерью младшей. Розыск вновь был поручен ближайшим сподручным Иоанновым — Малюте Скуратову и новому любимцу царя Василию Грязному. Те доложили, что князь с княгиней сами отравили себя ядом. Царь Иоанн в гневе показном приказал казнить лютой смертью всех, кто к делу этому хоть какое-нибудь отношение имел, не только повара царского с семьей, с которого все и началось, но и тех, кто Старицких в пути сопровождал, и даже тех, кто розыск вел, кроме, конечно, Скуратова и Грязного. Лицемерно скорбя, царь Иоанн повелел оставить сыну князя Старицкого поместья отца его — богатейший удел! Старших же дочерей его с честью пристроил.
I Весной в пределах русских показался новый враг, неожиданный и грозный. С Царьградом, опасаясь несметной силы турецкой, мы всегда старались поддерживать отношения мирные и уважительные, взгляды же турок доселе были устремлены на Европу. Но прослышав, вероятно, о неурядицах в Земле Русской и надеясь, что все рати русские заняты войной в Ливонии, турки выступили в поход, высадили в Кафе пятнадцать тысяч спагов, две тысячи янычар, прихватили с собой пятьдесят тысяч крымских всадников и отправились к Переволоке рыть канал между Доном и Волгой. Вероятно, чтобы в будущем удобно было от Царьграда прямо к главным городам русским приплывать. Казаки донские не могли туркам противостоять и, не вступая в бой, в дальних степях скрылись.
Спасли Русь медлительность турок и осенняя распутица. Как зарядили дожди осенние, турки свой лагерь на Переволоке свернули и пошли было к Астрахани, куда некие изменники пригласили их на зимовку. Вдруг янычары взбунтовались и потребовали вернуться в теплые края, хотя бы в Крым. Турки заплутались в бескрайних просторах наших, перемерли без счета в Голодной степи и бесславно вернулись обратно.
Тут неутомимый Малюта Скуратов новый заговор обнаружил — жители новагородские вознамерились королю польскому предаться и получили от него грамоты милостивые, которые по доносу человека верного хранились за образом Богоматери в храме Софии. Царь Иоанн решил покарать город, издревле мятежный, и сразу после светлого праздника Рождества Христова с войском изрядным выступил из Москвы и направился на запад, в сторону Клина, Торжка, Твери, сопровождая свой путь обычными грабежами и погромами.
А Ливонская война продолжалась с ожесточением прежним, прерываясь перемириями редкими.
[1570 г.]
В первых числах января передовые отряды опричнины появились под Новагородом, туда же скрытно и заранее были отправлено из Слободы тяжелое снаряжение, пушки и весь запас огненный. Народ в ужасе бросился под защиту стен город-
ских, но какая от них защита? Только кремль мог какое-то время устоять, но и для его обороны сил явно не хватало. Рассудив это, власти городские решили отдаться на милость
Царь Иоанн встретил их нелюбезно, Пимен хотел его по обычаю крестом осенить, но Иоанн к кресту не подошел и принялся поносить святого старца последними словами: «Ты, злочестивый, держишь в руке не крест животворящий, а оружие и этим оружием хочешь уязвить мое сердце. Ты вкупе с горожанами удерживаешь вотчину мою в неповиновении мне и мыслишь предаться королю польскому. Ты не пастырь и не учитель, но волк, хищник, губитель, изменник, нашей царской багрянице и венцу досадитель! Ваша вина мне ведома! — вскричал Иоанн. — И доказательство ей здесь! Эй, послать всадников в храм Софии, пусть за иконой Богоматери пошарят, а что найдут, сюда доставят!»
Доказательства измены были доставлены. На следующий день приговор стал ясен без всякого объявления. Вокруг города, не помышлявшего об отпоре, встали крепкие заставы, так что никто не мог уж из него выбраться, а на всех пригорках опричники принялись устанавливать пушки, к осаде изготавливаясь. Для устрашения Алексей Басманов приказал переловить жителей окрестных деревень и бить их в виду всего города с утра до вечера, опричники, недолго думая, набрали игуменов и монахов из подгородных монастырей, числом более пятисот, и поставили их на правеж.
Семь дней безостановочно летели ядра в город, потом опричники ворвались внутрь стен городских, занявшись грабежом. Утолив временно жажду убийств, они никого не трогали, разве что тех, кто им прекословил, но таких немного было, люди сами отдавали им все ценное. С каждого двора брали еще лошадь и сани, на них сваливали все собранное добро и везли его в стан под городом, где сваливали в кучу для последующего дележа справедливого. Так наполнив свой карман, опричники на тех же санях направлялись на службу государеву, в кремль, монастыри, на двор архиепископа, куда укажут.
им изымали в казну государеву все подряд и с большим тгца-йием, казну монастырскую и церковную, иконы, кресты, сосуду, пелены, книги, даже колокола, и все это сразу отправляли в Александрову Слободу.
Но те три дня грабежа были лишь присказкой, сказка о Суде Господнем потом началась. На торжище, на крутом берегу Волхова, сделали высокий помост, на нем установили кресло для Иоанна, в коем он восседал в образе Верховного Судии, а вокруг присные его суетились, среди которых исступленным видом Алексей Басманов выделялся.
Начали с игуменов и монахов, что во время осады на правеже стояли. Они и так за эти три дня от холода и голода чуть не околели, так что их палками даже не забивали — добивали. Снисходя к их сану иноческому, дозволено было их похоронить по христианскому обычаю, и вскоре из монастырей окрестных опасливо потянулись возы за телами братьев убиенных.
Зато мирянам никакого снисхождения не было. Особенно ополчился Басманов почему-то на женщин. Каждый день сгоняли их, иных и с детьми, на берег Волхова. А там уж «врата небесные* сделаны были — прорубь во льду, сажени в три шириной и сажен пять в длину, воду в ней святил священник, дрожавший больше от страха, чем от холода. Эти врата Басманов придумал, он так и говорил: «Которая утонет, той дорога в рай, а которая вдруг всплывет, та ведьма, ту черти крючьями в ад уволокут». Вот и выводили их одну за другой к проруби, раздевали догола, руки с ногами связывали и бросали в ледяную воду. Если же младенцы при них были, то младенцев к ним привязывали. Почти все камнем на дно шли, тогда Басманов возвещал: «Прими, Господь, душу праведную!» — и все, включая Иоанна, осеняли себя широкими крестами. А если кто всплывал, то тут уж опричники налетали и с берегов проруби начинали тело несчастное баграми длинными терзать, а потом заталкивали его под лед по течению. Тут опять священника приводили, он вновь губами синими воду кровавую святил и кропил берега окровавленные трясущейся рукой, после чего Испытание водяное продолжалось. В назидание пока живым