Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
Первая была снаряд огненный, который сам по воздуху летал. Даже не знаю, как вам и объяснить, я и сам не очень хорошо понимаю, почему он летал. Пушку я понимаю, кладешь в нее порох, поверх ядро, поджигаешь порох, он взрывается, как ему положено, и взрыв вышвыривает ядро вон из пушки.
Ядро летит, пушка на месте остается, заряжай заново. Тут же ни ядра, ни пушки, только трубка, с передней стороны закрытая, в которую набивали порох, когда же порох поджигали, то он не взрывался, а начинал гореть ярко, и трубка в огне и пламени улетала в небо или куда ее направляли. Ядро — вещь не страшная, главное, на его пути не становиться, а за хорошей стеной, не то что каменной, но даже и дубовой, от него вполне схорониться можно, ощущение изнутри такое,
Штука при ближайшем рассмотрении оказалась не новой, было ей сотни три лет, а то и все четыре. Как порох придумали, так сразу и такие снаряды запускать стали. Но потом на пушки перешли, а эти снаряды, совсем маленькие, для развлечения оставили. Димитрий же решил их вновь для военных нужд приспособить. Он даже такое придумал: сделал подставку специальную, на которую положил рядком десяток таких снарядов, выбрал рощицу в полуверсте, прицелился — и жахнул: Десятины леса как не бывало, это как град в поле, все поломано, все ничком лежит, да еще и горит. Правильно в свое время от этого оружия отказались, если такая штука на город обрушится, это же Содом и Гоморра будет, как-то совсем уж не по-христиански, пусть лучше пушки остаются, с ними народ свыкся. А Димитрий, знай себе, хлопает в ладоши: «Ах, как славно! Установлю эти подставки на телеги или на сани, мигом в любое нужное место доставлю, а уж там — берегитесь!»
Вторая придумка Димитрия была еще непонятнее и породила множество слухов. Был это огромный ящик, сажени четыре в длину, полторы в ширину и столько же в высоту, поставленный на два ряда колес, которые виднелись из-под него как ножки у сороконожки. Сделан был ящик из мореных досок дубовых с прикрепленными снаружи полосами железными. Полосы были не для украшения, а для защиты, Димитрий сам толщину их подбирал так, чтобы пищальная пуля с десяти шагов не могла их пробить. В передней стенке было окошко со ставнем, но за ним не девица красная пряталась, а пушка из-
рядная. В боковых же стенках были узкие прорези для стрельбы из пищалей. Но все это было незаметно, потому что снаружи ящик был покрыт затейливой росписью, изображавшей разные хари зверского вида и всякую нечистую силу.
Можно было догадаться, что это нечто типа гуляй-города, но маленького, в сборе и на колесах. Или тур, что используется для штурма крепостей, но низкий. Народ же окрестил эту штуковину «адом», вероятно, из-за росписи. А потом и другой повод появился.
Воеводы, знавшие о предназначении штуковины, за спиной у Димитрия посмеивались: «Изрядная штука! Любого неприятеля испугает! Вот только как ее до того неприятеля доволочь?» Действительно, ящик оказался тяжеловат. Хоть и сделали для него особые, очень широкие колеса, а все же сдвинуть его могла только шестерня лошадей, да и то лишь по дороге мощеной. Но Димитрий не отчаивался, вскоре привезли и установили внутри ящика печурку металлическую, котел замысловатой формы и другие железяки.
— Сей тур отныне сам двигаться будет! — объявил Димитрий. — Как тур живой!
— Как это? — удивленно спросили бояре.
— Сам пока не знаю, — ответил Димитрий, — но вот этот, — тут он кивнул на тщедушного мужичка с всклокоченными волосами и горящими очами, — головой ручается.
Но что-то у мужичка пока не получалось, тур весь трясся от напряжения, действительно, как живой, но с места двигаться не желал. Димитрий наблюдал за этими попытками из окна своего дворца, народ же ходил кругами вокруг, смотрел на дымящую трубу печурки, на вырывающиеся струйки пара, крестился и приговаривал: «Воистину ад! Господи, помилуй нас, грешных!»
В чем никто не сомневался, так это в том, что дело к войне идет. Но никого это не беспокоило, все привыкли, что маленькая победоносная война в начале царствования — необходимое условие укрепления престола и придания ему подобающего блеска. А тут и повод был подходящий — наш союзник еще со времен царя Бориса король польский Сигизмунд призывал нас помочь ему усмирить мятежную Швецию и вернуть похищенную дядей корону. Поговаривали, что Димитрий, находясь в Польше, клятвенно обещал Сигизмунду оказать эту услугу в благодарность за поддержку. Но Димитрий возможностью этой не воспользовался, лишь послал королю Карлу бранчливое письмо в стиле своего деда и отца, этим и ограничился.
Порывистый, всегда спешащий Димитрий в подготовке к войне проявлял удивительную сдержанность и основательность. Он именно готовился, а не бросался вперед очертя голову. Воттолько планы его долгое время оставались секретом.
А где секреты, там и слухи. Большинство было уверено, что, пренебрегши северными завоеваниями, Димитрий нацелился
Тут Димитрий проявлял удивительную осмотрительность, столь ему несвойственную. Любящий поговорить по любому поводу, он упорно молчал, когда речь заходила о будущей войне, даже в Думе боярской терпеливо сносил долгие рассуждения бояр о том, идти ли на крымского хана или ещё десяток-другой лет погодить. Молчание воспринимали как знак согласия.
Наступила весна, подходил к концу первый год правления Димитрия, уже было призвано ополчение, ни много ни мало сто тысяч, и указано место сбора — Елец, уже было доставлено туда изрядное количество пушек и всякого припасу огненного, понятно было, что, как минует весенняя распутица, с первыми летними днями и двинемся, а с кем воевать будем, по-прежнему оставалось неясным. Лишь самые умные предугадывали направление удара — Европа, а первой на пути стояла — Польша.
Впрочем, можно было и раньше догадаться. Ведь Димитрий отправил к хану крымскому посольство с посланием дружественным и с дарами, обычными между добрыми соседями. Тоже и персидскому шаху Аббасу. В письме же султану турецкому заверял того, что маленькое недоразумение, случившееся во время правления отца Димитрия, никак не повлияло на его доброе отношение к нашему вечному другу и союзнику. То есть Димитрий всячески старался оградить себя от любых неприятных неожиданностей с южной стороны. Но самая важная примета заключалась в титуле, который Димитрий принял через несколько месяцев после восшествия на престол, — император. Для слуха русского это слово — пустой звук, даже для меня, к титулам весьма чувствительного, не желает мое сердце наполняться гордостью при слове «император», ему милее всего даже не царь — великий князь. Кстати, Димитрий никогда и не использовал титул императора в своих указах, а бояре при обращении к нему обычно говорили цесарь, в сущности, то же, но царю созвучнее, Не больше он значил и для наших южных соседей. А вот для Европы... Что ж, для Европы и писалось, Димитрий даже имя свое изменил на европейский лад — император Деметриус. Известив дворы европейские о принятии им нового титула, Димитрий сразу поставил себя выше всех властителей, он бросил им вызов — подчинитесь! Короли, владетельные герцоги, сам Папа Римский отмалчивались, не желая, с одной стороны, величать царя Русского императором, а, с другой, понимая, что непризнание титула — обида смертельная и готовый повод к войне. Димитрий же нарочно их дразнил, в следующих посланиях он прибавил к своему титулу слово «непобедимый», ясно давая всем понять, что он не только готов к войне, но и стремится к ней.
Первой на его пути лежала Польша. Нет, Димитрий не собирался завоевывать ее силой оружия, страну эту за несколько лет жизни там он успел полюбить и не желал проливать братскую кровь. Он надеялся овладеть Польшей также, как недавно овладел Русью, он намеревался повторить тот же путь,
но в обратном направлении, из Москвы в Краков, из Кремля в Вавель. И для этого были все условия. Поляки давно своим королем Сигизмундом недовольны были, с того самого момента, как стихли громогласные крики в честь его избрания. Нелюбезный, скупой, вечно надутый и постоянно чем-то недовольный, вдобавок ко всему истовый, непримиримый католик, и это в стране, в которой волею судеб население исповедовало четыре разные веры, не считая бессчетных ересей. Немудрено, что все больше людей обращали свои сердца к царю московскому, молодому, деятельному, веселому и веротерпимому. В пользу Димитрия действовала целая партия во главе со знатными шляхтичами братьями Стадницкими и Николаем Зебржидовским, из которых даже один старший Стадницкий, Станислав, прозвищем Дьявол мог возмутить все королевство. К ним-то и ездили постоянно поляки из московского окружения Димитрия, им они возили деньги, отпускаемые Димитрием с присущей ему щедростью. За это Димитрия и осуждать нельзя, всем известно, что любой самый обширный заговор обходится дешевле самой маленькой войны. Но зачем же он рать такую сильную призывал? Только для вразумления неразумных и охлаждения голов горячих, которых в Польше предостаточно. Войско и шагу не должно было ступать в пределы польские, а стоять на границе, дожидаясь, пока дело закончится миром к всеобщему удовольствию.